Инерция страха. Социализм и тоталитаризм - Валентин Турчин

Подобная структура функционирования свойственна всем организованным системам. Она отнюдь не случайна, а являет­ся следствием того факта, что организованные системы образуются (филогенетически, если не онтогенетически) путем последовательных метасистемных переходов — интеграции уже существующих элементов с созданием нового уровня управления. Каждому структурному элементу соответствует определенная временная характеристика — длительность рабочего цик­ла. Вновь созданный уровень управления не заменяет собой уже существующего аппарата управления в каждом из интегрируемых элементов, а лишь координирует их действия и, быть может, модифицирует их. Поэтому характерная единица действия высшего уровня включает в себя некоторую совокуп­ность единиц низшего уровня. Образуется цикл циклов.

В поведении животных и человека мы можем выделить три четко различающиеся группы циклов:

1. Циклы, связанные с передвижением. Для человека типич­ным циклом этой группы является один шаг. Характерное время — порядка одной секунды.

2. Циклы, связанные с пищеварением. У человека этот цикл занимает несколько часов, то есть примерно 20 000 двигатель­ных циклов.

3. Циклы, связанные с половым размножением; один цикл здесь можно отождествить с периодом времени, необходимым для произведения потомства и доведением его до половой зрелости. Для человека это время можно принять равным 15 годам, что снова составляет примерно 20 000 циклов преды­дущего уровня.

Это деление, конечно, не исчерпывает собою иерархической структуры поведения. Внутри каждого из указанных уровней есть своя тонкая структура, свои подуровни, циклы промежуточного масштаба. Но все эти циклы, имеющие общее биоло­гическое происхождение, имеют и одну общую черту: они не выходят за пределы жизни индивидуума. Только сверхличная Высшая Цель, устанавливаемая религией (в том широком смысле, в котором я употребляю здесь это слово), может со­здавать нормы поведения, действующие на протяжении многих поколений. Источником этих норм является культура общества, а не биологическая природа человека. Религиозные планы поведения обеспечивают связь между поколениями; только религиозные планы могут иметь протяженность во времени большую, чем продолжительность индивидуальной жизни. По отношению к биологическим планам поведения они находятся в том же самом положении, в котором вообще находятся верхние этажи иерархии по отношению к нижним. Они не отменяют, не подменяют и не противоречат (извращения не в счет) пла­нам поведения низших уровней. Они управляют ими — по мере сил! Да, по мере сил, ибо управление невозможно без сбоев и не тождественно полной власти. Управление, повторяю, не есть подмена собой.

Пройдемся по заводу. Мы увидим рабочих, станки, транспор­теры. Но мы не сможем составить себе представления об экономической стороне работы завода: о спросе на его продукцию, о ее сравнительном качестве, себестоимости и т. д. А ведь именно этот аспект определяет, в основном, судьбу завода как целого. То же относится и к жизни общества. Здесь мы постоянно "среди рабочих и станков". Мы постоянно путешествуем по циклам, вложенным в циклы. И самой близкой к нам, непос­редственно данной нам реальностью является реальность самых внутренних, то есть самых коротких циклов. Мы всегда нахо­димся во власти сил, которые движут нас по этим циклам. Это могущественные силы, и мы видим их действие всюду вокруг нас. Тогда мы говорим: любовь и голод правят миром. Но у движения по кругу есть одна особенность: совершив круг, мы возвращаемся в прежнюю точку. Все наши циклы имеют "наибольшее общее кратное" — круг человеческой жизни. Человек рождается, испытывает голод и насыщение, любовь и нена­висть — и умирает. Одного этого достаточно, чтобы в масштабе истории сделать решающими не те очевидные и мощные силы, которые двигают нами по кругам, а те, пусть с первого взгляда и не видные, которые действуют постоянно и приводят к несовпадению конечной и начальной точек, превращая круг — по гегелевскому образу — в спираль. Впрочем, это явление происходит и на меньших отрезках времени, сравнимых с про­должительностью нашей жизни. Мы постоянно ставим себе ка­кие-то цели и достигаем их. Круг замыкается. Мы ставим новую цель, но цикл, который она породит, не будет в точности сов­падать с предыдущим циклом. Различие между этими циклами будет определяться внешними для них факторами, лежащими в следующем, более высоком, уровне иерархии.

