Власть и наука - Валерий Сойфер

3) Устранить наблюдающуюся ныне односторонность в освещении биологических проблем в программах, учебниках и учебных пособиях.

4) Предложить редакциям журналов по философии и биологии усилить борьбу против идеалистических и метафизических концепций в биологии, против биологических концепций в социологии.

Некоторые из нас писали по этим вопросам в своих индивидуальных письмах в различные партийные учреждения и печатные органы. Однако письма эти, как правило, оставались без последствий. Вот почему мы решили обратиться лично к Вам с коллективным письмом. Мы твердо верим, что наше письмо не задержится на пол-пути и Вы ознакомитесь с ним, что ЦК КПСС, следуя и здесь ленинским заветам, примет должные меры для сохранения и дальнейшего развития теоретического наследия выдающегося советского ученого И.В.Мичурина 30 января 1970 г." (155).

Из ЦК партии эту смесь жалоб и ссылок на авторитет Ленина переслали в Министерство сельского хозяйства СССР. 8 апреля 1970 года в зале заседаний Коллегии Министерства состоялась встреча Министра В.В.Мацкевича19 и Президента ВАСХНИЛ П.П.Лобанова с некоторыми из тех, кто подписал письмо (И.Е.Глущенко, В.Н.Ремесло, П.Ф.Гаркавым, С.А.Погосяном, Г.В.Платоновым и другими). Министр поступил как мудрый ребе, выслушавший всех спорящих и каждому из них наедине сказавший, что он прав. Как и представителям генетиков, ходокам лысенкоистов было предложено не волноваться. Было обещано доложить об этой встрече в ЦК партии и поправить неправых. Мацкевич также сказал, что кое-кто из генетиков очень преувеличивает свои достижения, и что это неверно.

Существенного значения эта акция не имела, хотя была использована в качестве охранного мероприятия, предотвратившего увольнение кое-кого из мелких сошек "на местах".

Как ни противились молекулярной биологии и генетике увенчанные наградами столпы лысенкоизма, им пришлось самим, хотя бы для вида, демонстрировать интерес к этим направлениям. Каждый из них старался обзавестись одним-двумя молодыми сотрудниками со знанием молекулярно-биологических дисциплин. Так в Одессе в институте имени Лысенко в лаборатории директора института Мусийко появился сынок одного из местных партийных князьков, который без всяких затруднений получил командировку в США на год, чтобы познакомиться с модными штучками. У Ремесло в Мироновке объявился свой "молекулярщик", у Лукьяненко свой. В 1970 году при Президиуме ВАСХНИЛ было решено создать Лабораторию молекулярной биологии и генетики, и меня пригласили заведовать ею, обещав и средства, и кадры, и в будущем институт. По моей инициативе был создан Научный Совет по молекулярной биологии и генетике ВАСХНИЛ, в котором я стал ученым секретарем. Совет был наделен кое-какими полномочиями, но я быстро убедился в том, что любые начинания такого рода обречены на провал без смены общей обстановки.

Примеров тому было много. Вот один из них. Была подготовлена докладная записка для правительства, в которой мы объяснили, что для успехов селекции нужно безотлагательно повести работу так, чтобы все выводимые сорта проверялись не только на урожайность, но и на биохимические свойства, устойчивость к болезням и т. п., и указали, что работа селекционера может быть улучшена, если использовать достижения мировой науки, наладить контроль за многими параметрами, причем, благодаря совершенным приборам есть возможность постоянно вести такой контроль. Председателю Совета Министров СССР А.Н.Косыгину записка понравилась, вопрос был вынесен на заседание Президиума Совета Министров СССР. От нас срочно потребовали список приборов, названия фирм, производящих их (естественно, в СССР соответствующая промышленность отсутствовала), стоимость оборудования. Параллельно, крупные селекционеры и сельскохозяйственные научно-исследовательские институты подтвердили, что они не откажутся от оборудования, если им его дадут. Заседание Совета Министров состоялось, программа по созданию в стране почти 50 селекционных центров, оснащенных самым современным оборудованием, была принята. Потекла валюта, Минвнешторг получил задание на закупку больших партий оборудования, целых лабораторий. А через четыре года выяснилось, что, например, из более сотни закупленных голландских теплиц не установлено и трети, и они пришли в негодность, что большинство американских ультрацентрифуг, японских спектрофотометров, шведских установок для разделения веществ и им подобных приборов не используют. Модные дорогостоящие игрушки никому по-настоящему н� Что оставалось тем не менее непонятным, почему же в Советском Союзе власти поощряли лысенок? Почему все они были увенчаны звездами героев, отмечены Ленинскими и Сталинскими премиями, почему властители пошли на то, чтобы отправить в тюрьмы, лагеря, расстрелять цвет науки их страны, чтобы заместить ученых людьми полузнания? Многие исследователи новейшей истории, особенно в среде западных ученых, выражали удивление по поводу алогичности поддержки руководителями коммунистической партии и советского правительства таких деятелей, как Лысенко (а подобных ему было немало и в других сферах советской науки). То, что лысенки наносили вред стране, так очевидно, что не понимать вреда от их деятельности не мог любой здравомыслящий человек, не говоря уже о государственных деятелях.

