Владимир Высоцкий: козырь в тайной войне - Федор Раззаков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В этой же справке приводятся слова и других итальянцев: например, сценаристов де Кончини и де Сабаты (они были авторами фильмов «СССР глазами итальянцев» и «Они шли на восток»). «Эти сценаристы считают, — отмечалось в справке, — что советских кинематографистов легче подкупить и „приручить“ в Италии, и систематически приглашают их с этой целью в свою страну. „Сопостановки, — говорили они, — нам, итальянцам, очень выгодны. Основные расходы несете вы, а доходы с картины распределяются так, что мы получаем больше вас. Потом, работа в России для нас хорошая реклама, и вообще во всех смыслах мы заинтересованы в этих сопостановках, и для этого нам надо укреплять тут связи. И в этом смысле самое удобное — приглашать русских в Италию. Расход для фирмы невелик, а от Италии, от наших магазинов и ресторанов, отелей и приемов они обалдевают и потом делают нам «зеленую улицу“. (Как мы помним, Высоцкого от увиденного впервые западного изобилия даже… вырвало. Во всяком случае, так об этом пишет Марина Влади. — Ф. Р.)
В конце справки делался вполне обоснованный вывод о том, что: «Подобная обстановка вокруг советских кинематографистов может привести к потере политической бдительности у отдельных из них и создает удобные условия для использования этого обстоятельства разведками противника в своих целях» (то есть речь идет все о той же «агентуре влияния». — Ф. Р.).
Западные спецслужбы (в том числе итальянская СИФАР или французская УОТ, отвечавшие за контрразведку) и в самом деле накапливали материалы на многих деятелей советской элиты. В этих документах с удовлетворением отмечалось, что представители послевоенного поколения советских интеллигентов уже не обладают той идеологической стойкостью, что их предшественники. И слова Дино де Лаурентиса, что «они готовы родную мать заложить», вполне соответствовали действительности. То есть, согласно Высоцкому, когда решался вопрос «или — или» (или «жизнь красивая на блюде», или «деревянные костюмы»), советские кинематографисты (как и другие представители высшего истэблишмента) чаще всего предпочитали выбирать первое.
Кстати, сам Высоцкий тоже подпадал под категорию «идейно нестойких», поскольку был женат на иностранке. Да, на коммунистке, но что это были за коммунисты? Это уже были не те члены ФКП, которые боролись в рядах Сопротивления против фашизма, реально рискуя жизнью, а совершенно другие. Нынешние уже не были теми бескорыстными борцами за идею, а содержались на деньги КПСС и рисковать своим комфортным существованием ради утопических (как они считали) идей были не намерены. Высоцкий все это видел (причем по обе стороны) и делал соответствующие выводы. Он ступил на скользскую тропу компромиссов с действующей властью и сам не заметил, как стал не просто «агентом влияния», а двойным: во Франции он пропагандировал плюрализм советской власти, в СССР олицетворял собой борца за демократию по-западному (а именно так о нем думало большинство советских граждан, зная о том, что он женат на иностранке, постоянно ездит на Запад и выглядит как преуспевающий буржуа).
Возвращаясь к письму Андропова, отметим, что писалось оно явно не для того, чтобы хоть как-то изменить ситуацию к лучшему. Судя по всему, это была типичная отписка, рожденная очередной антидиссидентской кампанией. Ведь никаких практических действий это письмо за собой не повлекло. То есть ни одного агента влияния в СССР после него выявлено не было и к суду (ни к уголовному, ни к общественному) не привлечено. А ведь тот же Андропов легко мог арестовать пару-тройку представителей агентуры западного влияния в СССР и добиться широкого суда над ними, дабы другим неповадно было идти по их дорожке. Но он палец о палец не ударил, хотя мог это сделать, даже если бы такая команда с самого «верха» ему и не поступила. Ведь смог же он, когда было нужно, раскрутить «краснодарское дело», хотя Брежнев ему такой санкции не давал. Более того, генсек был в абсолютном неведении о нем, поскольку направлено оно было против его человека — хозяина Краснодарского края С. Медунова, которого Брежнев хотел сделать секретарем ЦК по сельскому хозяйству, а шеф КГБ мечтал видеть в этом кресле другого человека — М. Горбачева. В итоге последний в это кресло и сел, а Медунов оказался скомпрометирован. Что было дальше, мы знаем: именно Горбачев и оказался главным агентом влияния Запада, который, заняв после смерти Андропова кресло генсека, и привел СССР к развалу. Заметим, что Горбачев был ярым таганкоманом: буквально каждый свой приезд в Москву из Ставрополья они с женой первым делом шли в «Таганку» набираться либеральных идей. Но это так, к слову.
И вновь вернемся к хронике событий весны 77-го.
В те дни ЦТ, кажется, услышало мольбы поклонников Высоцкого: 19 марта показало «Хозина тайги», а 27-го, впервые за долгие годы, «Вертикаль» — самый песенный фильм с участием Высоцкого (там звучало сразу четыре его песни: «Песня о друге», «Вершина», «Мерцал закат», «В суету городов»).
На родину из Франции Высоцкий возвращался через Венгрию, куда он специально заехал, чтобы не только проведать Марину Влади, но и сняться в коротеньком эпизоде в фильме, где она снимается, — «Их двое». Отметим, что идея этой съемки пришла в голову режиссеру фильма Марте Месарош. Зная от Влади, что ее отношения с мужем давно не ладятся, она решила таким вот образом их помирить. И придумала в фильме сцену, где герои Влади и Высоцкого появляются в кадре для того, чтобы… поцеловаться. Однако это будет чуть позже, а пока Влади едет на вокзал встречать мужа. Вот как она сама вспоминает об этом:
«Я жду тебя уже два часа — ты должен приехать в Будапешт на съемки фильма…
Ровно в пять тридцать поезд подходит к вокзалу… Я вижу тебя в конце платформы — бледного, с двумя огромными чемоданами, которые я не узнаю… У меня очень болит голова, и от твоего отсутствующего вида мне становится совсем грустно. Я на всякий случай тайком принюхиваюсь, но от тебя не пахнет водкой, и я уже ничего не понимаю. Ты смотришь как-то сквозь меня, и в твоих глазах меня пугает какая-то пустота…
Физическая боль после самой жуткой пьянки — это ничто в сравнении с психическими мучениями. Чувство провала, угрызения совести, стыд передо мной исчезают как по волшебству: морфий все стирает из памяти. Во всяком случае, в первый раз ты думал именно так. Ты даже говоришь мне по телефону с мальчишеской гордостью:
— Я больше не пью. Видишь, какой я сильный?
Я еще не знаю цены этой твоей «силы». Несколько месяцев ты будешь обманывать себя. Ты прямо переходишь к морфию, чтобы не поддаться искушению выпить. В течение некоторого времени тебе кажется, что ты нашел магическое решение. Но дозы увеличиваются, и, сам того не чувствуя, ты попадаешь в еще более чудовищное рабство. С виду это почти незаметно: ты продолжаешь более или менее нормальную жизнь. Потом становится все тяжелее, потому что сознание уже не отключается. Потом все это превращается в кошмар — жизнь уходит шаг за шагом, ампула за ампулой, без страданий, потихоньку — и тем страшнее. А главное — я бессильна перед этим новым врагом. Я просто ничего не замечаю…»
