Том 6. Драматические произведения 1840-1859 - Николай Некрасов

Лоскутков и Налимов.

Налимов. Так вы решительно отказываете мне в руке вашей дочери?

Лоскутков. Я? Сохрани меня бог! Да лучшего жениха для моей дочери я никогда не желал! Только…

Налимов. Только, Потап Иваныч…

Лоскутков. Только будем говорить откровенно, как благородные люди.

Налимов. Говорите.

Лоскутков. Вы хотите, чтоб я отдал за вас мою дочь? Ну хорошо… то есть чтоб я отдал вам ее совсем, как следует, и до нее не касался, никакой от нее пользы не получал… Хорошо… Я знаю, вы человек благородный, — вам, когда пятнадцать лет пройдет, пряжку за беспорочную службу дадут… да как же вы хотите, чтоб я отдал вам ее безо всего?

Налимов. Помилуйте, если вам угодно будет дать что-нибудь в приданое… я за особенное счастие почту…

Лоскутков. Та! та! та! Вот тут-то и запятая! А я говорю, не угодно ли вам будет что-нибудь подарить… так… в знак родственного расположения.

Налимов (всплеснув руками). Господи! В первый раз слышу такие слова от благородного человека! (В сторону.) Ракалия! (Громко.) Все отцы еще награждают приданым дочерей своих.

Лоскутков. Мне дела нет до других отцов. Пускай себе хоть всё дочерям отдадут, а сами по миру ходят, а я вот как рассуждаю… вы теперь нанимаете кухарку… человека, что ли… ну, холостой человек — может, и другие расходы есть. Берете у меня дочь — женитесь… натурально, делаете приобретение… А? сочтите-ка, сколько у вас останется г. барышах от того, от другого… Э? Можете даже кухарки не нанимать… я уж о других расходах не говорю… А мне ничего… я бедный человек… кормил, поил ее… Знаете, у ней всегда такой аппетит, фунта по четыре хлеба на день съедала… ей-богу, как благородный человек. Уж не знаю, в кого она такая уродилась… Я совсем, кроме луку н хлеба, ничего не люблю, а жена-покойница даже лук роскошью называла… мало того, я даже башмаки дочери моей покупал! Черт знает! Разорение! Никто под залог башмаков но приносит! Даже учителя хотел ей нанять. И теперь отдай я дочь ни за что!.. Ха-ха-ха!.. да выкорми я поросенка… щенка выкорми я, приличное воспитание дай — да вы же мне за него деньги бы дали!.. А ведь дочь моя не щенок… не щенок, Иван Федорович!

Налимов. Уж конечно, какой же щенок, Потап Иванович!.. Кабы щенок, стал ли бы я свататься!

Лоскутков. То-то же… Слава богу, такой же она человек, как и все… да еще я вам скажу… вы вот только через пятнадцать лет пряжку за беспорочную службу получите, а ведь она у меня… ну, понимаете… со двора ни ногой… присмотр за ней был строжайший всегда… сами можете рассудить… голубица… Петербург — не глушь какая-нибудь… Суньтесь-ка… да вы, я вам скажу, Иван Федорыч, такого кусочка ввек не видали… хе-хе-хе!.. Богачи, знаете… у них тысячи нипочем… ко мне захаживали… будто денег занять… Хе-хе-хе!.. а сам бы, я думаю, тысяч пять отвалил!

Налимов. Ах, Потап Иваныч!

Лоскутков. Ну что Потап Иваныч! Чего испугались? Я дело говорю.

Налимов. Вы за деньги готовы отца родного продать!

Лоскутков. А что?.. Да уж умер… царство ему небесное (крестится), в академию медицинскую можно бы… да жена тогда была еще жива… Куда! руками и ногами! А ведь сгнил же в земле.

Налимов. И все сгнием, Потап Иваныч.

Лоскутков. Сгнием, сгнием, и пеплу нашего не останется!.. Ох! грешные мы люди. (Вздыхает.) Вот па днях умер художник Косточкин… недели за две до смерти пришел ко мне… ради бога, говорит, одолжите двадцать пять рублей, только на два дня… я вам в заклад картину принесу… одна рама, говорит, больше стоит… (Показывая на картину.) Вот эта самая… всё говорил — знаменитого художника какого-то… просил не продавать… непременно, говорит, выкуплю… Да вот и надул, шельма! Взял да и умер в самый день срока! Уж нет хуже народа, как художник, сапожник, извозчик да перевозчик, — правду пословица говорит. Купите, Иван Федорыч, картину… недорого… свою цену возьму… ей-богу, свою… положите пятьдесят рубликов.

Налимов. Да на кой мне ее черт?.. (В сторону.) Ах! какая мысль пришла мне в голову… Хорошо, ей-богу, хорошо. (Подходит к картине.) Картина удивительная в самом деле… вы дешево ее не отдавайте, она, я думаю, тысячи две или три стоит.

