Копия любви Фаберже - Ольга Тарасевич

Только Алла открыла рот, чтобы постебаться на тему чемпионата мира для йогов, как мысль Малышевского вышла на новый виток:

– Детка, со мной не пропадешь. Я имел всех телок, которыми ты любуешься в глянцевых журналах. Но – достали. Честно вот говорю, достали. То им «Картье», то «Шоме» подавай. Я и подавал. Но они же такие глупые! Наверное, я тебя ждал. Чтобы влюбиться по-настоящему. Ну и ты, я уверен, от такого мужика, как я, не откажешься…

Единственное, о чем мог говорить Малышевский, – это о своих многочисленных достоинствах. От понтов, сочетающихся с явной профессиональной несостоятельностью и некомпетентностью, Алле поначалу хотелось смеяться. Потом чем-нибудь крепко заткнуть все время трындящий рот. И, может, даже вылить на лысину стаканчик-другой экологически чистого сока. А вдруг натуральная продукция, взращенная на полях сельхозпредприятия «Pan Zahar Group», окажет стимулирующий эффект на мозги этого недоумка?

Последний месяц блаженный компании избавил сотрудников от приступов с трудом контролируемой ярости. Всезнающая Ольга разузнала: А-Хули лежит в больнице. Поскольку не жрать он не мог, а жирная задница, видимо, несмотря на все уверения в собственной неотразимости, доставляла Малышевскому беспокойство, он налопался каких-то капсул для похудения. После чего обдристал офисный туалет, попал на своем автомобиле в аварию и в конце концов был увезен в реанимацию.

И вот снова объявился. Говно не тонет…

… – Тики-так у меня все будет, когда ты оставишь меня в покое, – простонала Алла, искоса наблюдая за входом в кафе. Иногда руководство играло в демократию и обедало вместе с сотрудниками. Вот бы Андрей пришел! – А научить ты меня можешь только позе глупого пингвина, который робко прячет тело жирное в утесах!

– Да, похоже, йога уже не поможет. Ты очень агрессивна, детка. У тебя давно не было секса, бедненькая. Сейчас мы с тобой перекусим. А потом я зайду за тобой после работы и подарю тебе незабываемую ночь. Страсти, порока и наслаждения!

Тренер улыбнулся так радостно, что Алле стало стыдно. Может, это просто психически ненормальный человек? Тогда, конечно, шутить не следует. Над дебилами не смеются, их жалеют.

– Не беспокойся, – Алла снова обернулась. Ого! Паничев собственной персоной! – У меня все в порядке с личной жизнью. К тому же я не думаю, что простой секретарь достоин такого уникального мужчины, как ты! Так что поищи себе другую компанию для обеда! А уж для ночи страсти и порока – тем более!

Расплатившись, она специально прошла возле Виктора, солнечно ему улыбнулась. Совладелец «Pan Zahar Group», обычно всегда такой приветливый, не снизошел даже до легкого кивка. Он взял стакан с соком и почему-то забыл поставить его на поднос, вертел в руках. Потом тонкое стекло хрустнуло, и сок выплеснулся на темно-серый костюм от Armani…

Глава 6

Санкт-Петербург, 1903 год, Карл Фаберже.

– Вот и Великий пост скоро начнется. А что, Карл Густавович, будут ли в этом году на Пасху яйца в мастерских делать? По правде сказать, жду не дождусь. У меня уже много имеется! – Дама быстро расстегнула шубку и ловко подцепила на палец висевшую на шее цепочку венецианского плетения. На ней крепилось аж три миниатюрных яйца – белое гильошированной эмали, красное, тоже эмалевое, но гладкое, отделанное жемчугом, да еще золотистое с бирюзовым васильком.

«Приказчики рассказывали, что некоторые клиенты и до дюжины яиц вешают, – сразу вспомнил Карл, взглянув на цепочку. – А разве же так много красиво?!»

Но обычного раздражения, которое всегда вызывали не имеющие вкуса покупатели, не возникло. Наоборот, Карл приветливо улыбнулся даме и сказал:

– Как не будут! Конечно, изготовим. Яйца на эту Пасху получите особенные. Квадратные!

Глаза покупательницы сразу стали напоминать плохо закрепленный в оправе жемчуг. Еще миг – и вывалятся.

– Квадратные, – восхищенно пробормотала она. И от избытка чувств присела на стоящий возле витрины диванчик с полосатой обивкой. – Квадратные – да разве ж такое возможно?!

– Возможно, – стараясь не расхохотаться, подтвердил Карл. – Смею вас заверить-с, яйца планируется изготовить натурально квадратные!

Ему вдруг захотелось подхватить даму под руку и закружиться в веселом танце. Или (шутить так шутить!) и в самом деле нарисовать дурацкий эскиз квадратного яйца. Или…

– Вот, прошу, соблаговолите принять, – он достал с витрины каменную фигурку танцующего мужика в красной рубахе. – Это вам, подарок, примите же!

