Природа личной реальности. Часть 2 - Дж. Робертс

Сет приходил в субботу, 1 апреля, и долго беседовал с четой Монро. Разговор записан. Мы собирались снова встретиться вечером в понедельник. Но утром в понедельник Джейн ощутила еще одну яркую вспышку творческого вдохновения — высоко трансцендентную, которая длилась несколько часов. Намеки на это она почувствовала днем в воскресенье перед приходом гостей. Я описываю здесь этот случай и привожу длинные отрывки из заметок Джейн, чтобы показать, какая экстрасенсорная деятельность проходила параллельно с работой над этой книгой. Кроме того, эти события помогают лучше понять саму книгу.

В понедельник Джейн описывала мне свое измененное состояние сознания, пока оно длилось. На следующее утро она записала случившееся как смогла. Отчет насчитывает шесть тысяч слов. Печатая его, она в умеренной степени пережила часть случившегося повторно...

Итак, пишет Джейн.

В воскресенье днем перед приходом гостей я начала читать книгу Ральфа Уолдо Эмерсона [поэт и философ, 1803–1882 годы]. Мне встретилось его эссе «Поэт», в котором он пишет о «говорящих» — о тех, кто использует свои внутренние способности, чтобы «говорить о скрытых тайнах природы». Это эссе произвело на меня большое впечатление, потому что было созвучно моим работам и экстрасенсорным способностям. И, конечно, я подумала о «Говорящих» Сета, которых он описывает в главе 20 книги «Говорит Сет» [по словам Сета, Эмерсон тоже был Говорящим!]. Потом пришли Боб Монро и его жена, и у нас был занимательный вечер. Пришел Сет и все такое.

На следующее утро, 2 апреля, я села за стол и ощутила самый сильный и яркий прилив вдохновения, какой у меня когда-либо был. Я ощущала его весь день, писала как в лихорадке, возбужденная и ликующая. В результате я написала девять страниц под названием «Диалоги Говорящих», из которых, может быть, получится книга — или нет. Точно так же начиналась книга стихов, которую я закончила в марте, «Диалоги души и смертного Я во времени».

В середине дня я дописала длинную поэму. Мне было все сложнее описывать свои чувства, даже на машинке. Вот последние две строфы.

Живут ли Говорящие?

Их жизнь объемлет нашу, и из зрачков их глаз

Мы смотрим на вселенную,

Но все, что мы знаем и видим,

Лишь кусок

Такой огромной схемы,

Что писать я не могу, слабею

и кричу, и то, что вижу я,

не вместится в слова,

им не сдержать

такого доказательства.

Во мне такие бездны,

Все, что я не скажу,

И то,

Что не смогу сдержать, —

Есть я и вы.

Мои не в силах мысли,

Как сложенные руки,

Объять весь смысл,

Но наши жизни — словно

Тень от рук.

Так, мы,

Посланные другими,

Огромными родственниками

В обширной семье,

В которой

Любят всех.

Пока я боролась со словами, мое субъективное состояние настолько изменилось, что я снова позвала Роба. Я начала чувствовать «огромные жизни» Говорящих и поняла, что вышла за рамки стихотворения. Сейчас вдохновение управляло моим восприятием, и, когда я посмотрела вокруг, мир был другим. Когда со мной такое происходит, состояние, которое мы считаем субъективной жизнью, кажется реальным и объективным и рассматривается так же, как наша обычная физическая жизнь.

Этот процесс не завершается никогда, трансляция внутренних данных наружу — великолепный, хотя и несколько тревожный опыт.

Стол в моем кабинете обращен к окнам нашей небольшой кухни. Я вижу за ними кроны деревьев — мы живем на втором этаже — и улицу в соседнем квартале. Не в трех измерениях, но в чем-то даже более ярко, я... увидела... почувствовала... огромные фигуры, стоящие на границе физического зрения, вокруг краев мира. Конечно, глаза у меня были открыты. Внутренним зрением я почувствовала, что одна из этих высоких и массивных фигур может наклонить свое огромное лицо и заглянуть в окно нашей кухни... хотя я понимала, что это просто мое толкование того, что я воспринимаю.

