Пепельные цветы - Алексей Анатольевич Притуляк
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Любовь хороша, да. Она сладка – все эти поцелуи, объятия, слова, от которых в душе пощипывает и что-то трепыхается. Если бы ещё любовь не требовала так много от мужчин! Если бы она не была коридором, с таким количеством дверей, каждая из которых может привести тебя в такие дебри!..
Женщинам хорошо, им не нужно ничего делать, ни к чему не нужно стремиться, не нужно завоёвывать, а потом защищать – сиди только и подавай руку для поцелуев.
Беатрис стала его первой настоящей любовью. И к счастью, дверей в этом коридоре оказалось не так уж много. Главное, когда открываешь, не забыть, с какой стороны ты пришёл. Но Беатрис – молодец, она всегда готова напомнить, помочь и поддержать. Он должен быть благодарен ей за всё. И конечно, постарается не дать её в обиду.
Сегодня он почти готов был ударить этого Маклахена, и если бы тот не начал кричать… Ллойд не может, когда на него кричат. Что-то в его мозгу щёлкает, едва только уши уловят повышенную громкость и сердитые интонации собеседника. Что-то щёлкает, заставляя его чувствовать себя котом на дороге, перед стремительно надвигающимся огромным внедорожником.
Может быть, оно и к лучшему… Если бы он не сдержался и ударил хозяина… Маклахен крупный человек, у него очень сильные руки-крюки с цепкими пальцами. Его даже по лицу видно: этот человек может и убить, не задумываясь. Ну почему, почему им так не повезло?! Почему бы им не оказаться в другом месте, где нет Маклахена?
Беатрис вся пылала, он физически ощущал стелющийся за ней шлейф гнева – это была горячая наэлектризованная волна, которая искрила и готова была испепелить каждого, кто неосмотрительно окажется слишком близко. Ллойду даже стало страшновато. А может быть, Беатрис сердится и на него тоже? Ведь он вёл себя не как настоящий мужчина, он спасовал перед Маклахеном, показал свою слабость…
Нет, в следующий раз он постарается не быть размазнёй. Нужно только отвлечься от того, что говорит хозяин, не слушать его крика, который подавляет, уничтожает, размазывает тебя по полу.
Вслед за Беатрис он вышел на крыльцо.
Здесь было темным-темно, как перед штормом. Со стороны материка надвигалась тяжёлая чёрная туча, которая не сулила ничего хорошего.
– Постой здесь, милый, я принесу инструмент, – сказала Беатрис, направляясь к сараю, в котором хранились у Маклахена лопаты, мётлы, грабли и прочие вещи – такие мирные, такие добрые, приносящие уму и сердцу щемящие воспоминания о детстве, в котором пахло сжигаемой листвой, маминым передником и папиным нюхательным табаком.
Она вернулась через минуту с двумя мётлами.
– Помогу тебе немножко, – сказала, тяжело дыша. – Ты начнёшь от крыльца, а я пойду на ту сторону, хорошо?
Милая, милая Беатрис! Какая ты умница, какая ты добрая!
– Фух, – вздохнула она. – Наверное, я перенервничала с этим… с этим подлецом. Прошла всего ничего, а уж прям задыхаюсь.
– Будет гроза, – кивнул он на тучу. – Поэтому так душно, милая.
Она улыбнулась, кивнула, пошла. И вдруг остановилась.
– Что это? – произнесла она, повернувшись, глядя в сторону материка.
Ллойд посмотрел туда же. Никакого материка на горизонте видно не было. Вообще ничего в той стороне не было. Даже моря. Нет, сколько-то моря было, а потом из него вырастала сплошная серая стена, закрывавшая остатки мира от взгляда.
– Стена, – озвучил он своё впечатление.
– Но там не может быть никакой стены!
– Я знаю. А тебе не кажется, что она приближается?
– Да, – ответила Беатрис, присмотревшись. – Да, очевидно. Надеюсь… это не опасно.
– Может быть, это газовая атака? – предположил он.
– Откуда? – пожала она плечами.
– Но китайцы же говорили, что будут использовать химическое оружие против Швеции.
– Норвегии, – поправила Беатрис. – Вряд ли. Химическое оружие запрещено.
Ллойд тоже пожал плечами. На использование ядерного оружия тоже был наложен мораторий. И что с того? Для того и выдумываются всякие законы, чтобы потом их нарушать.
Стена приближалась и довольно быстро. Теперь это было видно явственно.
– Господи, пресвятая богородица! – услышали они возглас со стороны огорода, который располагался левее, вдоль стены гостиницы. Там копошилась на грядках Меган Маклахен.
Поглядев на неё, Ллойд сразу вспомнил о Пирсе Маклахене. Он торопливо спустился с крыльца и принялся махать метлой, выметая песок и пыль с кирпичной дорожки. Беатрис посмотрела на хозяйку, на него, но не взялась за работу, а снова повернулась к приближающеёся чёрной стене.
– Ллойд! – позвала она через пару минут. – Ллойд, посмотри же!
Он поднял глаза от дорожки.
Стена перестала быть стеной. Теперь это была огромная туча, которая застила весь белый свет, от моря до неба, от горизонта до горизонта. Туча наплывала на них. Теперь стало ясно видно, что с неба что-то падает. Снег. Только почему-то снег был не белый, а серый. Да и неоткуда взяться снегу на пороге июля месяца.
– Пепел, – догадался он. – Это пепел.
– Пепел… – прошептала Беатрис. – О, господи, я боюсь.
– Не бойся, я рядом, – сказал он.
А пепел уже падал и ложился на их волосы, плечи, на кирпичную дорожку. Это были пока ещё редкие крупные и не лёгкие, в отличие от снега, хлопья. Падая, они тут же рассыпались. От земли поднималась вверх почти незаметная серая пелена мельчайшей пыли.
Небеса были непрозрачны и тяжелы, как ртуть. Они нависали низко-низко, давили на плечи и не давали дышать. Вместе с тем, зрелище этих медленно падающих, больших и серых хлопьев, этой густой дымки, было хмуро-величественным и по-своему красивым, несмотря на весь ужас происходящего.
– Надо идти в дом, – сказала Беатрис, зажимая рот и нос ладошкой.
– Да, – кивнул он. – Ты иди, пожалуй, а я хочу посмотреть на эту красоту.
– Пойдём, прошу тебя! – она метнулась обратно к крыльцу. – Ллойд!
– Да-да, сейчас, я сейчас. Иди, милая, иди.
– Я не пойду без тебя. Я умру вместе с тобой, раз уже тебе так хочется.
– Мне этого совсем не хочется.
Вокруг уже ничего не было видно. Воздух напитался пылью до такой степени, что вдохнуть стало почти невозможно.
Мимо, тяжело дыша и кашляя, просеменила Меган Маклахен.
– В дом! – крикнула она Ллойду и тут же закашлялась, сложилась в три погибели.
Беатрис тоже подкашливала. У Ллойда и у самого всё внутри щекотало, першило и драло. Не выдержав, он бросил метлу, повернулся и взбежал на крыльцо. Вслед
