Греховные радости - Пенни Винченци

— Пожалуйста, не надо, — невнятно простонала она, — пожалуйста.

— Почему же, я хочу сделать тебе приятное, — ответил он и чуть отодвинулся от нее, ухмыляясь. Шарлотта, собрав все свои силы, ударила его коленкой в пах. — Ах ты, сука, — выругался он, однако достичь желаемого Шарлотте не удалось: хватка его нисколько не ослабела, наоборот, он с новой силой нажал ей на горло и опять запустил руку под пальто.

Она вся сжалась от ужаса и почувствовала, что словно куда-то проваливается; что не может ни думать, ни сопротивляться, ни даже испытывать страх; всю ее охватило лишь отвращение, отвращение и подступающая тошнота; и в тот самый момент, когда она уже была уверена, что у нее не осталось никакой надежды на спасение, в этот самый момент что-то вдруг оторвало от нее парня и кто-то, кто-то очень большой, сильный, яростно, свирепо сильный, швырнул парня на мостовую и принялся молотить его, приговаривая снова и снова ужасно знакомым голосом: «Ах ты, тварь поганая!» Голос этот принадлежал Гейбу;

Шарлотта продолжала стоять на том же самом месте и только молча смотрела, как Гейб отлупил парня, потом перевернул его на живот, связал ему сзади руки и вытащил у него из кармана ее бумажник.

Потом Гейб повернулся и посмотрел на нее, и на лице у него было написано только одно, одно-единственное чувство безграничной и нежной тревоги за нее.

— С тобой все в порядке? — спросил он.

Она беспомощно кивнула.

— Он не…

— Нет. Он ничего не сделал. Честное слово.

Гейб легко, как бы играючи приподнял парня за волосы и стукнул его головой о мостовую.

— Сука ты глупая, — сказал он почти спокойно, будто продолжая начатый разговор. — Просто глупая сука. Ходить по этим улицам, как по какой-нибудь английской деревне! Пора бы уж и поумнеть.

— Гейб… — Шарлотта не верила своим ушам; как можно обращаться к ней подобным образом, да притом в тот момент, когда она настолько перепугана, когда ее только что чуть было не изнасиловали! — Гейб, как ты смеешь…

— А, заткнись, — ответил он.

Парень лежал почти без сознания и тихонько скулил; Гейб зашвырнул его в подъезд.

— Пойдем. — Он взял Шарлотту под руку. — Провожу тебя домой. Этот тип никуда не денется.

— А не надо вызвать полицию? — спросила Шарлотта.

— Вызовем. Из банка. С тобой действительно все в порядке?

— Да, в порядке. А он не убежит?

— Непохоже, чтобы он был в состоянии бежать. А убежит, так убежит. Не могу же я тебя здесь оставить, и его с нами забрать тоже не могу. Пошли, давай дойдем до банка. Хорошо?

Шарлотта кивнула, не в силах ничего произнести. Она вдруг почувствовала, что ноги ослабели и еле держат ее. Гейб обхватил ее одной рукой за талию, и с его помощью она двинулась вперед, спотыкаясь на каждом шагу.

Они дошли до банка; ночной дежурный впустил их.

— Я ненадолго поднимусь к себе, — сказал ему Гейб.

— Да, конечно, мистер Хоффман. Тут еще много народу работает.

— Гейб, — проговорила Шарлотта, — давай пойдем в мой… в другой мой кабинет. Там нас никто не увидит. Я не хочу никаких разговоров.

— А разве там не заперто?

— У меня есть ключ.

Они вошли, включили свет. Шарлотта без сил опустилась в одно из низких кожаных кресел, что стояли возле камина. Он давно уже дожидался ее, этот кабинет; это был приготовленный для нее эквивалент «кабинета наследника» — большой и великолепный, прекрасно обставленный, всем своим видом свидетельствовавший, что это кабинет очень важного лица. Фред III показал его Шарлотте в самый первый день ее пребывания в банке, прежде чем выпроводить ее в ту непрезентабельную комнатушку, в которой она потом и работала. «Переедешь, когда заслужишь», — сказал он ей тогда. За все свое пребывание в банке она ни разу даже не позвонила отсюда по телефону; однако время от времени заходила и стояла тут, раздумывая, сможет ли она когда-нибудь по праву занять это место.

Гейб позвонил в полицию.

— Да, — говорил он. — Да. Я подойду и встречу вас там. Угол Бивер-стрит и Бродвея. Через пять минут. Я вернусь, — обратился он к Шарлотте. — Не уходи.

— Не уйду. — Ей почти удалось улыбнуться.

Он вернулся через четверть часа и, войдя, прикрыл за собой дверь. В руках у него была бутылка виски.

— Все в порядке. Они его забрали. Без проблем. Я подумал, может быть, тебе бы стоило выпить. Стаканы у тебя тут есть?

— По-моему, да. Вон там, в шкафу. — Она показала на стоявший возле камина буфет; в нем действительно было несколько стаканов разных размеров.

Он налил самый большой и протянул ей. Шарлотта выпила залпом, виски приятно скользнуло внутрь, согрело ее, сразу же подействовало на нее успокаивающе. Гейб огляделся по сторонам, посмотрел на обшитые деревом стены, на литую каминную решетку с цветочным орнаментом, на большой письменный стол, индийский ковер.

— Хорошенькое у тебя здесь местечко, — проговорил он.

— Перестань, Гейб, не надо, — скучающим голосом ответила она. — Ты же знаешь, что от меня тут ничего не зависело и что я никогда этим кабинетом не пользовалась.

— Но будешь пользоваться, так ведь? — возразил он, и в глазах его появилось какое-то настороженное выражение.

— Да, наверное. Надеюсь. Ой… давай не будем об этом говорить. Я себя ужасно чувствую.

Гейб подлил ей еще виски, потом отошел к камину и встал там, не сводя взгляда с Шарлотты.

— Как я и сказал, ты просто глупая сука, — произнес он вдруг. — Знаешь, ты ведь сама на все это напрашивалась. Напрашивалась до посинения.

В Шарлотте что-то будто взорвалось внутри: ее затопили горечь, и ярость, и еще какое-то необычайно сильное чувство, которого она не умела назвать. Она вскочила и набросилась на Гейба, рыдая и молотя его кулаками.

— Замолчи, замолчи, замолчи! — повторяла она между рыданиями. — Ты грубый, бесчувственный, жестокий… Как ты можешь говорить мне подобное, когда я… когда я…

— Когда на тебя напали, — заорал он в ответ, — и ограбили, а вполне могли бы и изнасиловать, и убить, и все это не из-за чего-то, а только из-за твоей собственной глупости. Вы, женщины, никогда ничему не учитесь. Никогда!

Он схватил ее за запястья и попытался удержать, но Шарлотта вырвалась.

— Я тебя ненавижу! — прокричала она. — Господи, как же я тебя ненавижу!..

Она отвернулась от него и порывисто прикрыла глаза рукой.

— Не надо, — произнес он, и голос его изменился, стал вдруг тихим и почти нежным. — Не надо, не говори так. Мне это не нравится.

— Ах, не нравится? Это почему же? Что, не вполне отвечает твоему раздутому самолюбию?

— Нет, — ответил он еще тише. — Не нравится, потому что я люблю тебя.