Наступает мезозой - Андрей Столяров

– Много крови потеряли, – видимо, угадав его мысли, сказал служитель.

– А?

– Говорю, что без макияжа, будут выглядеть неестественно.

Его потряс запах смерти, царящий в душноватом подвале. Что есть жизнь и почему она так необратимо уходит из тела? Что в конце концов отделяет живое от мертвого? Где та искра, которая одушевляет безжизненную материю?

Ответов на эти вопросы у него не было.

Он отдал деньги служителю и пошел к автобусной остановке. Жаркая июльская пустота завораживала пространство. Отступать было некуда – это значило бы признать поражение. Неприемлемыми были даже мысли об отступлении. Он по-прежнему вставал в шесть утра и, как проклятый, до двенадцати зубрил горы учебников. Каждая прочитанная страница входила в память навечно. Графики были жестки, а цифры – как будто сделаны из железа. Далее он наскоро перекусывал и ехал по похоронным делам. Вечером – час, чтоб придти в себя, и – повторение пройденного. Он почти ничего не чувствовал в эти дни. В крематории, средь ноздреватых плит, лицо у него было каменное. Казалось, что все это происходит с кем-то другим. Подходили родственники и тихими голосами советовали держаться. Музыка убивала всякое желание жить. После поминок остались горы плохо перемытой посуды. Угнетала тишина, внезапно образовавшаяся в квартире. Он зажег весь свет в комнатах и упрямо открыл верхний учебник. Пальцы у него были твердые и ледяные. Висела в окне луна, и под свинцовым отливом крыш не было, вероятно, уже ничего живого.

На следующий день он сдал первый экзамен. Он прочел три вопроса в билете, взятом сверху из стопочки, и, дождавшись пока другие абитуриенты рассядутся по местам, заявил скучающему экзаменатору, что готов отвечать. Ему не нужно было обдумывать, что он скажет. Он был весь, как сосуд, полный изумительно строгих и чистых знаний. Дрожь внутри была не от волнения, а от решимости. Голос немного звенел, в мозгу без труда всплывали нужные формулы. Оба экзаменатора заразились его холодным энтузиазмом. Оценка «отлично» выставлена была без всяких сомнений. Неожиданная заминка произошла только на экзамене по специальности. Молодой и, видимо, любопытный преподаватель спросил, почему он хочет заниматься именно биологией.

– Раз уж вы поступаете к нам, я, наверное, имею право поинтересоваться?

Жутковатая тишина воцарилась в аудитории. Лампы дневного света натужно гудели под потолком. Протянулась в молчании одна секунда, затем – другая. И вдруг неожиданно для себя самого он сказал:

– Я хочу выяснить, что есть жизнь…

Молодой экзаменатор высоко вздернул брови. Воткнул палец в щеку и держал так, пока в аудитории кто-то не кашлянул. Впрочем, в зачетном листке все равно вывел «отлично».

– Если вдруг выясните, будьте добры, поделитесь со мной…

Его жгло чувство непоправимой ошибки. Нельзя было брякать вот так свои самые сокровенные мысли. Тем не менее он не сомневался, что все равно будет зачислен. И когда через две долгих недели он снова приехал на факультет и увидел в списках, вывешенных у деканата, свою фамилию, никакого особенного впечатления на него это не произвело. Он просто удостоверился в том, что уже предчувствовал. Все у него получалось, именно так и должно было произойти.

Несколько секунд он смотрел на будто выжженные в бумаге столбцы поступивших, а потом повернулся и, как во сне, пошел по университетскому коридору.

Горели пыльные солнечные разводы на стеклах. Пылал паркет, пропитанный багровой жарой и мастикой. Отсвечивали тусклым золотом корешки книг в шкафах. Дышать было нечем; коридор, казалось, тянулся из одного мира в другой.

На втором курсе он явился в лабораторию, расположенную почему-то в здании исторического факультета, и, дождавшись заведующего, у которого, как он заранее выяснил, был сегодня присутственный день, несколько напряженно сказал, что хотел бы у них работать. Он, вероятно, мог бы прийти в эту лабораторию ещё год назад, но, во-первых, требовалось сначала выяснить, в какую именно лабораторию имеет смысл обратиться, лабораторий много, неправильный выбор стоил бы ему потерянных лет, а во-вторых, он чувствовал, что год назад время для подобного шага ещё не настало. Следовало чуть-чуть подготовиться, прочесть ряд книг, освоить хотя бы некоторые азы науки. На первом курсе это выглядело бы слишком самоуверенно.

Заведующий лабораторией в первую минуту его не понял,

– Ставки лаборанта у нас сейчас, к сожалению, нет. Оставьте свой телефон у секретаря кафедры. Если появится место, мы вас, разумеется, известим…

Тогда он вежливо объяснил, что собственно лаборантская ставка его не слишком интересует. Дело не в ставке, он на первых порах готов работать бесплатно. Его интересуют исследования, ведущиеся на кафедре.

Это понравилось заведующему лабораторией ещё меньше.

– И у вас, разумеется, есть уже своя тема? – спросил он.

– У меня есть несколько разных тем…

– К сожалению, через двадцать минут – заседание кафедры.

– Если позволите, я уложусь – в десять минут.

И тем же несколько напряженным голосом, потому что от данного разговора сейчас зависело практически все, он описал ряд простых опытов, которые мог бы осуществить. Разумеется, он не взял эти опыты с потолка. Беседу он продумал заранее и также заранее подготовил все необходимые материалы. Он не зря целый месяц провел в университетской библиотеке: заказал статьи сотрудников кафедры, тщательно их проработал, сделал приблизительную картинку, где они соотносились друг с другом, проанализировал, увязал с некоторыми своими идеями. Главное, конечно, тут было – не перестараться. Слишком смелые предложения могли вызвать подсознательную неприязнь. Кто он такой, чтобы вмешиваться в работу слаженного коллектива? Эти тонкости человеческих отношений он уже начинал понимать. В итоге отобраны были два скромных, но очень перспективных эксперимента, оба – простые и вместе с тем предвещающие быстрые результаты, оба – не требующие ни денег, ни громоздкой аппаратуры.

Более того, он изложил свой проект в виде доклада, отточил, насколько у него получилось, главные формулировки и на всякий случай прорепетировал его перед зеркалом. Изложение, если не прерывали, занимало семь с половиной минут. И когда через семь с половиной минут он звенящим голосом произнес последнюю фразу, – будто в обмороке, не слыша от напряжения самого себя, – то по встрепенувшемуся в кабинете легкому дуновению, по сияющей паузе, по нервному скрипу стула понял, что победил.

Заведующий лабораторией поднял к потолку косматую бизонью голову, пожевал губы, подумал, а потом тряхнул дикими волосами: