Благородный дом. Роман о Гонконге. - Джеймс Клавелл

— Оставайтесь на этой частоте, — проговорил Кросс в микрофон и перешел на другую. Послышались статические помехи, приглушенный шум движения.

Роузмонт просиял.

— Вы установили «жучки» в лимузине? Кросс кивнул.

— Великолепно, Родж. Я бы про это и не вспомнил!

Они прислушались, и до них ясно донеслось:

— ...любезно встретить меня, Ви Си, — говорил Банастасио. — Черт, зачем нужно было тащиться в такую да...

— О, мне это ничего не стоит, — отвечал вежливый голос. — Можем поговорить в машине, тогда тебе, возможно, не придется заходить в офис, а потом в Ma...

— Конечно, конечно, — перебил его американец. — Слушай, Ви Си, у меня есть тут кое-что для тебя...

Что-то зашуршало, а потом всю частоту забила высокая ноющая помеха, заглушившая и звуки, и голоса. Кросс тут же переключился на другую частоту, но там все было в порядке.

— Черт, он заблокировал нас с помощью портативной бритвы, — сплюнул Роузмонт. — Этот ублюдок — профи! Пятьдесят баксов против выщербленного цента, что плакали все наши «жучки», и сотня, что, когда мы снова услышим их, это будет, черт побери, пустая болтовня. Я говорил тебе, Банастасио из крутых.

63

10:52

— Тайбань, звонит доктор Сэмсон из Лондона. Он на линии три.

— О, спасибо, Клаудиа. — Данросс нажал на клавишу. — Приветствую, доктор! Поздно же вы ложитесь.

— Только что вернулся из больницы — извините, что не позвонил раньше. Вы звонили насчет вашей сестры, миссис Гэваллан?

— Да, как она?

— Как вам сказать, сэр... Мы начали ещё одну обязательную серию исследований. Должен отметить, что её душевное здоровье не вызывает тревоги. А вот физическое состояние, боюсь, не такое хорошее...

Сердце Данросса упало. Он выслушал подробные объяснения доктора о рассеянном склерозе, о том, что никто, вообще-то, толком не знает природы этого недуга, что способа лечения ещё не найдено и что течение болезни необратимо: в случае ухудшения вернуть больного в прежнее состояние с помощью известных на сегодняшний день медикаментов уже невозможно.

— Я взял на себя смелость обратиться за консультацией к профессору Клинбергу из клиники Лос-Анджелесского университета — он всемирно известный специалист по этому заболеванию. Поверьте, мы сделаем для миссис Гэваллан все, что в наших силах.

— У меня сложилось впечатление, что вы ничего с этим поделать не можете.

— Ну, не все так уж плохо, сэр. Если миссис Гэваллан будет осмотрительна и благоразумна, она сможет вести нормальную жизнь ещё много лет.

— А сколько это — «много лет»? Последовало долгое молчание. «Ох, Кэти, бедная Кэти!»

— Не знаю. Все в руках Господа, мистер Данросс. Разное бывает. В случае миссис Гэваллан я смогу дать вам более конкретный ответ месяцев через шесть, вероятно к Рождеству. А пока я оформил её как пациента системы общенационального здравоохранения, так что...

— Нет, доктор Сэмсон. Она должна быть частным пациентом. Прошу вас высылать все счета мне в офис.

— Мистер Данросс, это никак не повлияет на качество предоставляемых мною услуг. Ей лишь придется немного подождать у меня в приёмной, а в больнице лежать в общей палате, а не в отдельной.

— Прошу вас, оформите её как частного пациента. Я настаиваю, и её муж, уверен, поддержит мою просьбу.

В трубке послышался вздох, и Данросса это взбесило.

— Очень хорошо, — сдался врач, — у меня есть все номера ваших телефонов, так что как только профессор Клинберг проведет осмотр и обследование будет завершено, я тут же позвоню.

Данросс поблагодарил и положил трубку. «Ох, Кэти, бедная милая Кэти!»

Сегодня с утра пораньше он поговорил с ней и с Пенелопой. Кэти сказала, что чувствует себя значительно лучше и что Сэмсон оказывает ей большую поддержку. А Пенн отметила, что Кэти выглядит очень усталой.

— Что-то не нравится мне это, Иэн. Есть ли надежда, что ты сможешь вырваться сюда на недельку-другую до десятого октября?

— Пока нет, Пенн, но кто его знает.

— Как только Кэти выйдет из больницы, я отвезу её в Эвисъярд. Крайний срок — будущая неделя. Там ей станет лучше. Не волнуйся, Иэн, ты же знаешь: дома и стены помогают.

— Пенн, будешь в Эвисъярде, сходи за меня к Душеотводному Дереву.

— Что-то случилось? — В её голосе зазвучала озабоченность.

— Ничего, дорогая, — успокоил он, думая о Жаке и Филлипе Чэне: разве ей скажешь про них? — Ничего особенного, все то же самое. Просто передай привет настоящему Душеотводному Дереву.

