Факап - Михаил Харитонов

— Я так понимаю, это Теннисон на тагорянском? — поинтересовался Сикорски. — Тогда уж — галлакхуб. Ну да. Целмс родился на Тагоре, мог и так выпендриться.

— Переведите для меня, пожалуйста, — попросил Григорянц.

— Последняя строчка "Улисса" в классическом переводе на тагорянский, — пояснил Завадский. — To strive, to seek, to find, and not to yield. На общий переводят как "бороться, искать, найти и не уступать". Если переводить последнее слово обратно с тагорянского, там дополнительные значения. Что-то вроде "покинуть родной полип, но не согласиться на вытеснение в глубину своего выводка личинок". Слово старое, ещё до Великой Генетической...

— Стоп-стоп, — сказал Комов. — Мы, кажется, попадаем в классическую ловушку. Любое слово на каком-нибудь языке что-нибудь да значит. У меня другой вопрос. Остались какие-то материальные следы? Отпечатки пальцев на клею хотя бы? Кто этим занимался?

— Я, — сказал Григорянц. — Почти ничего. В двух местах на Толике немножко чужая кровь. Идентичная крови Якова Вандерхузе.

— Целмс где-то разжился, — буркнул Сикорски.

— Ну вот, Целмс у вас уже какой-то волшебник, — Горбовский страдальчески поморщился. — Теперь он уже и кровь подделывает.

— А что сложного? Вырастил кровяные тельца на обычной медицинской аппаратуре. Образец... достал откуда-нибудь.

— Все эти "откуда-нибудь" — уже за пределами рационального, — вынес вердикт Горбовский. — Похоже, у нашего Руди разыгралась паранойя.

— Можете считать меня параноиком, — набычился Сикорски. — А также шизофреником, дебилом и просто клиническим идиотом. Я это переживу. Я не прощу себе одного: если я недооценю опасность.

— И если в нашем доме вдруг завоняло серой... — выразительно продекламировал Григорянц.

Комов фыркнул. Остальные заулыбались.

— Да, именно, — спокойно сказал Сикорски. — И если в нашем доме вдруг завоняло серой, я просто не имею права пускаться в рассуждения о молекулярных флуктуациях. А вот почему вы так любите всё объяснять молекулярными флуктуациями?

— Вы — это кто? — нехорошим голосом сказал Комов.

— Вы все, — ощерился Сикорски. — Иногда кажется, что Целмс вам чем-то дорог.

— Так. Замолчали все, — распорядился Горбовский. — Рудольф, вы позволили себе лишнее. Ждём извинений.

— Прошу извинить за резкость, коллеги, — сказал Сикорски с таким выражением лица, будто ему хочется добавить "но только за это".

— Условно принимается. И ещё вопрос. Там же были галакты. Которые блокировали станцию и вели переговоры с Вандерхузе или кто там на станции сидел. Куда они подевались?

— Не знаю, — сказал Сикорски.

— А эти наши спасатели? Ребята из ГСП? Вы их проверяли?

— В первую очередь. Нет, это не агенты. Самые обычные придурки. В экваторию попали случайно. Направлялись на Бригантину, на слёт. Палатки ставить и песни петь. Про звёздочку лесную и как рёбра трещат в перегрузке, — добавил он с неожиданной злобой в голосе.

— Вот тоже, — сказал Комов. — Мне кто-нибудь объяснит, зачем лететь на Бригантину? Там что, нет нуль-Т?

— Нету, — с ещё большей злобой сказал Сикорски. — Это у них принципиально — добираться кораблём. И обязательно с отключёнными гравикомпенсаторами. Поэтому они туда и залетели. Не выдержали манёвра, включилась автоматика, вынесло их в левую экваторию. Дурачьё.

— Понятно. А вот куда пропали дегебешники — не очень понятно. Так что я на вашем месте это дурачьё проверил бы ещё раз. А их кораблик — дважды. Мне представляется, что на нём может обнаружиться интересная аппаратура... А также небесное тело... как оно там в мемуаре? "Напоминающее картофелину, но при этом лиловое". Поищите его и посмотрите, что у него внутри. Галакты любят апериодические тела со сложной орбитой. Во всяком случае, раньше любили, — задумчиво протянул он. — Ну и не помешало бы очень, очень тщательно исследовать мозги Бойцова, Серосовина и Олеся Котика. На предмет ментоскопического вмешательства. Потому что нам их передали именно эти славные парни. У которых были все возможности слазить им в мозги. И не факт, что этого не сделал ещё раньше Вандерхузе.

— И кто тут параноик? — Комов поднял выцветшую левую бровь.

— Вы хотите отправить меня разбираться со всем этим? Снова отрывая от срочных дел? — Горбовский посмотрел на него так, что Рудольф стушевался. — Хорошо, я понял, — сказал он. — Я отработаю эти версии.

— Просто отдайте соответствующие распоряжения и не мелите чепухи, — раздражённо откомментировал Горбовский. — Вот же себя накрутил! Да, маленькая деталь. Когда началась стрельба? До того, как Вандерхузе начал что-то выкрикивать? Или после?

— В мемуаре сказано, что эти слова включали кибера... — начал было Григорянц.

— Это как минимум две секунды, — сказал Славин. — За это время Толик может убить пятерых.

— Но в мемуаре...

— Вообще-то, — припомнил Горбовский, — в мемуаре это не сказано. Там сказано вот что: "Поэтому я пригнулся и заорал что есть мочи: "прогружур — галахуп!" Мне эти словечки дурацкие когда-то приснились, вот и запомнил. Зато такое случайно не выговоришь. И тут началось".

— Но как же он его включил? — не понял Славин.

— А по-моему понятно, — Григорянц почесал нос. — Пригнулся. Вот это сигнал был.

— Н-не думаю, — процедил сквозь зубы Горбовский. — Пригнулся он, чтобы подставить голову. В голову стрелять бы не стали. Мозг должен остаться целым. Но вы правы: кодовое слово в шесть слогов — это нонсенс. Нормальный человек запрограммирует "бой!" или что-то вроде этого. А скорее всего, команда вообще не нужна. Вандерхузе сам пишет, что кибер считает всех, кроме него, противниками. Вывод?

— А как же Саша Ветрилэ? — не понял Славин. — Она же как-то прошла мимо робота, он на неё не напал? Непонятный момент.

— А он не пишет, что не напал, — сказал Григорянц. — Он там вообще как-то без подробностей. Непонятный момент.

— И ещё один непонятный момент, — сказал Комов. — Он упоминает, что считал киберов отключёнными. Потом спрашивает, как же этот заработал. И не отвечает.

— Забыл может быть. Нервы, — предположил Григорянц.

— Нет, тут не нервы, — протянул Горбовский. — Вандерхузе нам хочет что-то сказать. И даже понятно, что. А давайте-ка спросим представителя ДГБ. Уж если вы здесь и, так сказать, участвуете...

Комов нахмурился, соображая, потом улыбнулся.

— Да, пожалуйста, Валентин Петрович. Просветите нас.

Завадский беспомощно завертел головой, как будто ища защиты или поддержки. Не нашёл.

— Ну, во-первых, — архивариус в очередной раз набрался решительности, — я не представитель ДГБ. В этом вашем смысле. Я работаю с архивами. Ко мне обращаются за консультациями. В том числе и от Департамента. Это культурные, интеллигентные люди. Не имеющие склонности, э-э-э-э, к насилию... и всему такому, — добавил он тоном, не оставляющим сомнений в том, что нынешних своих собеседников он подозревает как раз в обратном. — Просто меня попросили... поприсутствовать и помочь. Если, конечно, — он не закончил.