Благородный дом. Роман о Гонконге. - Джеймс Клавелл

— У нас ещё есть выходные, Филлип, — отрезал Данросс. — А теперь слушай меня, черт побери! Требуй вернуть все, что тебе должны, за каждую услугу. К полуночи в воскресенье мне нужна поддержка Ландо Маты и Прижимистого Дуна. По меньшей мере двадцать миллионов.

— Но, тайбань, не...

— Если к полуночи в воскресенье ты этого не добьешься, чтоб к девяти утра у меня на столе лежало твое заявление об отставке. Ты больше не будешь компрадором и поставишь жирный крест на будущем твоего сына Кевина и всей твоей ветви. Я выберу нового компрадора из другой линии.

Теперь Данросс тяжело вздохнул, подавленный сознанием того, что Филлип и Джон Чэни, — а вероятно, и Жак де Вилль — не оправдали доверия. Он подошел к сервировочному столику и налил себе немного кофе. Сегодня даже привычный вкус не радовал. Телефоны звонили беспрерывно, извещая о надвигающемся крахе рынка, банковской системы. Хэвегилл, Джонджон, Ричард Кван. От Прижимистого, Маты и Мэртага — ни звука. Единственным светлым пятном стал звонок Дэвиду Мак-Струану в Торонто:

— Дэвид, я хочу, чтобы ты прилетел сюда в понедельник на совещание. Не мог бы...

Его голос был заглушен восторженным ревом:

— Тайбань, я уже лечу в аэропорт. По...

— Постой, Дэвид! — Он изложил план перевода Жака в Канаду.

— Ох, парень, если ты так сделаешь, я твой раб навсегда!

— Мне нужны больше чем рабы, Дэвид, — осторожно произнес он. Последовала долгая пауза, и голос на другом конце стал жестче:

— Ты получишь все, что хочешь, тайбань. Все, что хочешь. Данросс улыбнулся, согретый мыслью об этом родственнике. Взгляд скользнул за окно. Гавань покрыта дымкой, в небе низко повисли тёмные тучи, но дождя нет. «Вот бы он пошёл только после пятого заезда. Пусть начнется после четырех часов. Мне нужно обойти Горнта и Пайлот Фиша... И, о боже, пусть объявится Первый центральный с деньгами для меня! Или Ландо Мата, или Прижимистый, или „Пар-Кон"! Ты сделал свои ставки, — стоически напомнил он себе, — использовал все свои возможности. А Кейси? Тоже заманивает в ловушку, как Бартлетт? И как Горнт? А что, если...»

Включился интерком:

— Здесь человек, которому вы назначили на одиннадцать.

— Клаудиа, зайдите на минуту. — Он вытащил из ящика стола конверт с тысячей долларов и вручил ей. — Деньги на ставки, как обещал.

— О, спасибо, тайбань. — От переживаний на её живом лице легли морщины, а за улыбкой скрывалась тень.

— Вы будете в ложе Филлипа?

— О да. Да, Дядюшка Филлип пригласил меня. Он... похоже, он очень расстроен.

— Это из-за Джона. — Данросс не был уверен, знает ли она. «Наверное, знает, — подумал он, — или скоро узнает. Что можно утаить в Гонконге?» — Какие у вас соображения?

— В первом победит Дилайт, во втором Буканир.

— Два аутсайдера? — Он уставился на неё. — У вас свои люди на ипподроме?

— О нет, тайбань. — К ней отчасти вернулось обычное хорошее настроение. — Я исхожу лишь из их формы.

— А в пятом?

— Ничего не ставлю на пятый, но всей душой надеюсь на Ноубл Стар. — И она обеспокоенно добавила: — Могу ли я чем-нибудь помочь, тайбань? Хоть чем-то? Этот фондовый рынок и... мы должны прикончить Горнта — так или иначе!

— К Горнту я питаю некоторую слабость — он такой фан пи[314]. — Это неприличное кантонское выражение прозвучало столь колоритно, что она рассмеялась. — А теперь пригласите фрау Грессерхофф.

— Хорошо, хорошо, тайбань, — сказала Клаудиа. — И спасибо за сян ю!

Через минуту Данросс встал навстречу гостье в изумлении. Женщин такой красоты он ещё не встречал.

— Икага дэс ка? (Как поживаете?) — спросил он, на удивление легко выговаривая японские слова. Трудно было представить её женой Алана Медфорда Гранта, который, оказывается, был ещё и Ганс Грессерхофф, прости господи.

— Гэнки, тайбань. Домо. Гэнки дэс! Аната ва? (Прекрасно, тайбань. Благодарю вас. Очень хорошо. А вы?)

— Гэнки. — Он ответил легким поклоном, не пожимая руки, однако обратил внимание, какие миниатюрные у неё кисти рук и стопы, какие длинные ноги.

Они немного потолковали ни о чем, потом она, улыбнувшись, перешла на английский:

— О, как хорошо вы говорите по-японски, тайбань. Мой муж, он не упоминал, что вы такой высокий.

— Не хотите ли кофе?

