Том 68- Чехов - Литературное наследство

мое настроение, очень тоскливое и злое. Я буду писать о похоронах статью „Чудовище" — она объяснит тебе, в чем дело. Мы думаем издать книгу памяти Антона Павловича, пока это еще секрет. В этой книге напишут только я, Куприн, Бунин и Андреев...»

Вместо статьи «Чудовище» Алексей Максимович написал позднее воспоминания об Антоне Павловиче «А. П. Чехов».

Теперь, в советское время, попадая в Ялту, всегда хочется поскорее посетить Дом-музей Чехова. Так было в 1934 г., когда я ездила из Тес- сели в Ялту, чтоб посмотреть на места, где жила. Прошло тридцать лет, но когда я вошла в кабинет Антона Павловича, казалось, что он только что вышел отсюда и вот-вот вернется.

То же ощущение было и в прошлом 1956 г., когда мне пришлось 1 мая быть в Ялте и посетить Марию Павловну и Чеховский музей.

С первого шага в доме Чехова охватывает особая «чеховская» атмо­сфера. Особенно это чувствуется в кабинете Антона Павловича и в узень­кой небольшой комнате, примыкающей к кабинету — его спальне. И опять то же впечатление, точно не прошло более пятидесяти лет — так все по-прежнему в этом доме.

На этот раз меня поразила Мария Павловна. Очень легко и быстро подымалась по лестнице, очень ясно и отчетливо помнила все, что каса­лось Антона Павловича, но несколько путала события сегодняшнего дня. Лицом она стала чем-то похожа на Антона Павловича. Видя как быстро и легко она двигается в свои 93 года, я забывала о ее возрасте и не думала, что через полгода ее жизнь оборвется.

15.V.1957.

А. П. СЕРГЕЕНКО. ДВЕ ВСТРЕЧИ С ЧЕХОВЫМ

Мой отец, литератор Петр Алексеевич Сергеенко, знал Антона "Павло­вича Чехова с юных лет. Они учились вместе в одной и той же гимназии, в Таганроге и потом поддерживали дружеские отношения всю жизнь.

Поэтому отец мой, приехав 10 сентября 1900 г. в Ялту с моею сестрой и со мной, тотчас позвонил по телефону из гостиницы к Антону Павло­вичу, желая повидаться с ним. Антон Павлович предложил отцу прийти к нему на другой день утром.

Hil сентября утром отец мой отправился на Верхнюю Аутскую ули­цу, где находился дом Чехова. Мы с сестрой остались в «Московской гостинице». Вдруг через час отец возвращается не один, а с Антоном Пав­ловичем. Оказалось, что отец рассказал ему, что приехал в Крым ради моей сестры. Ей 16 лет, по виду она цветущего здоровья, а чем-то серьез­но больна. Никакое лечение не помогает. Теперь надежда на действие южного климата. Выслушав отца, Антон Павлович предложил посмотреть сестру. И сам, будучи нездоров и несмотря на жару, пришел к нам, по дороге спросив отца, сколько сестре и мне лет и как нас зовут.

Они вошли к нам в номер. Антон Павлович был почти высокого роста, в пенсне, красив, худощав, мне показалось, совсем молод — не более 30 лет, а на самом деле ему было уже 40. Он был опрятно одет, в хорошем темно- сером костюме. В руке держал трость.

Когда он здоровался с нами, его лицо озарилось приветливой улыб­кой, умные и добрые глаза слегка сощурились. Он, пристально глядя на нас, пожал нам руки своею белою, очень теплою рукою. Я подумал, нет ли у него жару, я знал, что он страдал болезнью легких.

Здравствуйте, Марина Петровна! Здравствуйте, Алексей Петро­вич!.. Пришел, Марина Петровна, поговорить с вами о вашем здоровье. Разрешите? Я ведь доктор — вы это знаете?

Отец и я вышли из комнаты, предполагая, что он будет осматривать и выслушивать сестру. Но он, как потом рассказывала сестра, только по­говорил с ней, не спуская с нее во время разговора ни на одну минуту глаз и этим способом словно исследуя ее.

Он спросил ее, на что она жалуется. Она сказала, что у нее болит то под ложечкой, то в боку, то тошнит, то ей делается как-то очень не по себе и кружится голова, даже бывают обмороки.

После ее ответов он долго, молча смотрел на нее и спросил:

Так у вас бок болит?

Да, болит.

Он опять молча посмотрел на нее и сказал:

И у меня болит бок... Вы кашляете?

Да.

Он помолчал и сказал:

И я кашляю.

Он, очевидно, желал этим внушить сестре, что ничего особенного нет в том, что болит бок и что бывает кашель.

Вы вегетарьянствуете?— спросил он.

Да.

И я тоже вегетарьянствую... Вы что же, круглый год живете в де­ревне? *

Да.

Не скучаете?

Нет.

Ну, а в театр вас не тянет? Вы любите театр?

Нет, не люблю.

Что вы! Полноте! Вам только шестнадцать лет... Вам надо весе­литься, наслаждаться жизнью.

Антон Павлович сидел в кресле у стола, а сестра возле стены. Он вдруг встал и подошел к ней. У нее к кофточке была приколота роза.

А кто вам эту розу преподнес?— спросил он, точно и это его инте­ресовало как врача.

Папа.

Папа!— шутливо повторил он и опять продолжительно и молча смотрел на сестру. Мы тогда с ней не могли понять, для чего он спраши­вал о розе, а впоследствии поняли, что этим вопросом он хотел узнать, не ухаживает ли уже кто-либо за ней и сама она не увлекается ли. По- видимому, диагноз стал ему ясен, и он попросил войти в комнату отца н меня.

Он попрощался с сестрой, опять приветливо улыбаясь, прищурив свои ласковые глаза, и вместе с нами вышел из «Московской гостиницы».

Он сказал отцу:

По-моему, никаких болезней у нее нет. Плохое необъяснимое само­чувствие бывает в таком переходном возрасте... Все пройдет само собой.

Впоследствии так и оказалось.

Отец спросил Антона Павловича, не знает ли он какого-либо помеще­ния. которое можно было бы снять для нас в Ялте. Антон Павлович ска­зал, что знает и, удивив меня своей готовностью помочь нам, предложил сейчас же пойти посмотреть это помещение.

Пока мы шли на Верхнюю Аутскую улицу, мы встречали много зна­комых Антона Павловича: дам, мужчин, барышень, молодых людей, де­тей, и все они радостно восклицали:

Здравствуйте, Антон Павлович! Антон Павлович, доброго здо­ровья! Здравствуйте, здравствуйте, Антон Павлович!

И он всем кланялся, всех называл по имени или имени и отчеству и снимал свою серую фетровую шляпу, приветливо улыбаясь своей осо­бой, казавшейся мне очаровательной улыбкой.

Подошел к нему молодой красивый татарин с бронзовым от загара лицом и белоснежными зубами. Отведя Чехова в сторону, он стал ему быст­ро и страстно что-то говорить, возбужденно жестикулируя. Антон Павлович спокойно, сосредоточенно его слушал, правой рукой опираясь на трость, а левой