Инерция страха. Социализм и тоталитаризм - Валентин Турчин

Вспомним теперь об отличии в механизме образования иерархии целей у человека и животных. Для животного высший уро­вень иерархии — "Высшая Цель" — представляет собой совокуп­ность фундаментальных инстинктов. Этим инстинктам соот­ветствуют наиболее фундаментальные эмоции. У человека мы находим способность социально обусловленного конструиро­вания наивысшего уровня иерархии целей. Теперь зададим се­бе такой вопрос: если механизм эмоций заложен глубоко в структуре центральной нервной системы, то не следует ли ожи­дать, что в процессе метасистемного перехода, превратившего животное в человека, появление нового целевого аппарата должно было сопровождаться, в плане субъективном, появле­нием нового класса эмоций?

Я отвечаю на этот вопрос утвердительно и даю следующее определение: религиозным чувством я называю эмоцию, соот­ветствующую продвижению к Высшей цели.

В своей отрицательной форме эта эмоция проявляется как безотчетная тоска, когда ясно, что чего-то очень важного не хва­тает, а чего - непонятно. (Это одно из первых глубоко челове­ческих чувств.) В положительной форме эту эмоцию называют также ощущением присутствия Бога, мистическим чувством, просветлением, благодатью и другими именами. Но и в своей высшей положительной форме религиозное чувство не лишено привкуса тоски — ибо в отличие от физического голода, духов­ный голод неутолим до конца: можно продвигаться к Высшей цели, но достичь ее невозможно по определению. Существо, достигшее своей Высшей Цели, должно умереть, как лосось пос­ле икрометания.

Попытаемся проанализировать понятия, связанные с рели­гиозным чувством. Первое из этих понятий — понятие о смысле, то есть о смысле существования. Религиозность прежде всего понимается как наполненность существования смыслом, кото­рый делает осмысленным также и повседневные детали бытия. В свете данного мною определения религиозного чувства и взаимоотношения между высшими и низшими целями в иерар­хии этот аспект религиозности становится само собою понят­ным. Другой аспект религиозного чувства — то, что его всегда описывают как нечто "высшее" — также является очевидным следствием из нашего определения.

Далее, с религиозным чувством тесно связаны понятия о бесконечности, вечности, бессмертии. "Приобщение к вечности" — термин, который используют для описания своего опы­та многие, если не все, мистики. Этот аспект связан с осозна­нием человеком своей смертности и со сверхличным характе­ром Высшей Цели. Уже инстинкт продолжения рода, который мы находим у животных, ставит перед особью "сверхличные" (если можно так говорить о животных) цели. Но инстинкт жи­вотного не является осознанным. У человека выработка Выс­шей Цели происходит в сознании, в котором отражены как все уже поставленные ( в том числе инстинктивно обусловленные) цели, так и ограниченность во времени своего личного сущест­вования. Ясно, что такое сознание может быть удовлетворено только сверхличной Высшей Целью. Сознание своей смертно­сти— один из ведущих факторов человекообразования. Оно тре­бует какой-то формы приобщения к вечному, бессмертному.

И единственным ответом на это требование для смертного су­щества является формирование сверхличной Высшей Цели, выраженной в терминах вечного — или, по крайней мере, столь далеко выходящего за пределы человеческой жизни, что наше воображение не отличает его от вечного.

Еще одним важным свойством религиозного чувства являет­ся то, что, подобно другим собственно человеческим эмоциям (как например, чувству прекрасного или чувству смешного, связь которых с процессом очеловечивания я анализирую в "Феномене науки"), оно обусловлено культурой, а не только биологией. Биологически человек получает лишь возможность религиозного чувства, способность к нему. Чтобы реализовать эту способность, религиозное чувство должно быть развито, подобно тому как развивают воображение, понимание красоты, чувство юмора. Не будучи развито, оно может сохраниться в виде смутных, неосознанных импульсов, не играющих большой роли в жизни.

