Чикатило. Явление зверя - Алексей Андреевич Гравицкий

но снега в тот год выпало мало, и на асфальтовой дорожке главной кладбищенской аллеи поблескивали насквозь промерзшие лужицы. Кесаев и Некрасов, которому тогда еще не было и шестидесяти, шли между могилами, чуть в стороне за ними следовали два милиционера.

— Ну, хорошо, Евгений Николаевич, но почему вы уверены, что убийца прячет топор именно на могиле сына? — спросил подполковник.

— Он считает, что таким образом обеспечивает ему защиту, — усмехнулся профессор, и усмешка на его холеном лице была похожа на гримасу превосходства. — Древние скифы клали в могилы своих воинов оружие — чтобы умершие могли постоять за себя в посмертии.

— Как вы сказали? — не понял Кесаев. — Посмертие?

— Да. То, что будет потом, после смерти, — кивнул Некрасов.

— А вы уверены, что что-то будет?

Ученый коротко хохотнул.

— Преступник уверен. Мы пришли.

Мужчины остановились перед скромной могилой — обелиск, ограда, цветы в подцветочнице. Кесаев обернулся, сделал знак одному из милиционеров.

— Лейтенант, давай.

Тот зашел в оградку, где намело немного снега, принялся осматривать могилу, тканевые пожухлые цветы, потом заглянул за обелиск.

— Есть, товарищ подполковник! — воскликнул он.

Некрасов снова улыбнулся своей неприятной улыбкой, победно посмотрел на спутника. Кесаев с трудом подавил в себе раздражение.

— Что там?

Милиционер вытащил из тайника за обелиском старую кожаную сумку. Кесаев раскрыл сумку — внутри оказался топор с узким, вытянутым лезвием, покрытым ржавчиной. Аккуратно вытащив топор, чтобы не смазать отпечатки, подполковник осмотрел грозное оружие. Это действительно была музейная вещь давно ушедшей эпохи, скорее всего случайно найденная подозреваемым в Приазовских степях, куда их семья каждый год ездила на отдых. Новым было только короткое топорище с вырезанными скифскими символами. Кесаев повернулся к Некрасову.

— Как вы догадались о скифах?

— Догадываться, Тимур Русланович, — это не мой метод, — снисходительно ответил ученый. — Я опросил подозреваемого, составил психопортрет, провел параллели, и вуаля! Подозреваемый превратился в преступника.

— Мотив убийцы вам тоже известен, полагаю?

— Естественно, — профессор просто упивался собой. — Сами не хотите предположить?

— Мне некогда играть в «горячо — холодно», Евгений Николаевич, — сухо ответил Кесаев, убирая топор в сумку.

— Зря, — делано огорчился Некрасов. — Человек играющий — это наше будущее. Так считают писатели-фантасты, например Ефремов и братья Стругацкие…

— Мотив? — перебил его разглагольствования мужчина.

— Вы скучный человек, товарищ подполковник, — вздохнул Некрасов. — Мотив простой — месть за сына. Он думает, что его прекрасного отпрыска, спортсмена, отличника, душу компании, убили, — и мстит за это всему миру. Понятно вам?

Кесаев передал сумку с топором милиционеру, недовольно буркнул:

— Куда уж понятнее…

После того случая они с Некрасовым больше не встречались. Увидев топор, подозреваемый полностью признал свою вину, и его тщательно сдерживаемое безумие прорвалось наружу — он понес какую-то ахинею про змееногую богиню Табити, скифского царя царей Таргитая, чьим потомком якобы являлся, и так далее.

С тех пор прошло два с лишним года, и вот Некрасов вновь появился на горизонте. Точнее, появился он раньше — Кесаев вспомнил об эксперте еще вчера, но до конца ничего не решил.

Перестав постукивать ручкой, Кесаев поднял глаза на Витвицкого.

— Да, я знаком с Евгением Николаевичем. И, пожалуй, соглашусь с вами — он действительно эксперт, штучный специалист. Что ж… — неожиданно для себя Кесаев вздохнул, — будем вызывать. Идите, капитан, отдыхайте.

