Последний год - Алексей Новиков

Отлилось совсем недавно. О чем?

Глава третья

Ни поэты, ни прозаики, описывающие Петербург, не ищут вдохновения в мутных водах реки Мойки. Ленивой змеей вьется по городу узкая речушка. Нечего о ней сказать. Правда, расположилось на набережной Мойки Третье отделение собственной его величества канцелярии да ежедневно ездит сюда Бенкендорф. Можно, стало быть, считать, что на Мойке находится некоторым образом средоточие власти.

По осеннему времени, когда хилые, озябшие деревца, томящиеся за чугунной оградой, поспешно сбрасывают летний наряд, с набережной можно увидеть в глубине сада длинное одноэтажное здание. Приедет сюда граф Бенкендорф, пройдет в кабинет, придвинет к письменному столу тяжелые кресла, раскроет бумаги, и… даже случайные прохожие стараются не задерживаться подле чугунной ограды, выходящей на Мойку.

А других достопримечательностей на Мойке и вовсе нет. Стоят на ее берегах доходные дома, смотрят в реку. Но что увидишь в этих лениво-сизых водах?

Подле Конюшенного моста высится доходный дом княгини Волконской. Дом как дом, как все угрюмые доходные дома в Петербурге. Здесь снял квартиру Александр Сергеевич Пушкин.

В квартире одиннадцать комнат и службы: людская, кухня, конюшня, винный погреб, прачечная, ледник и опять людские. Квартира большая, а хозяевам, видать, тесно. Самая неудобная – проходная – комната отведена под кабинет Александра Сергеевича. За одной дверью – детская, где шумят дети и няньки. За другой дверью – гостиная, в которой Наталья Николаевна принимает светских приятельниц.

Если тихо в гостиной и в детской (а когда же бывает тишина в детских комнатах или в дамских гостиных?), то через третью дверь, ведущую из кабинета прямо в переднюю, хозяину слышен голос каждого посетителя. Окна кабинета выходят во двор. Мойки – и той не увидишь.

Когда-то Александр Сергеевич говорил: «Был бы особый кабинет, а прочее мне все равно». Теперь и с кабинетом дело толком не вышло.

Поэт недолго обживался на новоселье. Разобрал библиотеку, расставил книги по полкам, которые тянутся вдоль стен от пола до потолка, и сел за письменный стол. Идут последние приготовления редактора-издателя к выпуску третьего номера «Современника».

Кроме обложки с именем Пушкина, все должно обновиться в журнале. В номере не будет ни строки Жуковского, ни одной статьи Вяземского. Из созданий милейшего Владимира Федоровича Одоевского редактор поместит только небольшой памфлет «Как пишутся у нас романы».

Вот и вся дань от тех друзей, с которыми поэт начинал «Современник». Пушкин все делает собственными руками и никого из прежних друзей-вкладчиков на помощь не зовет. Он сохраняет добрые, даже сердечные, отношения с маститым Жуковским, с язвительным Вяземским и даже с мечтательным Одоевским, несмотря на недавние раскольнические его действия. Крепко приросли старые друзья к сердцу поэта. Но дружба дружбой, а журнал журналом. Ни колебаний, ни уступок дружбе больше не будет.

Повесть Гоголя «Нос», которую отказались печатать в «Московском наблюдателе» как произведение «грязное», украсит прозу «Современника». Автор давно отбыл в теплые края, но с неизменной любовью к его таланту будет печатать Гоголя Пушкин. Никогда отныне не найдется на страницах «Современника» места для статей о Гоголе вроде той, что написал Вяземский о «Ревизоре». Отношение к Гоголю отделит «Современник» от всех петербургских и московских журналов.

Впрочем, это расхождение обнаружится теперь по любому вопросу и, пожалуй, на каждой странице «Современника».

– Да кто таков этот Тютчев? – спрашивал Александр Сергеевич, листая тетрадь стихов, дошедшую до него через Вяземского.

Тетрадь принадлежала бывшему питомцу Московского университета Федору Ивановичу Тютчеву, много лет служащему по дипломатической части в Мюнхене. Никто ничего о нем не знает толком.

А Пушкин черпал и черпал из тютчевской тетради для журнала щедрой рукой. В очередной книжке «Современника» читатель найдет «Стихотворения, присланные из Германии» за скромной подписью: «Ф. Т.»

…Как сердцу высказать себя?Другому как понять тебя?Поймет ли он, чем ты живешь?Мысль изреченная есть ложь…

«Silentium!» – так назвал это стихотворение Тютчев. Навсегда оно останется в русской лирике.