Логическое понятие о Высшей Цели входит в религиозное чувство, но оно отнюдь не порождает его автоматически. Глубокая связь между миром идей и миром эмоций, конечно, существует; доказательством тому служит хотя бы волнение, испытываемое человеком при удачной мысли. Но связь эта не простая. Смешно было бы думать, что религиозное чувство можно навязать простым декретированием "Высшей Цели", выраженной в тех или иных словесных формулировках. Воспитание религиозного чувства — обычно процесс длительный, требующий не только усвоения каких-то логических понятий и идей, но и каких-то образов, а также личного примера и непосредственного воздействия на эмоциональную сферу. Поэтому вся культура общества в целом участвует в воспитании религиозного чувства, во всяком случае — в том, что касается боль­шого числа, масс людей; отдельные люди всегда могут иметь непохожую на других внутреннюю жизнь. Совокупность способов воспитания религиозного чувства, включая сюда, конечно, и сами словесные формулировки Высшей Цели, образуют рели­гию общества.

Реальность и сила религиозного чувства не вызывает сомне­ний: когда человек идет на лишения и трудности и даже жертвует своей жизнью ради каких-то высших целей, то именно религиозное чувство поддерживает его и заменяет другие эмоции. 

К вопросу о терминах

Когда мы используем старые термины в новом контексте -и следовательно, модифицируем соответствующие понятия, — мы берем на себя смелость утверждать, что какие-то аспекты этих понятий "существенны", и мы их сохраняем, а какие-то "несущественны", и мы можем обращаться с ними по своему усмотрению. Я беру на себя смелость утверждать, что в упот­реблении термина "религия" существенным является установ­ление сверхличной Высшей Цели (или, что то же самое, сверх­личных Высших Ценностей) и наличие системы воспитания соответствующих этой цели эмоций. Наличие этих признаков необходимо и достаточно, чтобы говорить о религии и рели­гиозном чувстве. Остальные признаки известных нам религий, в том числе и столь общие как вера в "потустороннее", выра­женная в той или иной форме, должны считаться, я полагаю, несущественными, вторичными. Ибо формирование Высшей Цели   это как раз и есть тот основной элемент религии, кото­рый придает ей историческую роль, приводя в движение массы людей. Поэтому я буду называть религией, без всяких кавычек, любую систему формирования Высшей Цели, независимо от то­го, в какой связи она находится с традиционными религиоз­ными учениями. Что касается этимологии слова "религия", то она тоже не мешает, а напротив, согласуется с расширитель­ным толкованием. Это слово производят от латинского корня, означающего "связывать"; речь идет о связывании низшего, земного, человеческого с высшим, вечным, божественным. Не­сколько осовременивая эту трактовку, мы можем переформу­лировать ее как связывание личного со сверхличной Высшей Целью.

Но почему все традиционные религии мира так упорно держатся за элемент потустороннего или, выражаясь более философским языком, трансцендентного? Потому что трансцендентные понятия дают им обоснование Высшей Цели, узаконивают ее как единственно "истинную". Они подводят человека к принятию Высшей Цели.

Одна из тенденций человеческой культуры, хорошо изучен­ная с позитивистских позиций, это тенденция к объективированию явлений человеческой сферы, переосмыслению их как яв­лений вселенского масштаба, внешних по отношению к чело­веку. Я не знаю, кто впервые в ясной форме указал на эту тен­денцию, но у Фейербаха, в его "Сущности христианства", эта идея уже сформулирована и является основой всего сочинения. Объективирование появляется в истории культуры в разных обличиях. Объективирование связи между именем и значением порождает магию первобытных народов. Объективирование абстрактных понятий порождает теорию идей Платона, а затем и другие формы философского идеализма. Трансцендентный элемент религии является объективированием трансцендент­ности Высшей Цели. Действительно, Высшая Цель не может быть выведена ни из какой другой цели, ибо она — высшая. Она не может быть найдена или открыта, потому что она — цель. Она может быть только установлена волевым актом, "создана из ничего", из "запредельного". В объективирован­ном виде существование Высшей Цели преломляется как су­ществование "другого" мира, выходящего за пределы нашего ощущения и познания.

Понятие о Боге маскирует происхождение Высшей Цели. Центр тяжести перемещается на вопрос о существовании Бога, а Высшая Цель объявляется одним из его аспектов, выводится из существования Бога. Вопрос воли превращается таким обра­зом в вопрос знания или веры (принципиального различия между этими понятиями нет). Волевой в своей основе акт предстает как акт откровения, раскрытия сущего. Когда этот акт свершается и религиозное чувство становится для человека неоспоримым и самоочевидным фактом его внутренней жизни, оно принимается как неоспоримое свидетельство существова­ния Бога. Круг замыкается.