Сочинения - Оноре Бальзак

Сохранять волосы, вместо того чтобы добиваться невозможного или вредного на них воздействия, – таково назначение «Кефалического масла». Масло это, препятствующее образованию перхоти, обладает приятным запахом благодаря своему составу, в основу которого положена ореховая эссенция; предохраняя голову от воздействия окружающего воздуха, оно таким образом предупреждает простуду, насморки и всякого рода болезненные явления, вредные для головного мозга. Таким образом, корни волос, содержащие питательную влагу, никогда не подвергаются действию ни холода, ни жары. Волосы – это великолепное украшение, которым так дорожат мужчины и женщины, – у лиц, употребляющих наше масло, сохраняют вплоть до преклонных лет блеск, тонкость, глянец, придающие такую прелесть детским головкам.

Способ употребления напечатан на обертке каждого флакона.

Совершенно бесполезно намазывать маслом волосы; это не только смешной предрассудок, но и неудобная привычка, ибо масло всюду оставляет следы. Достаточно каждое утро, расчесав предварительно волосы щеткой и гребнем, обмакнуть в масло небольшую мягкую губочку и постепенно, разделяя волосы на пряди, смазывать их у корней так, чтобы кожа была покрыта тонким слоем масла.

«Кефалическое масло» продается во флаконах, снабженных подписью изобретателя во избежание подделки. Цена – три франка за флакон. Обращаться к господину А. Попино, улица Сенк-Диаман, Ломбардский квартал – Париж.

Покорнейше просим оплачивать почтовые расходы.

Примечание – Торговый дом «Попино и К°» поставляет также аптечные масла: померанцевое, лавандовое, миндальное, масло какао, кофейное, касторовое и другие».

– Дорогой друг, – сказал прославленный Годиссар, улыбаясь Фино, – написано великолепно. Черт побери! Здорово мы ударились в науку! Мы не виляем, берем быка за рога. Ах! Я вас от души поздравляю. Вот это – полезная литература.

– Изумительный проспект! – с восторгом воскликнул Попино.

– Проспект с первого же слова губит «Макассарское масло», – заявил Годиссар и, встав с важным видом, произнес, отчеканивая каждое слово и подкрепляя его жестами парламентского оратора: «Ничто не способствует – росту – волос! Нет – безвредной – краски – для – волос!» О, о, вот в чем залог успеха: современная наука не опровергает обычаев древних. Убедительно и для старых, и для молодых. Старику вы скажете: «Да, да, сударь, древние греки и римляне были правы, не так-то уж они были глупы, как некоторые думают». А молодому человеку заявите: «Милый юноша, вот еще новое открытие, которым мы обязаны просвещению, мы движемся вперед! Чего только не даст нам еще пар, разные там телеграфы и прочие открытия. Это масло – результат исследований господина Воклена!» А не напечатать ли нам выдержку из сообщения господина Воклена в Академии наук, подтверждающую наши заверения! Вот будет замечательно! А сейчас, Фино, за стол! Закусим и выпьем на славу! Осушим бокал шампанского за успех нашего Попино!

– Мне думается, – скромно сказал автор, – что время легкомысленных и шутливых проспектов миновало; мы вступаем в эру науки, – необходим докторальный, авторитетный тон, иначе не завоюешь публику.

– Вспрыснем же это масло. Язык у меня так и чешется, руки зудят, – я стану представителем всех, кто возится с волосами. Никто из них не дает больше тридцати процентов скидки, надо пойти на сорок процентов, и я берусь продать сто тысяч флаконов в полгода. Я атакую аптекарей и москательщиков, бакалейщиков и парикмахеров, и за сорок процентов они околпачат своих покупателей.

Молодые люди ели, как львы, пили, как мушкетеры, и опьянялись будущим успехом «Кефалического масла».

– Это масло крепко ударяет в голову! – со смехом воскликнул Фино.

Годиссар исчерпал все возможные каламбуры со словами «масло», «волосы», «голова». За десертом среди взрывов гомерического хохота три приятеля, несмотря на тосты и взаимные пожелания всяческого благополучия, расслышали удары дверного молотка.

– Верно, дядя надумал прийти навестить меня! – воскликнул Попино.

– Дядя? – сказал Фино. – А у нас даже нет лишнего стакана!

– Дядя моего друга Попино – судья, – пояснил Годиссар Андошу Фино. – Не вздумай подтрунивать над ним, он спас мне жизнь. Ах, кто побывал в моем положении, лицом к лицу с гильотиной, когда – «чик, и прощай шевелюра!», – прибавил он, жестом изображая движение рокового ножа, – тот вечно будет помнить почтенного следователя, сохранившего ему глотку для шампанского! Даже мертвецки пьяный, он не забудет своего спасителя. Да и ты, Фино, не зарекайся. Может, и тебе понадобится когда-либо господин Попино. Черт побери! не будем же скупиться на поклоны.