Равным образом социальный феномен выноса лысенок на верхи науки не может быть списан на "культ личности Сталина". И сам Лысенко не был "маленьким Сталиным в биологии", и лысенкоизм в целом не был простой внутридисциплинарной разновидностью сталинизма. Не случайно Хрущев поддержал Лысенко, одновременно борясь с "культом Сталина".

В общем виде объяснение такого поведения советских лидеров может быть сведено к простой фразе: успех лысенок был обусловлен особенностями сложившегося в СССР тоталитарного строя, заложенного при самом его основании коммунистическими вождями. Вожди так безоглядно и решительно ухватились за Лысенко и противопоставили его проекты (может быть, правильнее сказать -- его посулы и заверения) трезвым расчетам ученых, потому что посулы соответствовали их верованиям, а вера была для них важнее многого другого.

Феномен веры коммунистических вождей в Лысенко и ему подобных основан на нескольких факторах, в основном связанных с несвободой в тоталитарном обществе, с превалированием элементов веры в насаждаемую идеологию и неверия в свободно развиваемую науку.

Сначала они поверили, что дешевая по своим запросам яровизация поможет победить засухи. Ученые со своей стороны предлагали им много программ, которые способствовали бы защите от губительных засух (мелиорацию, химизацию, введение влагосберегающей агротехники, направленную селекцию засухоустойчивых сортов). Однако внедрение в практику любой научно обоснованной программы требовало ассигнований со стороны правительства, создания деловых взаимоотношений с учеными и гибкости в управлении страной. При этом ни один ученый не мог выдать гарантии, что, применив на практике одну из программ, можно разом разрешить все трудности. А Лысенко именно одним махом всех убивахом, без сомнений, самокопаний и уверток. Его предложения были столь приятны, столь дешевы и столь решающи, что мигом привлекли интерес начальственных персон. Поскольку же борьбой же с засухой власти в основном занимались на разговорном уровне, поскольку финансовые и научные ресурсы тратили на милитаризацию страны, слушать скептиков-ученых никто не стал.

Внедрение мифов в общественное сознание стало вообще важнейшим советским феноменом. Например, вожди нового общества предпочитали декларировать скорое, неминуемое наступление эры коммунизма. Эта мечта преобладала в речах и декретах, ею грезили все -- от верхов до активистов на низах. При этом ни верхи, ни низы даже не понимали, что это за штука -- коммунизм, и до хрипоты спорили об определении понятия, о грядущей мировой революции, о легком изменении природы человека и связанных с ними, далеко не шуточных категориях.

Наука, с её педантизмом, дотошностью, несговорчивостью и отверганием мифов, вызывала раздражение вождей, начиная с Ленина, страдавшего комплексом неполноценности из-за того, что ему не довелось нормально поучиться в университете, познать языки, прикоснуться к чтению серьезных трудов ученых.

Ученые были неспособны дать в руки властям равные лысенковским обещания и при этом вызывали дополнительное раздражение властей тем, что критиковали "новатора". Чтобы парировать научную критику, Лысенко пошел естественным для него путем: словесно отверг законы науки, объявил их несуществующими или вредными. Осторожность ученых и их критическое отношение к "практику" Лысенко были охарактеризованы "практиком" как вылазки против передовой науки, а еще чаще лысенкоисты выставляли ученых перед коммунистическими властителями как идейных врагов и вредителей.