Сальватор - Александр Дюма

«Вмешательство направлено не только против свободы печати, но против любой естественной свободы, политической и гражданской, ибо она по сути своей вредна и губительна. Глубокий смысл закона заключается в том, что была допущена неосторожность в великий день творения, когда человеку позволили ускользнуть в мир свободным и наделенным разумом; вот откуда проистекают зло и заблуждение.

Но высочайшая мудрость исправит ошибку Провидения, ограничит неосмотрительно данную свободу и окажет мудро изувеченному человечеству услугу: поднимет его наконец до уровня счастливого неведения скотов».

Шла ли речь об экспроприации, о насильственных, жульнических, тиранических мерах, имевших целью разорить полезное предприятие, журнал вовсю осуждал произвол и аморальность этих мер, которые, в свою очередь, газета яростно защищала.

Не раз г-н Рапт с гордостью откладывал перо, нападавшее в журнале, но защищавшее в газете, и мысленно поздравлял себя с изворотливостью своего таланта и ума, позволявшей ему приводить блестящие доводы в защиту двух противоположных мнений.

Таков был полковник Рапт во все времена, но в особенности накануне выборов.

В день своего прибытия он отправился к королю с отчетом о результатах переговоров, и король, воодушевленный проворством и ловкостью, с какими граф выполнил поручение, намекнул ему на министерский портфель.

Граф Рапт вернулся на бульвар Инвалидов, очарованный своим визитом в Тюильри.

Он сейчас же принялся обдумывать предвыборный циркуляр, который самый старый дипломатический эксперт вряд ли смог бы растолковать.

Циркуляр получился донельзя неопределенный, двусмысленный, расплывчатый. Король, вероятно, был от него в восхищении, сторонники Конгрегации довольны, а избиратели оппозиции приятно удивлены.

Наши читатели оценят этот шедевр двусмысленности, если пожелают присутствовать во время нескольких сцен, разыгранных этим великим комедиантом перед некоторыми своими избирателями.

Театр представляет собой рабочий кабинет г-на Рапта. В центре — стол, покрытый зеленым сукном и заваленный бумагами; за столом сидит полковник. Справа от входа, у окна — другой стол, за которым сидит секретарь будущего депутата, г-н Бордье.

Скажем несколько слов о г-не Бордье.

Это тридцатипятилетний господин, худой, бледный, с запавшими глазами, как у дона Базиля, — так он выглядел внешне.

В нравственном отношении он воплощал собой лицемерие, коварство, злобу — второй Тартюф.

Господин Рапт долго искал, как Диоген, но не просто человека, а именно этого человека.

Наконец он его нашел: есть такие люди, которым везет.

Мы поднимаем занавес, когда часы показывают около трех пополудни. Один из этих двух персонажей хорошо знаком нашим читателям, а второму мы просим уделить внимания не больше, чем он того заслуживает.

С самого утра г-н Рапт принимает выборщиков: в 1848 году кандидат ходил в поисках выборщиков, а вот двадцатью годами раньше они еще сами приходили к кандидату.

По лицу г-на Рапта струится пот; он выглядит уставшим, словно актер, что отыграл пятнадцать картин драмы.

— В приемной еще много посетителей, Бордье? — впав в отчаяние, спрашивает он у секретаря.

— Не знаю, господин граф, но это можно выяснить, — отвечает тот.

Он подходит к двери и приоткрывает ее.

— Человек двадцать, — докладывает он, отчаиваясь не меньше хозяина.

— Никогда у меня не хватит терпения выслушать все эти глупости! — вытирая лоб, говорит полковник. — С ума можно сойти! Клянусь честью, у меня одно желание: никого больше не принимать!

— Мужайтесь, господин граф! — изнемогающим голосом говорит секретарь. — Поймите, что среди этих выборщиков есть такие, что располагают двадцатью пятью, тридцатью и даже сорока голосами!

— А вы уверены, Бордье, что никто из них не пробрался сюда контрабандой? Заметьте: ни один из этих типов не предложил свой голос просто так, каждый норовит приставить мне нож к горлу — иными словами, непременно просит что-нибудь для себя или для своих!

— Я полагаю, вы, господин граф, не сегодня научились ценить бескорыстие рода человеческого? — говорит Бордье тоном Лорана, отвечающего Тартюфу, или Базена — Арамису.

— Вы знаете этих выборщиков, Бордье? — делая над собой усилие, спрашивает граф.

— Я знаком с большинством из них, господин граф. Во всяком случае, у меня есть сведения о каждом из них.

— Тогда продолжим. Позвоните Батисту.

Бордье позвонил в колокольчик; лакей явился на зов.

— Кто следующий, Батист? — спросил секретарь.

— Господин Морен.

— Подождите.

Секретарь стал вполголоса читать то, что ему удалось разузнать о г-не Морене:

«Господин Морен, оптовый торговец сукном, имеет фабрику в Лувье. Очень влиятелен, располагает лично восемнадцатью-двадцатью голосами. Слабохарактерен, мечется от красного знамени к трехцветному, от трехцветного — к белому. В поисках личной выгоды готов отражать все цвета радуги. Имеет сына — шалопая, невежду и лентяя, до времени транжирящего отцовское наследство. Несколько дней назад обратился к господину графу с просьбой пристроить этого сына».

— Это все, Бордье?

— Да, господин граф.

— Какой из двух Моренов здесь, Батист?

— Молодой человек лет тридцати.

— Значит, это сын.

— Пришел за ответом на письмо отца, — тонко подметил Бордье.

— Просите! — уныло приказал граф Рапт.

Батист отворил дверь и доложил о г-не Морене.

Еще не успело отзвучать имя посетителя, как в кабинет вошел с независимым видом господин лет двадцати восьми-тридцати.

— Сударь! — начал молодой человек, не дожидаясь, пока с ним заговорит г-н Рапт или его секретарь. — Я сын господина Морена, торговца полотном, обладающего всеми избирательными правами в вашем округе. Мой отец обратился к вам недавно с письменной просьбой…

Господин Рапт не хотел показаться забывчивым и перебил его.

— Да, сударь, я получил письмо вашего уважаемого отца. Он обратился ко мне с просьбой найти вам место. Он мне обещает, что, если я буду иметь счастье оказаться вам полезным, я могу рассчитывать на его голос, а также голоса его друзей.

— Мой отец, сударь, влиятельнейший человек в квартале. Весь округ считает его самым горячим защитником трона и алтаря… да, хотя он редко ходит к обедне, ведь он очень занят. Да и все эти внешние обряды, знаете, одно кривлянье, не так ли? Не считая этого, он воплощение порядка. Он готов умереть за своего избранника. И раз он выбрал вас, господин граф, то будет настойчиво бороться с вашими противниками.