В то же время, по контрасту, изменилось мое восприятие комнаты. Все, что в ней было, хотя зрительно сохранило прежние размеры, стало микроскопически маленьким и дорогим мне, как детская модель мира, только настоящая и живая. Мои комнаты находились в одном из бесчисленных маленьких домиков. Я испытывала восторг и беспокойство. Я постаралась подчиняться происходящему и одновременно удерживать дистанцию «что если», чтобы не потеряться в своих ощущениях полностью.

Роб предложил мне поспать, потому что где-то через час должны были прийти гости. Пока я пыталась уснуть, одна из многочисленных идей буквально бросилась на меня, страшно шокировав: «Мы В Боге, мы НИКОГДА не были удалены вовне!» Эти слова не очень хорошо передают мои эмоциональные субъективные ощущения от участия в этой идее. Я вдруг почувствовала «быть-в-Боге» как «быть-в-доме». Все, что мы воображаем и знаем, — внутри. Нет никакого «вовне».

Я почувствовала легкую клаустрофобию... мое зрительное восприятие снова странным образом изменилось; все, что я видела, было внутри, причем внутри себя самого, до бесконечности. Я чувствовала себя карликом. Но почти сразу же пришло странное ощущение фантастической безопасности, я поняла, что быть в Боге... мы буквально были сделаны из Боговещества и потому были вечны.

Затем возникло ощущение, что это самое «внутри» было невообразимо огромным, в него вмещалось все возможное постоянно расширяющееся «пространство». Только внутренность может обладать свойством постоянного расширения.

Все эти идеи приходили как эмоциональные откровения и сопровождались различными физическими ощущениями и изменением зрительного восприятия. Здесь начались другие ощущения, и в определенной степени я в них растворилась. Например, мое тело стало тяжестью — не тяжелым, а именно самой тяжестью. Я во всех смыслах была тяжестью, лежащей здесь. Каким-то образом я расширилась, поднялась...

Затем Джейн пережила последовательность событий, которые охватывали разные стороны концепции тяжести. Они были для нее абсолютно «реальны» физически, но при этом она понимала, что это — символическое толкование внутренних реальностей. Нам кажется, что в этом участвовала и клеточная память, о которой говорил Сет. Это подтверждают следующие отрывки из рассказа Джейн.

...И потом я снова оказалась в постели, снова тяжестью, и на мгновение испугалась: моя левая рука, лежавшая над головой на подушке, превратилась в лапу орла. У меня были закрыты глаза, но по всем физическим ощущениям так и было. Я чувствовала в руке невероятную мощь; она пыталась сжиматься, как когти. Я чувствовала... очень странные... доспехи, чужую, сильную и гибкую лапу, а не знакомую нам плоть. Потом мои плечи и верх спины стали превращаться в орлиные, с хлопающими крыльями. Прилив силы и незнакомые ощущения ошеломляли...

Затем произошла другая перемена — этот процесс невозможно описать. На этот раз я стала динозавром. Я им БЫЛА. Я стояла на двух ногах, издавала громкие хриплые гортанные звуки... ликования, стоя на огромной равнине. Между орлом и динозавром было сходство в покрове тела или чем-то еще, странная прочность... это все были этапы, через которые я проходила, — или, по крайней мере, часть клеток моего тела помнила, — но мне все казалось происходящим как будто бы сейчас.

Меня позвал Роб, который потом уехал встречать семейство Монро в гостинице. Я чувствовала сильное возбуждение, но и усталость. Я начала одеваться, все еще воспринимая ощущение «внутри-Бога». На улице раздалась песня птиц, и я завороженно замерла. Птицы были поющими богами. Это было не символическое и не художественное ощущение — это был внезапно понятый факт.

Невероятная прелесть песен не отпускала меня. Я рассмеялась... Я занялась своими ногтями — у меня по краям облез лак, потому что я весь день печатала стихи о Говорящих. Внутри Бога или нет, но вот она была я, способная думать о таких банальных вещах. Я пошла в гостиную готовиться к приему гостей — комната тоже была внутри того, что внутри...

Джейн еще много дней чувствовала отголоски пережитого. Она также вспомнила подробности, не вошедшие в ее запись — обычно этому способствовали простые события нашей повседневной жизни.

Те, кого это заинтересовало, могут обратиться к объяснениям в следующих абзацах.