«Почтенный следователь» действительно справлялся у привратницы о племяннике. Узнав его голос, Ансельм, чтобы посветить ему, спустился вниз со свечой в руке.

– Здравствуйте, господа, – сказал судья.

Прославленный Годиссар низко поклонился. Фино вперил в судью пьяный взор и нашел его простоватым.

– Здесь не роскошно, – заметил судья, окидывая взглядом комнату. – Ничего, дитя мое, хочешь стать большим человеком – начинай с малого.

– Какой глубокий ум! – шепнул Годиссар Андошу.

– Фраза из газетной статьи! – ответил журналист.

– А! Это вы, сударь! – сказал судья, узнав коммивояжера. – Какими судьбами?

– Сударь, я по мере своих слабых сил хочу способствовать преуспеянию вашего любезного племянника. Мы только что обсуждали проспект, прославляющий его масло, а вот перед вами и автор этого проспекта, который представляется мне лучшим образцом, так сказать, парикмахерской литературы.

Судья взглянул на Фино.

– Сударь, – продолжал Годиссар, – позвольте представить вам господина Андоша Фино, одного из самых выдающихся молодых литераторов, он пишет в правительственных газетах и о высокой политике, и о маленьких театрах. Пока он – орудие в руках других, но будет и сам вершить чужие судьбы.

Фино дернул Годиссара за полу сюртука.

– Отлично, дети мои, – сказал судья, которому остатки невинного пиршества на столе объяснили эти слова. – Дружок, – обратился он к Ансельму, – переоденься, мы сейчас отправимся к господину Бирото, я должен отдать ему визит. Вы с ним подпишете товарищеский договор, я внимательно все обдумал. Фабрика, изготовляющая масло, находится на принадлежащей ему земле в предместье Тампль, и, я полагаю, Бирото должен передать тебе ее в аренду, позднее могут объявиться наследники; когда хорошо обо всем договоришься, недоразумений не бывает. Стены здесь, по-моему, сырые; повесь циновки над кроватью, Ансельм.

– Видите ли, господин судья, – заговорил Годиссар с вкрадчивостью придворного, – мы сегодня сами оклеивали стены обоями, они… еще… не просохли.

– Похвальная бережливость, – одобрил судья.

– Послушай, – шепнул Годиссар на ухо Фино, – мой друг Попино добродетельный молодой человек, он проведет вечер с дядюшкой, а мы отправимся к кузиночкам.

Журналист вывернул наизнанку жилетный карман. Попино понял его жест и сунул двадцать франков автору проспекта.

Судью поджидал на углу фиакр, и старик повез племянника к Бирото. Когда они прибыли к Бирото, г-н Пильеро, супруги Рагон и Роген играли в бостон, а Цезарина вышивала косынку. Роген, сидевший напротив г-жи Рагон и Цезарины, заметил, как обрадовалась девушка приходу Ансельма, как щеки ее зарделись, словно спелый гранат, и подмигнул своему старшему клерку.

– Видно, нам сегодня суждено только и делать, что подписывать акты, – заметил парфюмер, когда судья, поздоровавшись, объяснил цель своего визита.

Цезарь, Ансельм и судья поднялись на третий этаж, во временную спальню парфюмера, обсудить условия аренды фабрики и товарищеский договор, составленный стариком Попино. Договор на аренду заключили на восемнадцать лет, соответственно сроку найма помещения на улице Сенк-Диаман, – обстоятельство это, казалось бы малозначительное, позднее послужило на пользу Бирото. Когда Цезарь и судья спустились вниз, старик Попино, удивленный разгромом, царившим в квартире, и присутствием рабочих в воскресный день в доме столь религиозного человека, как Бирото, попросил объяснить ему, что тут творится. Парфюмер только того и ждал.

– Хотя вы и не поклонник светских удовольствий, вы, надеюсь, не осудите нас за то, что мы собираемся отпраздновать освобождение Франции. Но это еще не все. Я приглашаю друзей также и для того, чтобы отметить награждение меня орденом Почетного легиона.

– А! – протянул судья, не имевший ордена.

– Быть может, я заслужил эту награду и монаршую милость, ведь я был членом суда… коммерческого, конечно, и сражался за Бурбонов тринадцатого вандемьера на ступенях…

– Да, знаю, знаю, – проговорил судья.

– …церкви святого Роха, там я был ранен Наполеоном. Надеюсь…

– Охотно приду, – сказал судья. – Если жена будет здорова, я приду с ней.