Витвицкий встал, сделал несколько шагов к двери, остановился.

— Товарищ полковник, что касается старшего лейтенанта Овсянниковой — я не прошу, я требую…

— Все, капитан, все! — отмахнулся мужчина. — Требует он… Идите! Это приказ.

Подчиненный вышел, недовольно хлопнув дверью громче, чем следует. Кесаев открыл блокнот. Там было написано: «Привлечь к расследованию» и список из нескольких фамилий. Фамилия Некрасов стояла первой. Полковник жирно, дважды, подчеркнул ее и взялся за телефон.

* * * 

По темной улице вечернего города, скупо освещенного фонарями, ехал автобус. В салоне сидели несколько человек — пара возвращавшихся со сверхурочной работяг, оживленно обсуждающих футбольный чемпионат, старушка в платке с сумкой, две женщины средних лет, явно пересидевшие положенное по КЗОТу время за подготовкой какого-нибудь отчета, и мальчик-подросток с нотной папкой и скрипичным футляром — занятия в музыкальной школе заканчивались поздно.

Седьмым человеком в салоне автобуса был Чикатило.

Он сидел на последнем, самом заднем сиденье и смотрел на тонкую шею мальчика. Автобус подрулил к остановке. Скрипач встал, двинулся к дверям. Чикатило неотрывно следил за ним, глаза его остекленели, рука непроизвольно огладила промежность.

Двери автобуса с шипением раскрылись. Работяги, продолжая на ходу спорить о защите киевского «Динамо» и нападении «Динамо» тбилисского, вышли. Следом по ступенькам сбежал мальчик со скрипкой. Последним, в закрывающиеся уже двери, из автобуса выскочил Чикатило в плаще нараспашку.

На пустынной остановке мужчина огляделся. Работяги маячили в паре сотен метров, продолжая свой спор. Автобус, освещенный изнутри, словно аквариум, уехал. Мальчика со скрипкой нигде не было видно. Чикатило заскрипел зубами, сжал кулаки так, что ногти впились в ладони, но тут возле выходящей углом к проезжей части пятиэтажки в полосе света от фонаря возникла худенькая фигурка со скрипичным футляром и нотной папкой в руке. Облизнув пересохшие губы, Чикатило устремился вслед за мальчиком.

Они шли по пустынной улице метрах в тридцати друг от друга. Чикатило сокращал расстояние, его рука в кармане двигалась, по лицу пробегали гримасы удовольствия, чередующиеся с судорогами. Взгляд блуждал по сторонам в поисках укромного места.

Мальчик неожиданно свернул в проулок между темными громадами домов. Преследователь непроизвольно улыбнулся, на всякий случай огляделся, вокруг — никого. Тяжело дыша, он нырнул в проулок вслед за скрипачом и… замер, едва не споткнувшись.

В проулке, под одиноким фонарем, дорогу мальчику со скрипкой преградила скамейка, на спинке которой сидели несколько подростков самого шпанистого вида — волосатые, в модных безрукавках из верейской джинсы, в расстегнутых для шика полусапожках.

Один из подростков, вихрастый, с рассеченной скулой, спрыгнул на асфальт.

— Оп-па… Какие люди! Куда спешишь, скрипач?

— Домой, — спокойно ответил мальчик, переложив футляр со скрипкой из одной руки в другую.

— К мамочке? — прогнусавил вихрастый, заступая дорогу. — В теплую кроватку?

Со скамейки спрыгнул другой подросток, чернявый и плечистый, с пробивающимися усами. Он хлопнул вихрастого по плечу.

— Серый, ша. Отвали, это свой пацан.

И отодвинув недовольного Серого, чернявый сунул музыканту ладонь дощечкой:

— Здорова, Левик.

Мальчик со скрипкой степенно, как взрослый, поздоровался.

— Это будущий Страус, — объяснил друзьям чернявый и спросил у скрипача: — Запалки есть, Страус?

Чикатило стоял в паре десятков шагов от ребят и не знал, что делать. Мальчик достал из кармана коробок спичек:

— Штраус, — мягко, снисходительно поправил он чернявого. — Вот, держи.

— Да по херу, — чернявый