Красные и белые. На краю океана - Андрей Игнатьевич Алдан-Семенов

— Новая радиограмма таинственному «Ставрополю». Теперь уже из Наяхана радируют, что у Пепеляева в Аяне пятьсот дружинников, у генерала Ракитина в Охотске четыреста, у Елагина в Булгине до трехсот.

— Кто-то еще работает на красных. Этот «Ставрополь» отвечает Наяхану? — спросила Феона.

— Пока не перехватил ни одной радиограммы. Вот еще что, Феона, вчера меня вызывал генерал, спросил, исправлен ли «Альбатрос», он собирается в Аян, на встречу с Пепеляевым.

— Нельзя везти Ракитина в Аян,— категорически сказала Феона.

24 *

с

Я тоже так думаю, Феона.

Думать, как я, этого мало.

Когда я думаю о деле, то делаю его. Но станцию, возможно, еще что выхвачу из эфира.

пора на радио-

Генерал Ракитин из сорока лет своей жизни десять провел в решающих наступлениях, панических отходах, составлении победных реляции, рапортов о «незначительных потерях» после которых армия становилась небоеспособной.

И на самом деле все оказалось враньем в походе на-Якутск. Никто не присоединялся к отряду Ракитина на пути из (дхотска до Чурапчи, якутские, а также обещанные тунгусские повстанцы не выходили на военную тропу, оленеводы прятали своих олешек, проводники разбегались. Не хватало нарт для перевоза боеприпасов и провианта, и чем дальше в глубь тайги продвигался Ракитин, тем быстрее таял его отряд.'Мелкие шайки рассеивались по тайге.

О поголовном восстании против большевиков уже не когте быть и речи, Ракитин убедился в этом трагическом для него факте, расспрашивая всех, кто попадался.

— Якут покраснел, тунгус покраснел, еибискей ревэиком стал добрым, белый нюча стал худым, — отвечали простодушные дети Севера. - *

Новые руководители Якутии не повторяли левацких перегибов своих предшественников.

Под Чурапчей к генералу Ракитину явились парламентеры и сказали, что командир сводного отряда Алексей Южаков предлагает сдаться, за что сохранит жизнь и свободу.

Передайте Южакову — русские генералы не сдаются — гордо ответил Ракитин.

А на другой день он узнал о разгроме пепеляевцев на Лисьей Поляне. И сказал Индирскому:

‘ ^ боролся с красными до последней возможности. В этой

борьбе прошел от берегов Камы до Тихого океана. Да, я ошибался в оценке революции, теперь осталось — или вернуться в добровольное изгнание, или умереть, как медведю, в таежной берлоге.

Он распустил мятежных якутов и тунгусов и с небольшой группой офицеров вернулся в Охотск; вместе с ним возвратился Индирский.

Был конец мая, сырой снег сменялся дождем, потом снова мела метелица; Ракитин сидел дома, испытывая мучительный зуд беспокойства и тревожных предчувствий; время от времени, заложив руки за спину, ходил по кабинету, равнодушно поглядывая на площадь.

На площади среди нечистот рылись собаки, ворон ковылял по церковной паперти, «братья-солдаты» топтались у закрытых

дверей торговой фактории. Ракитин представил расстояние, разделяющее Охотск и Москву, и поежился от бескрайности лесов, сопок, болот. Никогда, пожалуй, не увидит он ни Москвы, ни Петрограда, не пройдется по Невскому проспекту, не посидит в опере. Прошлое провалилось в какую-то пропасть, будущее темнее полярной ночи, вся жизнь теперь похожа на лесную трону, заросшую травой забвения.

Из-за церкви вынеслась собачья упряжка, подлетела к резному крыльцу штаба, с нарт спрыгнула Дунька, собаки замкнули ее в рычащее кольцо. Растолкав собак, раскачивая в руке связку куропаток, Дунька вбежала на ступеньки крыльца. Следом появилась вторая упряжка, с капитаном Энгельгардтом на нартах, и тоже повернула к штабу.

— Вот и все мои трофеи, стреляю еще плохо. А ты снова пьешь, Ракитин,— сказала Дунька с укоризной, кладя на стол белых птиц.

— Стрелять не умеешь, красные появятся, что станешь делать, Дуняша? —спросил генерал.

— К тому времени научусь палить не хуже Энгельгардта. Он с полсотни шагов из нагана картуз пробивает. Почему такой скучный, Ракитин? -

Вошел Энгельгардт с охапкой мехов, свалил их в угол.

— У кого конфисковал меха?

— У охотников Кухтуйского стойбища, б’ат-гене’ал. — Энгельгардт приподнял и встряхнул льющийся, серебристого цвета, мех. — П'елестная лисица...

— Не бунтовали якуты?

— За ножи хватались, да я успокоил. Сказал, п’иедем, за-бе ем не только пушнину, но и мясо и муку. Пост’ащал, они и обмякли. Отдали пушнину, я им поименные квитанции накатал. Пусть бе’ут вместо денег.

— Дунечка, ступай в спальню. Мы с капитаном поговорим о мужских делах,— попросил Ракитин.

Дунька фыркнула и, на ходу расстегивая дошку, вертлявой походкой вышла.

— Пепеляев прислал нарочного с письмом. Требует, чтобы мы срочно собрали сто пятьдесят тысяч рублей золотом и готовились к отъезду в Китай. Только где взять такую сумму: туземцы уже обобраны, склады торговых фирм опустели. Если в июне не придет пароход, то голод ликвидирует и нас с вами, брат-капитан...

— Я не ждал ничего от этого п’есловутого похода. С одной тысячей самых отпаянных голов не завоюешь Якутии. Что мы нашли в том же Охотске? Голово’езов Елагина? У них всех-то мечтаний — золотишко да ка’тишки. Низменные ст’асти — опасная за аза, они обожгли и наших солдат. Вот стоят у факто’ии и ждут водки. Не выдай им по стопочке — факто’ию снесут, нас пе’едушат...

— Только бы дождаться судна. Японского, китайского, канадского, я с удовольствием покину область вечной ме’злоты.

Раздался осторожный стук в дверь, Энгельгардт открыл.

— Важная радиограмма, господин генерал. Из Токио сообщают, что в Охотск идет торговая шхуна,— - с порога заговорил Козин.

— Слава богу, слава богу! Прекрасная новость, а то уже надоело сидеть у моря, ждать погоды.

— У меня мурашки по телу от мысли, что вы покинете Охотск, господин генерал.

— Я, Козин, не господин, а брат. Не нарушай демократических правил нашей дружины. — Ракитин снял салфетку, прикрывающую на столе бутылку спирта. — За славную новость следует выпить.

— Покорно благодарю, брат-генерал.

ц — Последний спирт допиваем. Все стало последним: вино, воина, успех. И этот злосчастный поход на Якутск обернулся последним. Теперь дай бог ноги унести из Охотска.

— Печальные, худые дела, — согласился Козин.

— Хуже некуда. Следи за эфиром, Козин, сообщай мне новости незамедлительно.

— Есть сообщать, брат-генерал, но уж больно трудно ловить