— Благодарю вас... Но... о, пожалуйста, позвольте я налью и вам тоже.

Не успел он остановить её, как она уже была у чайного столика. Он наблюдал, как изящно она наливает кофе. С легким поклоном она поднесла чашку сначала ему.

— Прошу. — Невысокая, меньше пяти футов[315], Рико Грессерхофф, или Рико Андзин, казалась существом бестелесным. Ладная фигура, короткая стрижка, милая улыбка. Красновато-коричневая шелковая блузка и юбка прекрасного французского покроя. — Благодарю вас за деньги на расходы, мне вручила их мисс Клаудиа.

— Это пустяки. Мы должны вашему... душеприказчикам вашего мужа около восьми тысяч фунтов. Завтра я выпишу чек.

— Благодарю вас.

— По сравнению со мной вы в более выгодном положении, фрау Грессерхофф. Вы зна...

— Пожалуйста, называйте меня Рико, тайбань.

— Хорошо, Рико-сан. Вы меня знаете, а я про вас не знаю ничего.

— Да. Мой муж говорил, что я должна рассказать все, что вам захочется узнать. Он велел передать вам конверт, но только после того, как я удостоверюсь, что вы и есть тайбань. Можно я принесу его потом? — Снова легкая вопросительная улыбка. — Пожалуйста?

— Я вернусь вместе с вами в отель и заберу его.

— О нет, это будет для вас слишком хлопотно. Может, я доставлю его вам после ланча? Пожалуйста.

— Он большой, этот конверт?

Она показала своими маленькими ручками.

— Обыкновенный конверт, не толстый. Можно легко положить в карман. — Опять улыбка.

— Может, вы хотели бы... — «Какая женщина: само очарование!» — Вот что. Через пару минут я отошлю вас обратно на машине. Вы сможете взять конверт и сразу вернуться. — Потом он добавил, зная, что нарушит все запланированное распределение мест в ложе, но ему уже было не до того: — Разрешите пригласить вас на ланч на скачках?

— О, но... но мне нужно будет переодеться, и... О, благодарю вас, но нет, слишком много хлопот для вас. Могу я передать письмо позже или завтра? Мой муж сказал, что я должна передать его лично вам.

— Зачем переодеваться, Рико-сан? Вы прелестно выглядите. О! У вас есть шляпка?

Она озадаченно воззрилась на него.

— Что вы сказали?

— Да, это... э-э... у нас обычай такой: на скачки дамы надевают шляпки и перчатки. Глупый обычай, но, может, она у вас есть? Шляпка?

— О да. У каждой дамы есть шляпка. Конечно. Он почувствовал огромное облегчение.

— Прекрасно, тогда договорились.

— О! Ну, раз вы так считаете. — Она встала. — Я пошла?

— Нет, если у вас есть время, пожалуйста, присядьте. Как давно вы замужем?

— Четыре года. Ганс... — Она помолчала. Потом твердо заявила: — Ганс велел мне сказать, но только вам одному, если он умрет и я приеду, как и получилось, сказать, что наш брак — брак по расчету.

— Что?

— Прошу извинить, но я должна была сказать вам, — продолжала она, чуть покраснев. — Это был брак по расчету для нас обоих. Я получила швейцарское гражданство и паспорт, а у него появился человек, заботившийся о нем, когда он приезжал в Швейцарию. Я... я не хотела выходить замуж, но он просил меня об этом неоднократно, и он... и он подчеркивал, что это послужит мне защитой, когда он умрет.

Данросс был поражен.

— Он знал, что умрет?

— Думаю, да. Он говорил, что мы заключим брачный контракт всего на пять лет, но у нас не должно быть детей. Мы ходили к одному адвокату в Цюрихе, который и составил такой контракт. — Она открыла сумочку и вынула конверт. Пальцы у неё дрожали, но голос был тверд. — Все это велел передать вам Ганс. Это копии контракта, моего... моего свидетельства о рождении и свидетельства о браке, его завещания и свидетельства о рождении. — Достав салфетку, она высморкалась. — Прошу извинить. — Рико осторожно развязала тесемку, которой был перевязан конверт, и достала письмо.

Данросс взял его. Почерк АМГ.

Тайбань, настоящим подтверждается, что моя жена, Рико Грессерхофф, Рико Андзин, та, за кого она себя выдает. Я люблю её всем сердцем. Она заслуживала и заслуживает человека, гораздо лучшего, чем я. Если ей понадобится помощь... пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста. Ганс Грессерхофф.

— Лучшего я не заслуживаю, тайбань, — тихо и печально, но уверенно сказала она. — Мой муж был добр ко мне, очень добр. И мне очень жаль, что он умер.

Данросс не спускал с неё глаз.

— Он был болен? Он знал, что умрет от какой-то болезни?

— Не знаю. Он никогда не говорил. Перед тем как я... как я вышла за него, он попросил никогда не задавать вопросов, не спрашивать, куда он собирается, с какой целью и когда вернется. Я должна была принимать его таким как есть. — Она чуть поежилась. — Жить так было очень непросто.