Реальность миров - Ларс Один

— Вон отсюда, все! — прохрипел он.

Теперь и они ушли, затворив за собой дверь. Он же, медленно, как это даётся тяжело больным людям, поднялся и прошаркал к окну. После приложился лбом к прохладным створкам мутной слюды и стоял так некоторое время. Вдруг, очнувшись, открыл окно и, облокотившись о подоконник, выглянул наружу. Солнечный свет, до того едва проникавший в комнату, теперь ослепил его, заставив зажмуриться. Слегка морозный ветер ворвался следом за солнечными лучами и принялся разгонять спёртый, больной запах прошедшей ночи. Седые, редкие кудри, подхваченные ветром, затрепетали. Одет он был лишь в нательную рубаху, но не чувствовал ни холода весеннего утра, ни боли.

«Странно, — подумал он, — либо лекарство того болвана помогло, либо я действительно при смерти.»

И всё же он понимал, что умирает. Он чувствовал это и оттого так злился на всех и вся. На этот раз ему не выйти из этой комнаты. За окном как обычно проснулся город. Горожане, как замороченные муравьи, сновали по укрытым снегом улицам, каждый по своим делам. Ему стало невыносимо грустно от осознания, что даже после его смерти жизнь этого мира не остановится. Всё также будет светить солнце, резвиться ветер, а люди суетиться.

«Как бы мне хотелось пожить ещё немного, хотя бы этим летом, — пронеслось в его усталой голове. — Увидеть цветущие сады, пройтись по улицам моего города, посетить дуврский Турнир. Неужели это действительно конец?!»

Ему стало хуже. Боль вернулась и грудь вновь запылала нестерпимым жаром. Слабость заставила его повиснуть на подоконнике всем телом, но он держался. Старик отказывался умирать на полу, уткнувшись взглядом в потолок и того хуже в пол или стену. Он желал видеть солнце, свой город и толпу горожан внизу. Он хотел слышать шум городских улиц, чувствовать доносимые ветром запахи Гарда. Однако смерть неумолимо приближалась.

«Как вовремя я написал завещание, — только и успел подумать он напоследок. — Он продолжит жить за меня…»

Вот уже и нет сил остаться в окне, и он стекает с подоконника бесформенной массой обтянутых морщинистой кожей костей. Старику всё же удаётся запечатлеть в последней вспышке сознания и город, и солнце, и саму жизнь. После чего смерть навсегда обрывает все его чувства.

— О боги, господин да Лаваль! — услышавший шум падающего тела слуга, после робкого взгляда в приоткрытую дверь, забежал в спальню.

За ним, толкаясь, ввалились все остальные. Многие совсем не в силах скрыть облегчения, скорбят лишь молодой страж и старый слуга магистра.

Глава 10. Пёс

Рор

Заметно потеплело, и хотя под ногами всё ещё лежал подтаявший, постепенно превращавшийся в кашу, снег, а на ветках плакали сосульки, внутри у быстро шагавшего юноши всё пело и кричало о весне. Природа вокруг, в тон его настроению, сверкала в лучах приветливого, утреннего солнца. В суме, перекинутой через плечо, нёс он сапоги, на починку к городскому мастеру. Сам он был сельским работягой, слегка наивным и очень добрым юношей. Семья их по сельским меркам не бедствовала, но работать в сезон приходилось много. Пока же работы в поле не начались, сказался он больным, пожаловался родным на больной зуб и отправился в город к лекарю. Зубы у него конечно были здоровы, а причина была так, для отвода глаз. А вот поглядеть на городских девиц, помечтать о разном, да и пройтись, разгоняя застоявшуюся, зимнюю тоску — было в самый раз. Родные и соседи засыпали его конечно разными поручениями. Оно и понятно, кому охота по талому снегу да грязи в город тащиться. Юноша всё запомнил: сапоги починить, соли купить, лекарств разных не забыть. Уже подходя к городу, заметил он столпившихся у дерева подростков. Одеты те были прилично и по виду происходили явно не из бедных городских семей. Там же жалобно повизгивал пёс, которого один из них тащил на верёвке к дереву. Невдалеке за всем наблюдал потерянный, не то старик, не то так плохо выглядевшая женщина, а может и не старый ещё мужчина, кто ж этих нищих разберёт. Потерянный всё время порывался подойти к мальчишкам, но те что-то кричали, и он застывал на месте, растерянный, с трясущимися руками. Селянин уже был рядом, когда тот мальчишка, что тащил пса на верёвке, перекинул её через толстую ветку и стал тянуть что есть силы вниз. Пёс упирался, продолжая жалобно повизгивать. Живодёру явно не хватало сил, и он злобно пыхтел, не желая сдаваться на глазах у сверстников. Потерянный упал на колени и принялся в отчаянье колотить руками по снежной каше. Другой мальчишка стал помогать товарищу и вместе они смогли наконец поднять пса повыше. Животное, лишившись опоры, начало хрипеть и задыхаться, вертясь во все стороны и даже пытаясь на весу перегрызть верёвку. Юноша подбежал и с разбегу толкнул живодёров в спины, да так, что те повалились лицами в талый, грязный снег. Верёвка вылетела из их рук, пёс упал в снег и какое-то время пытался подняться. Затем всё же смог встать на все четыре лапы и, стараясь изо всех сил, побежал прочь. Его заносило в стороны, но он продолжал бежать, не прекращая жалобно и хрипло скулить. Потерянный бросился за ним, нелепо размахивая обмотанными тряпьём руками. Судя по всему, это был его пёс, а может и не его вовсе, а лишь брат по несчастью, из тех бедолаг, которых они часто и съедали в голодную зиму. Маленькие живодёры также поднялись на ноги, отряхиваясь и злобно ругаясь.

— Ты кто такой? — закричал ему тот самый мальчишка, что так хотел удавить бедного пса и при этом выхватил из ножен висевший на поясе нож с резной ручкой.

— У́нас, — ответил селянин, снимая с плеча суму.

— Какое тебе дело до наших забав? — не унимался упитанный подросток, приближаясь к обидчику.

— Псы даны людям богами для дружбы и службы. Издеваться над ними, а тем более убивать без причины, большой грех, — объяснил Унас.

— Они всё равно его сожрут с голодухи, — поддержал того, что с ножом другой живодёр, тот, что так рьяно помогал ему с верёвкой. — На чёрный день держат.

— Раз зиму пережил, то и ладно, — спокойно заметил селянин. — Не вам его жизни лишать ради забавы.