Взгляд на общество как на многоуровневую кибернетиче­скую систему приводит к концепции, которую я назвал выше, в противоположность марксовой концепции, историческим идеализмом. Она утверждает, что именно идеи (в широком смысле слова), которые господствуют в обществе, определяют в конечном счете его историческое развитие, его судьбу. Во взаимосвязи образа жизни (включая систему производства) и образа мышления динамическим, революционным элемен­том является именно образ мышления, а не образ жизни. Для кибернетика это почти очевидное следствие самых общих зако­нов природы. Человек редко задумывается над тем, зачем он живет и как надо жить. И чаще всего, когда задумывается — запутывается. Планы поведения высшего уровня, которые господствуют в его обществе, он принимает как нечто само собой разумеющееся и не склонен замечать их влияния на свою жизнь. Ему кажется, что "всякие там высшие цели" и рассуж­дения о смысле жизни — это досужее философствование, не имеющее отношения к реальной жизни, к ее реальным пробле­мам. Но на больших отрезках времени планы поведения выс­шего уровня оказываются решающим фактором: они опреде­ляют трансформацию внутренних циклов с временем. Они не устраняют целей низшего уровня, но определяют методы до­стижения этих целей. Удовлетворить голод можно многими различными способами, и не чувство голода определяет, ка­кой из этих способов будет избран. Человек Маркса, которо­му предложено выбрать между работой с зарплатой 150 руб. в месяц и работой с зарплатой 151 рубль, выберет вторую, не­зависимо ни от каких "высших соображений". В действительности же, как показывают исследования социологов, фактор престижности при выборе молодым человеком работы играет не меньшую, а как правило, большую роль, чем фактор зарплаты. А понятие о престижности различных видов деятель­ности — это непосредственное отражение в массовом сознании Высшей Цели, которая осознанно или неосознанно присутствует в культуре общества.

В войнах, революциях, массовых движениях, индивидуаль­ных акциях, требующих напряжения душевных сил, — во всех этих событиях, в которых как бы происходит сгущение истории, решающее значение приобретает религиозный элемент. Не расчет, а страсти движут в этих ситуациях людьми. Человек Маркса прячется под кровать, человек Достоевского выпрямляется во весь рост со своими солнечными и теневыми сторонами.

Маркс и Энгельс при построении своей теории опирались исключительно на историю Европы. Они видели параллелизм в развитии экономики и идеологии и объявили экономику, материальное производство, первичным, лидирующим фактором, а духовную культуру, идеологию — вторичным. Этот вывод был произвольным, так как на основании единичного явле­ния нельзя делать заключений о причинно-следственных связях. Культурный фон Западной Европы оставался для Маркса постоянным фактором, роль которого невозможно было выяснить, так как ему не было альтернативы. Со времен Маркса мы получили много свидетельств решающего влияния культурных факторов на экономические. В конце 19-го века началось быстрое проникновение европейской технологии и идеологии во многие страны: независимые и колониальные. Сравним экономическое развитие Японии и Турции. Ни та, ни другая страна никогда не была колонией. Обе, казалось бы, имели оди­наковые возможности использования современных методов производства. Почему же мы видим такое резкое различие между этими странами по уровню и по темпу развития? Ясно, что именно в сфере культуры надо искать те отличия, которые позволили Японии встать на ее специфический "японский" путь развития и достичь поразительных экономических резуль­татов. Другое сопоставление не менее поучительно. В работах Макса Вебера показана глубокая связь между протестантиз­мом — культурным фактором, который на первый взгляд ничего общего не имеет с экономикой, — и развитием капита­лизма в Европе. Европейская колонизация Америки дает блес­тящую иллюстрацию этой связи. Здесь мы имеем почти чистый эксперимент.  На новый континент прибывают переселенцы из протестантских стран и из католических стран. Жизнь на­чинается заново, все находятся в более или менее равных усло­виях. Протестантская Америка — США и Канада — становятся ведущими промышленными державами мира. Католическая Латинская Америка до сих пор числится в слаборазвитых.