Стоящий рядом приказчик печально вздохнул, а Фаберже рассмеялся.

Сегодня вечером – в театр! Танцует Матильда! Сто лет она не появлялась на сцене, видно, уезжала на гастроли. И вот осталось потерпеть совсем немного. Уже через пару часов поднимется занавес, являя стремительный полет непостижимой, как камни, чистейшей, как горная река, Кшесинской!

«Какой же я был дурак, что заснул тогда на спектакле в честь коронации, – в очередной раз укорил себя Фаберже, упаковывая подарок для растерявшейся клиентки. – Заснул, вот дурак! Работы накануне выдалось чрезвычайно много, а место у меня на балконе, не заметил, как задремал. Хорошо, что хоть на бенефисе Кшесинской сидел я в партере. И увидел…»

По телу пробежала легкая теплая волна. Так было всегда при воспоминаниях о Матильде.

…Она выпорхнула на сцену, изящная и тоненькая, как статуэтка. В ту же секунду и звучащая музыка, и партнер балерины стали казаться досадными деталями, мешающими наслаждаться совершенством движений Матильды.

Танец ее пьянил сильнее вина.

Похожий восторг возникает при виде изделия, выполненного в технике перегородчатой эмали. Снимается проволочный каркас – и эмалевая картинка оживает красотой мельчайших деталей. Так радует филигрань, превращающая моток золотой проволоки в дивный рисунок.

Но танец Матильды завораживал даже сильнее, потому что в одном двигающемся теле вдруг сосредоточились и самые изысканные техники, и лучшие материалы. А еще природа, красота, вдохновение. Радость бессонных ночей, горечь разочарования. Все-все, что только есть в жизни и что еще будет…

Но самое потрясающее открытие свершилось в заставленной корзинами цветов уборной.

– Господин Фаберже, как мило, что вы пришли на бенефис! – звонко щебетала Матильда. – Как я счастлива наконец познакомиться с вами лично и выразить восхищение вашими работами. Вас обожают все, решительно все, вся империя!

Глаза.

Какие у нее глаза!

На свете мало встречается черных камней. Разновидность турмалина, непрозрачный шерл, камень ведьм и колдунов. «Черная ночь», гагат. Темный кварц, морион. Да еще острый при расколе, острее алмаза, обсидиан.

Но такой теплой чернейшей черноты нет у камней…

Запомнить ее, впитать, изучить и понять все нюансы оттенка.

Какая темень глаз, безлунная жаркая ночь, обжигающая…

Тем временем Матильда болтала, не умолкая:

– Я буду давать обед. Вы приглашены! Извольте оказать мне честь почтить своим присутствием!

– Весьма польщен, непременно буду-с.

Он собирался сказать еще, что покорен необычайно красивым ее выступлением. Но в горле застрял комок.

Уходить из уборной не хотелось. Карл понимал: время, чтобы засвидетельствовать свое почтение, давно истекло, пришла пора откланяться. Но как расстаться с этими дивными глазами? В них хочется смотреть снова и снова. Каждое мгновение подле Матильды рисует в воображении новые эскизы. Фантастические, неописуемые!

Он все-таки попрощался, вспомнив, что приглашен на обед, а значит, опять увидит жаркую темноту, поплывет в непонятных теплых волнах. И длиться все это будет долго, целый вечер.

Долго? Не может быть долгим вечер рядом с Кшесинской! Свободную минутку, бывает, без дел и работы тоскуешь. А тут – целый вечер. Но обед тот не пролетел – просвистел. Миг – и гости уже раскланиваются, принимают пальто у слуги, уходят!

А дверь ее дома и вовсе невыносимо странная. Она не закрывается ведь. Отрезает. Какая мучительная боль, сильнее, чем от ножа, полоснувшего палец!

Стараясь справиться, освободиться от придавившей, мешающей дышать тяжелой боли, Карл решил прогуляться пешком.

Почему же он оказался у окон Матильды? Отчего так хорошо просто смотреть на свет их? Может, он уже откуда-то знал, что за стеклом вдруг закружится в танце хрупкая фигурка балерины?..

Когда Кшесинская прервала свои фуэте, приблизилась к окну, в черных глазах ее мелькнули досада и недоумение. И только тогда Карл окончательно осознал, что стоит подле дома ее и, должно быть, делать этого не следует. Но ни неловкости, ни стыда он не почувствовал.

Поклонившись Матильде, Карл отправился к себе, закрылся в кабинете. И, несмотря на многочисленные дела фирмы, два дня не показывался ни в магазине, ни в мастерских. Только стопка эскизов, лежавших перед ним на столе, все росла и росла…

… – Недавно родила сына, а уже танцует. Между нами говоря, стало известно из вернейших источников, что дитя-то у Кшесинской вовсе не от Сергея Михайловича. От великого князя Андрея, между прочим. Но все одно, Сергей Михайлович от Матильды не отказался, а принял чужого сына, как родного. Вот такая невероятнейшая история приключилась!