Благодаря Пушкину Тютчева узнали намного раньше, чем вышел в свет единственный сборник его стихов: эта книжка небольшая «томов премногих тяжелей…»

Пушкин поместит в журнале также собственную статью о «Фракийских элегиях» Виктора Теплякова. Александр Сергеевич не поскупится на цитаты, чтобы обратить сочувственное внимание публики и на это молодое дарование:

Ты прав, божественный певец:Века веков лишь повторенье!Сперва свободы обольщенье,Гремушки славы наконец,За славой – роскоши потоки,Богатства с золотым ярмом,Потом – изящные пороки,Глухое варварство потом!

«Это прекрасно! Энергия последних стихов удивительна!» – откликнулся Пушкин.

Первый поэт России широко открывает двери перед новыми талантами. Они есть и будут! В «Современнике» уже напечатано стихотворение «Урожай». А сложил его, словно песню, воронежский прасол Алексей Кольцов. Еще новый, совсем самобытный голос, идущий из народных недр.

Другие журналы все еще кричат о Бенедиктове. Поэзия «Современника» будет лучшим против него противоядием. Сам Пушкин поместит в выходящем номере «Родословную моего героя» и «Полководца». Пусть клеветники обвиняют поэта в пристрастии к аристократизму, в барстве, в пренебрежении к беспородным труженикам. Никто так отчетливо не видит оскудения дворянства, как автор «Родословной» :

…Езерский сам же твердо ведал,Что дед его, великий муж.Имел двенадцать тысяч душ;Из них отцу его досталасьОсьмая часть, и та сполнаБыла давно заложенаИ ежегодно продавалась;А сам он жалованьем жилИ регистратором служил.

Где же движущие силы государства, которые определят будущее России? В статье Дениса Давыдова о партизанской войне, которая идет в журнал, пророчески звучат последние строки:

«Еще Россия не подымалась во весь исполинский рост свой, и горе ее неприятелям, если она когда-нибудь поднимется…»

Но о какой России идет речь? Если полюбопытствует читатель, он многое поймет, заглянув в предназначенный для того же номера «Отрывок из неизданных записок дамы». Пушкин не будет печатать убийственно иронические строки о господах, которые проповедовали в 1812 году народную войну, собираясь на долгих в саратовские деревни. Но остался рассказ о том, как накануне войны с Наполеоном именитое московское общество принимало известную французскую писательницу де Сталь. «Боже мой! – ужасается поведением своих знатных родственников героиня «Записок». – Ни одной мысли, ни одного замечательного слова… тупая важность – и только!.. что могли понять эти обезьяны просвещения…»

По счастью, де Сталь видела в России не только этих выродков.

«По крайней мере, – продолжает рассказывать автор «Записок» о госпоже де Сталь, – она видела наш добрый простой народ и понимает его… Она сказала этому старому несносному шуту, который из угождения к иностранке вздумал было смеяться над русскими бородами: «Народ, который, тому сто лет, отстоял свою бороду, отстоит в наше время и свою голову».

Все это прочтет в выходящем «Современнике» (если пропустит цензура) внимательный читатель и без труда поймет, кому принадлежит будущее.

Кстати сказать, в той же журнальной книжке Пушкин поместит и свою статью о Пугачеве. Поэт беспристрастно скажет правду о восстании, которое поколебало государство, и о том, кого он называл «славным мятежником».

Итак, в одном номере журнала народ будет показан в разные эпохи своего героического бытия.

На письменном столе Пушкина лежали корректуры, рукописи. В гостиной Наташа и свояченицы перебирали новости. В кабинете слышно каждое слово. Без умолку болтала Екатерина. Александрина оставалась совершенно безучастной к известиям о французском театре, к событиям в Кавалергардском полку и даже к рауту, который должен быть у австрийского посла.

Александр Сергеевич встал из-за стола и прикрыл плотнее дверь в гостиную. Корректура статьи князя Козловского «О надежде» требует исключительного внимания. Этот всесторонне ученый автор умеет написать для литературного журнала о математической теории вероятностей так, как дай бог увлечь читателя автору иного романа. Пушкин опять зачитывается статьей: примеры из всеобщей истории, из сочинений Вальтер Скотта, случаи из европейской хроники знаменитых происшествий – все служит искусному автору для того, чтобы показать обманчивость необоснованных надежд и расчетов. Но как же от них охраниться?

«Я другого способа не знаю, кроме распространения философической математики, называемой исчислением вероятностей», – говорит автор статьи. И далее утверждает: он будет писать так, что его поймет каждый.