Лоскутков (с радостью). Три тысячи!.. Благодетель… Неужели?

Налимов. Она должна быть работы Микель Анжело — как бишь еще? — Вуэнаротти… да, Буэнаротти… или Рафаэля Сакцио… Сакцио… позабыл, ну да всё равно… я сам у вас этой картины купить не могу, я порекомендовать могу.

Лоскутков. Благодетель! я в ножки поклонюсь… Публиковал уж в «Полицейской газете»: за смертью художника продается-де картина отличной немецкой работы, с изображением трех собак, двух свиней и барана и человека в черкесской шапке, — да что-то никто не является…

Налимов. Хорошо, постараюсь!.. Сегодня же, может быть, к вам придут смотреть… Ну а уж вы насчет Лизаветы Потаповны?…

Лоскутков. С удовольствием… вы только подарочек приготовьте… так, тысячки две ассигнациями… что вам стоит для будущего тестя похлопотать!.. да, знаете, поскорей. На днях бы и свадьбу сыграли — вот покуда и подвенечное платье есть… вчера принесли… Женился молодчик какой-то… через недельку всё приданое проиграл… а на другую уж и есть нечего… подвенечное платье побоку… ха-ха-ха! Суета сует! А Лизе оно как раз впору… коротенько немножко, ну да кто же на ноги у невесты станет смотреть.

Налимов. Грех, Потап Иванович, насчет таких подарочков толковать… ну да уж что с вами делать… может быть, как-нибудь и достану… А покуда прощайте.

Лоскутков. Не забудьте же картину порекомендовать… А как зовут художника, который ее рисовал?.. Неравно, знаете, покупатель зайдет… хорошо этак ему запустить.

Налимов (в дверях). Микель Анжело Буэнаротти. (Уходит.)

Лоскутков (один). Буанаротти… Буонаротти… какая фамилия странная… что за Буонаротти?.. должно быть, бестия чрезвычайная был! из самой фамилии видно… Вот когда бы за картину тысячки три в самом деле взять… да с Ивана Федорыча тысячки две… вот бы оно и того… можно бы трески купить и другие лакомства дозволить себе… Добрейший человек Иван Федорыч, только я дочери так ему не отдам… жирен будешь!.. Стыдитесь, говорит, — вот те раз; да чего же тут стыдиться? А опять пусть даже было бы и стыдно, а деньги всё-таки следует взять… деньги великое дело, я за деньги готов на всё решиться. Вот черта так совсем в свете нет: я несколько раз призывал его — хотел душу продать, и дешево бы взял, ей-богу, за пустяки отдал бы… не является! Вот поди — верь тут ученым!.. Я и ничему не учился, да поскорей их собственным умом добрался, в чем штука-то… как сам денег-то не накопишь, так черт тебе их не даст. Нет, она, денежка-то, мудрено достается. Много я труда положил.

Было года мне четыре,Как отец сказал:«Вздор, дитя мое, всё в мире,Дело — капитал».

И совет его премудрыйНе остался так:У родителя наутроЯ украл пятак.

С той поры к монете звонкойСтрасть вдруг получив,Стал у всех я собачонкой,Кто богат и чив.

Руки им из угожденьяЯ лизал, как льстец,И семи лет от рожденьяБыл уж я подлец!

Вскоре свыкся понемногуС ролею скупцаИ, ложась, молился богу,Чтоб прибрал отца.

Добрый, нежный был родитель,Но в урочный часСкрылся в горнюю обитель,Навсегда угас!

Я не вынес тяжкой раны,Я на труп упалИ, обшарив все карманы,Горько зарыдал.

Продал всё, что было можноХоть за грош продать,И деньжонки осторожноНачал в рост пускать.

Чтоб нажиться, лез из кожи,Лук да редьку ел,Ни спины, ни рук, ни рожи,Верьте, не жалел.

Всех завел, провел и вывел,С кем сойтись пришлось,И, пока не оплешивел,Брал процент с волос:

По картинке новомоднойИх я отпускалИ в цирюльню ежегодноКосу продавал.

Вот теперь зато, под старость,Есть немножко тут (показывая на карман),Пусть приходят люди в ярость,Говорят: он плут!

И за что ж бранить за это,Мне отец сказал:«Честь — фальшивая монета,Плутни — капитал!»

И черт знает как нынче испортился свет! Молодые люди совсем перестали кутить; а который и кутнет — смотри год-другой, а на третий и образумится… и уж к тебе ни ногой! Благородные разные страсти у людей были: в картишки иной мотнет — па другой день, глядишь, жена с салопом к тебе и бежит! А нынче дрянь, сущая дрянь! Преферанс копеечный! грош проиграют, да после толков на рубль… и уж из благородных людей к нашему брату — почти никого… разве отставная кухарка к тебе с Песков какая-нибудь забежит… кофейку захочет выпить… притащит целый ворох тряпья: посмотреть много, а за всё-то десять копеек напросится.