Япония, японцы и японоведы - Игорь Латышев

Все это говорилось, правда, в очень осторожных и расплывчатых выражениях. И все-таки, несмотря на эту расплывчатость, японские политические эксперты увидели в высказываниях советского гостя скрытые намеки на готовность правительственных кругов Москвы к отказу от заявлений, сделанных в 1960 году по поводу статьи 9 Совместной советско-японской декларации 1956 года и к заключению мирного договора с Японией на условиях, обозначенных в этой статье, то есть на условиях передачи Японии по заключении мирного договора островов Хабомаи и Шикотан108.

Выступая в таком ключе с туманными уклончивыми и вроде бы ни к чему не обязывающими заявлениями, Примаков полагал, видимо, что таким путем он зондирует настроения японского правительства и выясняет: а не клюнет ли оно на некий "компромиссный вариант" решения территориального спора, с идеей которого уже тогда носились некоторые из сотрудников ИМЭМО?

Однако, кто и что лучше прозондировал, тогда сказать было трудно. Во всяком случае, японская сторона в этом зондаже не без оснований увидела еще одно подтверждение своим догадкам о появлении в настроениях горбачевского окружения сдвигов в сторону более уступчивого отношения к японским территориальным требованиям. "Высказывания, сделанные на этот раз господином Примаковым,- писалось в редакционном комментарии газеты "Асахи",- содержат мысль о желательности вступления в переговоры по территориальному вопросу на основе Совместной японо-советской декларации, в которой признавалась готовность (советской стороны) на возвращение Японии двух островов, и это можно, пожалуй, расценить как изменение в позиции Советского Союза"109.

Мне не было известно, какие выводы сделал Примаков из своих бесед в Японии и какие рекомендации даны были им по возвращении в Москву советскому руководству. Неизвестно мне также, приняло ли руководство эти рекомендации во внимание. Тем не менее в поведении и заявлениях руководителей МИД СССР в последовавшие дни, предшествовавшие выезду в Японию Э. Шеварднадзе, сохранялась прежняя сдержанность, резко контрастировавшая, кстати сказать, по своему содержанию с участившимися выступлениями в печати и по телевидению некоторых из наших журналистов типа В. Цветова. Козыряя "новым мышлением", эта братия призывала правительство СССР к открытому признанию существования "территориального вопроса" в советско-японских отношениях и к исправлению некой "несправедливости", якобы допущенной Сталиным в отношении Японии.

Между тем японские правительственные круги в ноябре-декабре 1988 года еще более укрепились в своих предположениях, что "новое мышление" советских руководителей безвозвратно изменило их взгляды на территориальный спор с Японией и что твердого отпора японским требованиям ждать от них уже не приходится. Именно из подобной предпосылки исходили японские дипломаты, готовившиеся к переговорам с Шеварднадзе в расчете на то, что в итоге этих переговоров им удастся реализовать свои планы.

Сколько же авральной суеты и неоправданных расходов бывает в наших зарубежных посольствах в канун приезда такой высокопоставленной персоны как министр иностранных дел! В Токио в дни, предшествовавшие визиту Шеварднадзе, промывали с мылом посольский двор, подкрашивали и подбеливали стены зданий и выселяли из индивидуальных рабочих комнат едва ли не всех советников и первых секретарей, чтобы устроить в этих комнатах временные кабинеты для важных лиц, сопровождавших министра в его поездке. А сопровождали министра, прибывшего в Японию специальным самолетом "Ил-62", около сорока человек, включая супругу, повара, врача, личных секретарей и помощников, а также охранников. Большинство из этих лиц в переговорах, естественно, не участвовали. Супруга в сопровождении нескольких сотрудников посольства и их жен осматривала токийские музеи, храмы, ювелирные магазины, салоны мод, снисходительно принимала подарки подобострастно встречавших ее японцев и, не стесняясь, позировала при этом перед фото- и телекамерами многочисленных репортеров. Шастали по магазинам и другие не занятые переговорами пассажиры личного самолета министра иностранных дел. Зато самому министру пришлось заниматься делами с утра до позднего вечера: помимо переговоров с японским министром иностранных дел Уно Сосукэ программа его пребывания в Японии включала встречи с премьер-министром Такэситой Нобору, а также с другими министрами кабинета.

Возложив на переговоры слишком много надежд, японские политики и дипломаты с присущим им упорством добивались от влиятельного советского гостя долгожданных уступок своим территориальным требованиям, и прежде всего открытого признания Советским Союзом наличия "территориального вопроса" в его отношениях с Японией. И напрасно советский гость прилагал усилия, чтобы переключить внимание своих собеседников на проблемы, связанные с "перестройкой" в Советском Союзе и курсом Горбачева на скорейшее прекращение дальнейшей гонки ядерных вооружений СССР и США. Напрасно пытался прельстить японцев советской концепцией обеспечения мира и развития сотрудничества в Азиатско-Тихоокеанском регионе. Напрасно пытался заполучить их поддержку в деле снижения уровней военного противостояния стран региона. С присущим японцам тактом и терпением выслушивая все длинные речи советского министра и его помощников, японская сторона фактически пропускала их мимо ушей, продолжая при каждом удобном случае сводить дискуссию к интересовавшему ее "территориальному вопросу".

При этом обнаруживалась следующая разница в позициях обеих сторон: японская сторона стремилась информировать прессу как можно подробнее о ходе дискуссий, в то время как советская сторона предпочитала сводить свою информацию к голодному минимуму. Уж очень крепко засела в сознании наших мидовских вельмож привычка к келейному общению со своими зарубежными партнерами по переговорам. Уж так любо было им мнить себя непогрешимыми жрецами, творившими за закрытыми дверями зала переговоров некие не подлежащие огласке таинства.

Тем не менее из личных контактов с теми, кто находился в зале переговоров, мне стало ясным, что японцам удалось-таки развязать с нашими дипломатами дискуссию по "территориальному вопросу", но в то же время им не удалось склонить советскую сторону к публичному признанию наличия этого вопроса в отношениях двух стран. Согласившись на обсуждение японских территориальных притязаний за закрытыми дверями зала переговоров, Шеварднадзе в то же время отказался упоминать об этой дискуссии в итоговом коммюнике.

Согласие Шеварднадзе на широкое обсуждение за закрытыми дверями территориального спора двух стран без сообщения об этом в коммюнике было, несомненно, уступкой давлению японской стороны. Но еще большей уступкой стало его фактическое согласие на продолжение того же спора в рамках созданной "постоянно действующей рабочей группы на уровне заместителей министров". Ибо хотя формально в задачу группы входило "обсуждение вопросов, касающихся заключения мирного договора", а не территориального спора, всем было ясно, что обсуждаться в дальнейшем будут, по сути дела, лишь вопросы, связанные с территориальным спором двух стран. Это означало хотя и негласное, но фактическое согласие советской стороны на открытие дискуссии с Японией по "территориальному вопросу".