Владимир Высоцкий: козырь в тайной войне - Федор Раззаков

Отметим, что попасть Картеру в президентское кресло помог рокфеллеровский клан. Позднее в американской прессе промелькнет сообщение, что с Дэвидом Рокфеллером Картер впервые встретился в 1972 году благодаря стараниям сотрудника ЦРУ Мильтона Каца. А уже спустя год, после совместного ужина в Лондоне, Дэвид Рокфеллер пришел к мнению, что «новый человек» из штата Джорджия, еще не замешанный в скандалах и аферах высоких политиков, является вполне удачной кандидатурой на пост нового президента США. После той лондонской встречи Рокфеллер ввел Картера в очень влиятельную в политических кругах трехстороннюю комиссию, которая координирует отношения США с Западной Европой, Канадой и Японией. В эту комиссию, председателем которой от США являлся сам Дэвид Рокфеллер, входила политическая элита США, Западной Европы, Канады и Японии. Туда же был введен и Збигнев Бжезинский, который был не только одним из авторов «теории эволюции» (то есть ползучей западнизации Восточного блока), но и специалистом по вопросам взаимодействия с еврейскими элитами в Восточной и Западной Европах. Именно Бжезинский и стал мотором кампании по борьбе за права человека, которая ставила своей целью радикализировать не только диссидентскую среду в социалистических странах, но и либеральную элиту (в основном еврейского происхождения).

Уже спустя месяц после своей победы на выборах Картер совершил демонстративный шаг: выменял у СССР политического диссидента Владимира Буковского на лидера компартии Чили Луиса Корвалана и вскоре с большой помпой принял его у себя в Белом доме. В январе 1977 года Картер вступил в личную переписку с лидером советских диссидентов Андреем Сахаровым, и эта переписка широко рекламировалась на Западе. В итоге в том же январе СССР воочию убедился, чем чревата для него радикализация диссидентского движения: в Москве были проведены террористические акты против мирных граждан. Сразу в трех местах были взорваны бомбы, в результате чего имелись человеческие жертвы: погибли 7 человек, и 37 человек получили ранения различной степени тяжести. Отметим, что это был первый случай открытого террора за последние 50 лет. Как выяснится спустя несколько месяцев, эти теракты были делом рук армянских националистов.

Естественно, что в Кремле не могли не оставить без внимания эти события. Поэтому в том же январе, сразу после взрывов, в некоторых советских республиках начались аресты наиболее видных диссидентов (напрмер, из «хельсинскской группы» было арестовано 5 человек: Гинзбург, Щаранский, Тихий, Орлов, Руденко). В ответ западные диссиденты советского происхождения пытались воззвать к мировой общественности с тем, чтобы она осудила эти репрессии. Так, в Париже Андрей Амальрик в течение часа держал в осаде Елисейский дворец, пытаясь прорваться к президенту Франции Валери Жискар д'Эстену и, идя по стопам В. Буковского, поговорить с ним с глазу на глаз об «ужасах советского тоталитаризма». Но французский президент почин своего американского коллеги предпочел не поддерживать и от подобной встречи отказался.

Параллельно с этим в Москве А. Сахаров провел пресс-конференцию для иностранных журналистов, где обвинил во взрывах… КГБ (якобы тот их подстроил). Как и раньше, академику-диссиденту и этот демарш сошел с рук.

Так что выход на американском ТВ интервью с Владимиром Высоцким было делом не случайным. Оно четко укладывалось в картеровско-бжезинсковскую кампанию по «борьбе за права человека» и ставило целью «раскрутить» советского певца-диссидента на какую-нибудь антисоветчину. Однако Высоцкий оказался умнее (или хитрее) своего интервьюера — Дана Раттера. Приведу лишь несколько отрывков из этого разговора.

Д. Раттер: «Вы называете себя протестующим поэтом, но не поэтом-революционером. В чем разница между этими понятиями?»

В. Высоцкий: «Видите ли, в чем дело… Я никогда не рассматривал свои песни как песни протеста или песни революции. Но если Вы спрашиваете, какая разница… Может быть, это разные типы песен — песни, написанные в разные времена. В революционные времена люди пишут революционные песни. В обычное, в нормальное время люди пишут песни протеста, они существуют повсюду в мире. Люди просто хотят, чтобы жизнь стала лучше, чем сейчас, чтобы завтра стало лучше, чем сегодня».

Д. Раттер: «Что Вас удовлетворяет и что не удовлетворяет в Вашей работе?»

В. Высоцкий: «Ну, на это очень просто ответить. Какая-то часть моей работы меня полностью удовлетворяет, потому что я пишу то, что думаю, и то, что хочу. Но дальше возникают проблемы с исполнением. Потому что я — автор-исполнитель, мне нужна аудитория. А здесь начинаются трудности, у меня очень мало официальных концертов. Поэтому то, что я делаю, я делаю для моих друзей».

Д. Раттер: «Может быть, это не так, но мне кажется — кое-кто в СССР беспокоится, вернетесь ли вы обратно. Я не ошибаюсь?»

В. Высоцкий: «Ну почему?! Ну что Вы! Я уезжаю уже четвертый или пятый раз и всегда возвращаюсь. Это смешно! Если бы я был человеком, которого боятся выпускать из страны, так это было бы совершенно другое интервью. Я спокойно сижу перед Вами, спокойно отвечаю на Ваши вопросы. Я люблю свою страну и не хочу причинять ей вред. И не причиню никогда».

Убежденность Высоцкого в том, что он своим творчеством приносит не вред обществу, а благо, конечно же, подкупает. Однако повторимся: ему судьба не предоставила возможности увидеть то, что увидели мы, — развал страны и построение на этих обломках нового, уже капиталистического, общества, причем почти целиком компрадорского. Мы увидели, что развал этот осуществлялся руками соратников Высоцкого по либеральному движению, да еще конкретно под его песни и дружное скандирование: «Коммунисты гнобили Высоцкого — поэтому долой их, долой!» В итоге коммунистов мы прогнали, страну разрушили и зажили как в раю. Наступило всеобщее изобилие, братство людей, подлинная демократия, ну и все остальное из категории «мечты идиотов».

Но вернемся из нашего «рая» в «жуткий» и «тоталитарный» СССР образца 77-го.

В конце февраля Высоцкий съездил в Париж, где пытался уладить ситуацию с выходом своего двойного альбома на студии «Шан дю Монд». Как мы помним, 22 песни были записаны им еще в январе 1975 года, но так до сих пор и не вышли. Почему? Дело в том, что эта парижская студия звукозаписи была в зависимости от ФКП и выпуск пластинки Высоцкого курировался оттуда. Когда два года назад давалось «добро» на ее выход, политическая ситуация была одна (Москва шла на уступки ФКП, пытаясь удержать ее от сползания в объятия итальянских и испанских еврокомунистов), а теперь она изменилась (ФКП в июне 76-го участвовала в конференции в Восточном Берлине и во многом поддержала позиции итало-испанских еврокоммунистов, а в марте этого года планировалась личная встреча трех лидеров западных компартий — ФКП, ИКП и КПИ — где это сближение должно было быть оформлено официально). В итоге испанские коммунисты, легализовавшись в начале 77-го (вскоре после смерти Франко) пошли по пути еще большей радикализации: они вычеркнули слово «ленинская» из определения своей партии. Лидер КПИ Каррильо написал книгу «Еврокоммунизм и государство», где говорилось, что советская система вовсе не диктатура пролетариата и не рабочая демократия, а бюрократическая диктатура чистой воды. Да еще со всеми отличительными чертами тоталитарного режима.