Говорящие с... - Мария Барышева

   - Всякое видал, но такого...

   - Закрой дверь! - завизжали сразу несколько женских голосов. - Пошел отсюда! Какого?!.. Лешик, ты же говорил, что запрешь!.. Почему все постоянно шляются туда-сюда?!

   Невидимый Лешик, погребенный под грудой женских прелестей, задушено поведал, что ему это нисколько не мешает. Михаил уважительно кивнул, ухмыляясь во весь рот, и прикрыл дверь. Прижался к стене и шумно выдохнул. Сказал самому себе:

   - Интересно, здесь везде так?

   Шагнул к другой двери, тут же вернулся и снова просунул голову в веселую комнату.

   - Слушайте, девчонки, а он у вас там правда один на всех?

   "Девчонки", некоторым из которых явно было уже за сорок, разнообразили его неформально-лексический запас десятком новых затейливых выражений, и он окончательно захлопнул дверь. Подошел к противоположной и толкнул ее, готовый к еще одному приятному зрелищу, между дверью и косяком тотчас проскользнули две толстенных кошки и утопотали в другую дверь.

   - Зоопарк какой-то! - буркнул водитель и, шагнув через порог, оказался в огромном парадном зале - сплошь позолота, роспись, плюш и бархат. И снова зеркала - на всех стенах - большие, в массивных рамах. Михаил чуть поежился - он терпеть не мог зеркал и не понимал коллегу Марата, общавшегося с ними столь тесно. Несколько раз Михаил пытался найти общий язык с зеркальными осколками, но толку из этого не вышло - то ли и осколки сохраняли в себе исключительно индивидуальность зеркал, не переходя в круг его собеседников, то ли Михаил так и не смог убедить себя и осколки в том, что они ему хотя бы нравятся.

   Он подошел к столику, содержавшему на себе остатки какого-то веселого пиршества и беззастенчиво стянул пачку сигарет, попутно обнаружив рядом со столиком на диване безмятежно спящего человека. Михаил попробовал его растолкать, но добился лишь того, что человек начал мощно храпеть, протягивая по парадному залу дрожащее эхо. Пожав плечами, он проверил содержимое бутылок, отщипнул винограда и задумчиво покосился на другую приоткрытую дверь в длинной стене. Михаил не торопился. Свои передвижения следовало тщательно обдумать. Он уже понял, что гоняться за белобрысым типом, свистнувшим его рацию, бессмысленно - здесь на него можно было натолкнуться только случайно. Домовой или помощник-зараженный? Он тогда стрелял в него или нет? Надо не только выбраться из этого дома, но и прихватить Домового или Домовых и наказать того, кто в свое время подпортил ему анатомию. И напугал, как ни крути.

   Закурив, Михаил рассеянно скользнул взглядом по одному из зеркал и вдруг совершенно ясно увидел в нем Шталь. Зеркальная Эша медленно, чуть пошатываясь, брела мимо зеркального дверного проема. В руке у нее, естественно, была бутылка, а на лице столько разнообразных выражений сразу, что Михаил, видавший всякие женские лица, даже удивился.

   - Эша! - рявкнул он на весь зал, с досадой отметив, что крик прозвучал ей-ей обрадованно и никакого антагонизма в нем не слышится. Шталь резко остановилась и вскинула голову вверх, точно Михаил висел где-то под потолком. Всплеснула руками и, повернувшись, кинулась в коридор прямо в противоположную комнате сторону, зовя Михаила по имени - тоже, между прочим, без всякого антагонизма.

   - Куда?! Я здесь! - он выскочил в дверь. И затормозил в самый последний момент, размахивая руками и силясь сохранить равновесие на бортике небольшого мозаичного бассейна. Эша исчезла вместе с коридором.

   Но она ведь услышала его. Определенно услышала.

   Вопрос в том, откуда?

  * * *

   В первое мгновение Шталь решила, что ей померещилось, но нет - это определенно был голос ейщаровского водителя и выкрикнутое имя было ее собственным. Крик раздался где-то слева, этажом выше... но на самом деле, Михаил мог быть где угодно. Главное - он знает, что она здесь!

   Ища лестницу, Эша с лету проскочила с десяток комнат, не особенно обращая внимания ни на обстановку, ни на то, что в них творится. Кажется, в одной комнате опять кого-то били, а в другой опять кто-то пил, возможно, то же самое происходило и во всех остальных - занятия потерявшихся обитателей "Березоньки" явно не отличались особым разнообразием. Эша так и не поняла - допускает ли дом встречи потерявшихся с непотерявшимися, и что при этом делают и те, и другие. Но раз Михаил позвал ее, и она услышала, значит, он тоже потерялся? Или потерявшиеся могут слышать непотерявшихся, но не наоборот?

   Почувствовав, что у нее начинает заходить ум за разум, Шталь остановилась отдышаться перед новым рывком. Опять какая-то комната, пустая, молчаливая, роскошно обставленная. Пухлые кресла манили присесть, на столике поблескивали бутылки, благоухали спелые груши, круглились янтарные ягоды винограда. Картины на стенах и статуэтки на полках ждали взглядов, черноэкранный телевизор ждал пробуждения, тонкостенные бокалы ждали вина и прикосновений, зеркала ждали отражений... но все молчаливые, бездушные, словно мертвые. И снова двери - и там, и там... Куда идти? Здесь можно ходить вечно. Знает ли сам дом, сколько в нем дверей, сколько комнат, сколько коридоров? И знает ли он, сколько в нем за это время накопилось страха и злости?

   Шталь прислушалась. Дом был наполнен звуками, близкими и далекими, обыденными и буйными, наполнен голосами, шагами и шорохами, гудением электроприборов, журчанием воды, и все эти звуки странным образом слоились, обосабливались друг от друга, так что она совершенно отчетливо могла слышать и музыку, и чью-то ругань, и шелест листвы на улице, и невесомый звон раскалившихся в лампах спиралей, и тишину окружавшей ее комнаты. Эша сделала несколько шагов и пошатнулась, шаря взглядом вокруг себя. Ей начало казаться, что стены комнаты плывут мимо, словно она оказалась внутри карусели. Дом издевался над ней - да-да, издевался, ухмылялся складками штор, ехидно подмигивал дверными ручками, гримасничал лепниной и узорами обоев, язвительно поглядывал из каждой вещи - из множества поглощенных им вещей, которые были так пугающе безмолвны. Это неправильно, нелепо, не должно быть такого! Каждая вещь имеет право быть сама по себе. Вещи создавали для людей. Их не создавали для дома. И люди, пришедшие вместе с вещами, тоже не предназначены для этого дома. Он тоже вещь, в конце концов! Чего он хочет?! Все вещи-собеседники, которые она встречала в последнее время, чего-то хотели, к чему-то стремились. Мебель любила шалости, камни любили договоры, холодильники и стиральные машинки сходили с ума от ревности, часы хотели сами распоряжаться чьим-то временем... А что может хотеть дом?

   И хотят ли все еще чего-то вещи, которых он лишил голоса и чувств?