Жизнь волшебника - Александр Гордеев

Разве можно так о ней? Тут не знаешь, как к ней подступиться, а он: «не

откажет». В общем, и этот интеллигент такой же сплетник. Деревне без сплетен, видно, никак

нельзя – совсем от скуки помрёт.

Вечером Роман идёт в кино. И снова, как продолжение подсказок – Кармен очень удобно сидит

на крайнем месте от стены. Поздоровавшись с ней, Роман садится сзади на жёсткое клубное

кресло. Начинается фильм, который он смотрит сквозь тоненький завиток на шее Тони,

заслоняющий ему всё, что происходит на экране. Главное действие сейчас не то, что происходит

на экране, а то, что в душе.

Свет в зале, как ему и положено, вспыхивает через полтора часа, пролетевшие нынче как пять

минут. Они поднимаются одновременно. Роман пропускает Тоню вперёд, взглянув в лицо. Она,

смутившись, опускает взгляд. На улице, уже в недосягаемости света с клубного крыльца, Роман

выравнивается с ней, сразу и сообщая, и прося:

– Я провожу тебя.

– Хорошо, – соглашается она.

– Ты не помнишь, как назывался фильм? Я что-то забыл.

– И я почему-то не помню…

Нервная дрожь разряжается этими первыми словам. Можно перевести дух. И в том, что он идёт

рядом с ней, уже нет чего-то необычного и неловкого. Говорят о чём попало: о прошлогодней

стрижке, о том, какой она ожидается в этом году, о каких-то прочих совхозных новостях. Голос

Кармен взволнованно дрожит. Коснуться бы её руки, но не хватает на это решимости. Уже около

самого подъезда Тоня поворачивается, и её ладони как-то сами собой оказываются в его ладонях.

Пальцы Тони мягкие и тёплые.

– Я ещё в клубе знала, что ты сегодня пойдёшь за мной, – говорит она.

– Знала?! Почему?

– Ты сегодня особенный – я заметила это, когда ты поздоровался. Кроме того, ты никогда не

садился позади меня. Я весь фильм не могла спокойно сидеть, я даже не помню, что видела. А

ведь там был мой любимый – Рыбников. Я всё время чувствовала тебя за спиной. Мне кажется, я

даже твоё дыхание слышала. Я ведь всё время ждала тебя. Я знала, что ты ко мне придёшь…

Роман очень близко смотрит в её лицо и вновь видит то, чего не замечал уже давно – её милые

цыганские ямочки. Странно – как это, как она ждала его?! И как это он к ней пришёл? О чём она?

Роман чуть наклоняется к Тоне и вдруг она сама мягко и ласково льнёт к нему сразу и губами, и

телом. И это объясняет всё, объясняет так много, что Роман просто потрясён, упав в эту жаркую,

жадную нежность. Он торопливо, будто пытаясь успеть сделать как можно больше, целует её

мягкие, послушные губы, шею, путаясь в волосах, пахнущих ветром и прохладой. Так же пахли

когда-то волосы Наташки Хлебаловой, с которой он целовался где-то здесь на соседней улице,

вернувшись из армии, с обгоревшим после пустыни лицом. И в голове всё мгновенно путается:

вылетают из памяти лишние годы, он уже снова в прошлом, но только там (или здесь) с ним не

легкомысленная Наташка, а Тоня, с которой теперь надолго всё будет хорошо и спокойно. Вот,

оказывается, что у него должно было быть вместо того, что было на самом деле. Просто судьба его

тогда чуть-чуть ошиблась, поведя не по той дорожке…

– Что же мы стоим тут с тобой, как школьники, – заговорщически шепчет Кармен, но не в каком-

то прошлом, а прямо здесь, в этой реальности, – пойдём ко мне…

И уже в квартире, у порога, Тоня снова в его объятиях, руках, ладонях, пальцах, так что они оба

отлетают в некое головокружительное параллельное беспамятное пространство. Всё это похоже

на какой-то красивый, стремительный порыв. Слепая и властная волна страсти, природы, любви,

да чего хотите, накрывает их с головой – большие, пышные, как облака, подушки, мягкая

панцирная кровать с хромированными спинками, зябкий, но легко преодолеваемый холодок

простыни под откинутым одеялом.

Потом, отдыхая в слабом, нерешительном свете луны, они всматриваются друг в друга. Лицо

Тони нельзя назвать незнакомым, но чтобы оно так стремительно стало своим… Теперь её

знакомые чёрточки отпечатываются в самой душе. То же переживает и Кармен. Их пальцы бродят

по лицам друг друга, осторожно касаются губ, щёк, лба, словно прикосновениями они видят

искренней и глубже.

– Ты сказала, что ждала меня, – шёпотом напоминает Роман. – Как это понять?

– А так, что я уже давно тебя люблю. Любовь была во мне накоплена, но не могла прорваться,

потому что казалась невозможной. Только я всегда была готова к ней. И дождалась. Хотя даже

345

сейчас, когда я вижу тебя, ощущаю тебя всем телом, – шепчет она, тут же ещё плотнее приникая, –

владею тобой и отдаюсь, я до конца не верю, что всё это уже есть.

Роман чувствует разочарование. Разочарование всей жизнью, которая была у него ещё час

назад. В то время как он заглядывался на Зинку с её нелепыми подростковыми ужимками,

наряжался в костюм с галстуком, прыскался «Шипром» и расцеплял провод в комнате связи, у него

уже была Тоня. Зачем были нужны эти галстук, «Шипр» и провода?

– Ты нравишься мне ещё с той поры, когда вы с Борей пришли из армии, – продолжает Тоня. –

Если б ты пришёл пораньше… Но я успела отдать предпочтение ему. И, честно сказать, долго не

жалела об этом. Он казался мне поярче тебя, что ли… Дура… Не обижайся только на меня.

– Да ладно… Но почему у вас тогда всё сорвалось?

– Я и сама не знаю. Всё шло к свадьбе – я и не сомневалась. А потом как гром с ясного неба –

соседка вдруг говорит, что Боря-то, мол, сегодня на Людке женится. Я только посмеялась. Пошла к

ним домой. А у них в ограде народу полным-полно, «Жигули» с лентами, и Боря в чёрном костюме,

с такими, знаешь, тонкими полосочками-струнами. Я потом долго перед глазами эти полосочки

видела. Тогда я чуть в обморок не упала. Не помню, как домой дошла. Хотела повеситься. Не

знаю, что и помешало. Наверное, злость. Вот и всё. Хотя… Я ведь должна всё тебе рассказать.

Сразу и всё. Я потом долго не могла отойти, ходила, как чумная, ничего не замечала, ничего на

свете мне не надо было. И тут этот Ромео… Они в совхозе строили чего-то… Не русские, даже не

знаю кто.

– Ромео? Вот так прямо, как по Шекспиру?

– Да уж, по Шекспиру… Только этот Ромео старше меня лет на двадцать. Ходил за мной день и

ночь,