— А что, наш палисандр уже ни на что не годится?

— О нет, с ней все в порядке, но это разные вещи. Может, привезешь черенок сюда, в Гонконг?

— Нет. Пусть лучше растет на родной земле. Тогда тебе придется приезжать домой, верно, Иэн?

— Можно сделать за тебя ставку сегодня? Снова пауза.

— Десять долларов на любую лошадь. В твоем выборе я уверена. Я всегда в нем уверена. Позвони завтра. Я люблю тебя... Пока.

Он вспомнил, как она в первый раз сказала «люблю» и как отказывалась выйти за него, пока он не вытянул из неё правду.

«О господи, Иэн, я тебе не пара. Ты — из высшего класса, а я нет. Раньше я даже говорила иначе. Пока в начале войны меня не эвакуировали в сельскую местность. Боже мой, до этого я только два раза выезжала из Лондона, да и то к морю. Меня поселили в дивном старом поместье в Хэмпшире вместе с девушками из Байкуллы, чудесной частной школы с пансионом для девочек. Тогда царила такая неразбериха, Иэн. Всю мою школу вывезли неизвестно куда, одна я попала к девочкам из Байкуллы и только там обнаружила, что говорю не как они, по-другому. Видишь, иногда я даже об этом забываю! Боже, ты представить не можешь, как ужасно в столь юном возрасте осознать, что... что ты простолюдинка и говоришь как простолюдины, что в Англии существуют такие безмерные различия и даже наша речь пролагает между нами пропасть!

О, как я старалась подражать остальным! Они мне помогали, а одна учительница относилась ко мне просто чудесно. Я с головой ушла в новую жизнь, их жизнь, и поклялась совершенствовать себя, чтобы никогда не возвращаться к прошлому, никогда, никогда, никогда... И не вернулась. Но за тебя, мой дорогой, я выйти не могу. Давай останемся любовниками. Мне никогда не стать ровней тебе».

Но прошло время — необходимое для неё время, — и они поженились. Её убедила бабка Данросс. Пенелопа согласилась, но лишь после того, как сходила к Душеотводному Дереву, одна. Он так никогда и не узнал, что она там говорила.

«Повезло мне, — думал Данросс. — Лучшей жены не найти никому».

Вернувшись с ипподрома на рассвете, он работал не поднимая головы. Полсотни телеграмм. Десятки звонков из разных стран. Бесчисленные местные звонки. В половине десятого он позвонил губернатору, чтобы сообщить о предложении Типтопа.

— Мне нужно проконсультироваться с министром, — сказал сэр Джеффри. — Самое раннее, когда я смогу это сделать, — четыре часа пополудни. Нужно сохранить все в абсолютной тайне, Иэн. Господи, надо думать, Брайан Квок для них очень важен!

— А возможно, это удобный предлог выторговать лишнюю уступку.

— Иэн, я не думаю, что министр согласится на торг.

— Почему?

— Правительство Её Величества может счесть это прецедентом, причем очень скверным. Я бы так и сделал.

— Деньги жизненно необходимы колонии.

— Деньги — проблема временная. А прецеденты, к несчастью, создаются навсегда. Вы были на ипподроме?

— Да, сэр.

— Как лошади?

— Все, похоже, в прекрасной форме. По словам Алексея Травкина, наш главный противник — Пайлот Фиш, и ход будет очень размягченный. Ноубл Стар смотрится великолепно, хотя никогда не бежала по мокрому грунту.

— Пойдет дождь?

— Да. Но может, нам повезет, сэр.

— Будем надеяться. Ужасные времена, Иэн. И все же испытания посылаются нам свыше, чтобы проверить нас, верно? Вы будете на похоронах Джона?

— Да, сэр.

— Я тоже. Бедняга...

Утром на похоронах, ради поддержания репутации дома Чэнь и в память о прошлых поколениях семьи, что так ревностно служили Благородному Дому, Данросс сказал теплые слова о Джоне Чэне.

— Спасибо, тайбань, — поблагодарил его Филлип Чэнь. — И опять же, прости.

Оставшись с Филлипом наедине, Данросс объявил ему:

— Извинения извинениями, но они не помогут нам выбраться из ловушки, в которую мы попали по милости твоего сына и тебя. Или разобраться с проклятым Четырехпалым и третьей монетой.

— Знаю, знаю! — ломал пальцы Филлип Чэнь. — Я знаю... И если нам не удастся вернуть акции, мы разорены, мы все разорены! О-хо, после того как ты сказал про бум, я покупал и покупал, и теперь мы разорены.

— У нас ещё есть выходные, Филлип, — отрезал Данросс. — А теперь слушай меня, черт побери! Требуй вернуть все, что тебе должны, за каждую услугу. К полуночи в воскресенье мне нужна поддержка Ландо Маты и Прижимистого Дуна. По меньшей мере двадцать миллионов.