Союз пяти королевств. Трилогия - Татьяна Геннадьевна Абалова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Да кто же о стыдном рассказывать станет? – возмутился Лоза, а у самого сердце оборвалось. Кто в монастыре был рядом – погиб. Разве что…
Утопленница потянулась всем телом и соскользнула в стылую воду.
– Пора мне…
– А все-таки?
Верисея протяжно зевнула. Не в правилах утопленниц подслушанные тайны раскрывать. Тем более мужчине.
– Я любое твое желание исполню. Хочешь, на следующий год зеркальце принесу? И костяной гребень?
– Зеркальце, говоришь? А хочу!
– Ну!
Верисея, прежде чем назвать имя, с сомнением протянула:
– Правда, не ведаю теперь, жива ли…
– Откуда знаешь, что это она? – бахриман спрыгнул с камня и подошел к самой кромке воды. Он не верил в свою удачу.
– Сидела как-то у озера, жаловалась на судьбу, а мы слушали.
– Топиться пришла?
– Нет, – Верисея печально усмехнулась. – Силу свою испытывала, собиралась навечно упокоить хотя бы одну из нас. Думала, благо тем принесет. На берег слезливыми речами выманивала. Сама-то в воду боялась зайти.
– И что, упокоила?
– Нет. Пожалела. Мы ей своих историй полный подол насыпали. Поплакали вместе.
– Слушай, а может ты знаешь, кто в монастыре Злом был? – Лоза, не боясь намочить штаны, встал на колени. Пусть только шепнет имя, он услышит.
Утопленница вдруг вынырнула, обхватила лицо бахримана ладонями, заглянула в яркие глаза. Он весь обратился в слух, а она… крепко поцеловала. Пока Лоза отмирал, покачала головой и, перед тем как уйти в глубину, выкрикнула:
– Нет, не знаю! Зло – оно ведь многолико!
***
В доме у реки было тепло. Не то что в том, продуваемом всеми ветрами, стоящем на сваях в болотной жиже, который они давно покинули. Прежде чем поселиться в лесной сторожке, беглецы перебрали не одно жилище, но всякий раз приходилось уходить из-за оживающей вдруг нечисти. Какой-то злой рок преследовал их: то вскрывалось старое кладбище, то начинал наползать ядовитый туман, оставляющий после себя трупы животных, то вдруг заводилось привидение и пугало воем.
То ли река, делающая петлю вокруг дома, ограждала их от напастей, то ли на этом берегу никто не умирал, чтобы однажды поскрестись в дверь, но здесь жилось спокойно.
Бахриман, открыв дверь, вдохнул привычные запахи: еловых шишек, сушащихся на подоконниках, яблок, сложенных в берестяной короб, недавно приготовленной еды.
Трещали в печи дрова, на приступке дремала рыжая кошка. Ее Лоза подобрал, когда в очередной раз вернулся к развалинам монастыря. Вернулся, чтобы кинуть в горящую бездну кольца-обереги Луны и Ветра.
***
Луна тогда обрадовалась, прижала пахнущую дымом кошку к груди.
Их первое жилище – холодный дом на болоте, скрипучие полы, перекошенные окна, которые Лоза законопатил наспех. Небольшой очаг почти не грел. Чадил.
– Я ее с собой в монастырь привезла.
Лоза запустил пальцы в густой мех. Кошка заурчала.
– Как же тебя зовут? – спросил он, глядя, как у Луны от нахлынувших воспоминаний наворачиваются слезы. В последние дни она часто плакала.
– Кисятушка.
– Я не о кошке. Я хочу знать, как тебя зовут. Мы уже не в монастыре.
Луна замялась.
– Тилля.
– Тилля? – он едва сдержал улыбку. – А я Саардис.
– Здравствуй, Саардис.
– А как ты думаешь, звали его? – бахриман кивнул в сторону лежащего на отцовской кровати Ветра. Глаза мужчины были закрыты. Казалось, что он спит.
Луна лишь покачала головой. Нет, она не знала. Села на край постели, положила кошку рядом.
– Тилля, его надо похоронить.
– Нет. Он не умер.
– Но у него не бьется сердце.
– Это ничего не значит.
– Тилля…
– Нет! Я сказала, нет! Он не мог умереть! Он ни за что не оставил бы меня… нас… я знаю!
– Тилля, он не бог…
– Видишь? Видишь? – Луна выпростала из-под одеяла руку Ветра. – На нем Кольцо Жизни. И оно не снимается. Кольцо не снимается только с живых!
Глава 26
Лоза застыл у двери. Отсюда, из небольшой прихожей, где помещались лишь лавка со стоящей под ней нехитрой обувкой и пара крюков на стене для полушубков, хорошо обозревалась главная комната. Беленая печь, стол, покрытый вышитой скатертью, две скамьи, а под окном широкая лавка. Виден только ее край, но этого достаточно, чтобы Лоза сжал до боли в пальцах шапку, которую только что сдернул с головы, ожидая, что его приход заметят.
Не заметили. Мало того, даже не почувствовали, что по ногам сквозануло холодом, и не услышали, как лязгнула дверная щеколда.
Лоза закрыл глаза.
Ни разу, ни разу Тилля не смотрела на него так, как сейчас смотрит на лежащего на скамье Ветра. С затаенным дыханием, любовно изучая каждую черточку его неподвижного лица. Совсем как ребенок, которому дали вожделенную игрушку, и теперь он ее бережно держит в руках, не веря своему счастью.
Пять лет. Пять чертовых лет.
Бахриман выдохнул через зубы, гоня от себя злость. Специально громко стукнул стянутыми сапогами, кидая их под лавку.
Тилля вздрогнула, убрала пальцы с руки спящего мужчины, быстро поправила скрученные на затылке волосы и только потом улыбнулась появившемуся в комнате Саардису.
– Ты сегодня долго. Ну как? Змей не объявился?
– Нет. Есть хочу.
Опомнившись, Луна метнулась к печи, сняла с горшка полотенчико, деревянной ложкой выложила горкой на тарелку кашу, из чугунка, громыхнув крышкой, достала зайчатину, приправленную луком. Отнесла на стол, дожидаясь, пока едок помоет руки, села за противоположный край.
Ей нравилось смотреть, как ест Саардис. Аккуратно, неторопливо, без чавканья, которым отличался Змей.
«Где же ты, Рыжий Свин?»
Она скучала по нему. И по Лилии. И пусть Лоза, перебирая варианты, не исключал, что она и есть Зло, уж слишком вовремя уехала из обреченного монастыря, Луна не допускала о том и мысли. Да, Лилия
