Пир плоти - Кит МакКарти

В приемной Гамильтона-Бейли Джонсон натолкнулся на препятствия, которые ему удалось преодолеть, лишь проявив несгибаемую твердость. Он, придав своему лицу чрезвычайно строгий вид, долго размахивал служебным удостоверением, в результате чего наконец достиг кабинета профессора. Но и в самом кабинете, где Джорджина за его спиной оправдывалась перед своим шефом в собственном бессилии, Джонсону опять было оказано сопротивление, и Гамильтон-Бейли сдался лишь после того, как убедился, что полицейский не уйдет, пока ему не будет уделено хотя бы несколько минут. В конце концов профессор со вздохом указал Джонсону на кресло напротив своего стола.

Кроме профессора в кабинете присутствовали: скелет — он стоял на подставке рядом со столом — и паук-птицеед, взгромоздившийся на полку прямо над головой хозяина помещения. Чучело паука с угрожающим видом взирало на посетителя сверху, в то время как скелет, открыв рот, изумленно следил за всем происходящим из своего угла.

Профессор Гамильтон-Бейли тоже напоминал набитое соломой чучело, но поскольку он трясся и распространял вокруг себя почти физически ощутимое возбуждение, то, по-видимому, процесс набивки был завершен совсем недавно.

Гамильтон-Бейли, при всем своем апломбе, выглядел до странности неухоженным. Красная «бабочка» сидела на его шее криво, рубашка была мятой, — похоже, она уже много дней не знала ни стиральной машины, ни утюга. А кроме всего прочего, профессор интенсивно потел. Возможно, виной тому была высокая температура в кабинете.

— Я сейчас ужасно занят, констебль. Это не может подождать? — Гамильтон-Бейли компенсировал свой низкий рост высокопарными манерами. Но его попытка отделаться от незваного посетителя таким образом, увы, не удалась.

Джонсон умел настоять на своем, и понижение в звании его тоже не смутило. Он заметил, что письменный стол профессора в полном порядке и практически пуст.

— Сожалею, сэр, но боюсь, что дело не терпит отлагательств.

Если бы Джонсон обладал познаниями в области медицины, то, услышав вздох, с которым профессор анатомии воспринял его сообщение, он заподозрил бы, что нечто застряло между надгортанником и язычком Гамильтона-Бейли и грозит заблокировать его трахею.

— Ну хорошо. Я вас слушаю, — сдался профессор.

— Насколько мне известно, вы принимаете участие в руководстве Музеем анатомии и патологии.

— Не совсем так. Музеем заведует Айзенменгер. Обратитесь к нему.

— О, прошу прощения. Мне сказали, что вы отвечаете за все, что касается анатомии.

Гамильтон-Бейли нетерпеливо принялся объяснять подробнее:

— Говоря чисто формально, анатомические препараты и муляжи являются собственностью отделения анатомии. Исходя из этого, на меня возложена обязанность руководить отбором экспонатов для музея и следить за тем, как именно они выставляются и содержатся ли в надлежащем порядке.

Джонсону с некоторыми усилиями удалось продраться сквозь дебри профессорского многословия и записать суть сказанного.

— Скажите, пожалуйста, где вы были вчера вечером?

Гамильтон-Бейли уже собрался ответить, но вместо этого лицо его вдруг выразило негодование.

— Позвольте спросить, констебль, а вам какое до этого дело?

За годы своей службы Джонсон уже столько раз наталкивался на недоброжелательный прием, что это перестало производить на него какое-либо впечатление.

— Сегодня утром в музее было найдено тело молодой девушки. По всей вероятности, она была убита.

Гамильтон-Бейли выглядел очень усталым. Труп в музее мог взволновать профессора, а мог и не заинтересовать вовсе. По крайней мере, Джонсон так и не сумел правильно оценить реакцию Гамильтона-Бейли. Тот уже открыл рот, очевидно намереваясь возмутиться дерзостью полицейского, но остановился, резко втянул в себя воздух и произнес:

— Господи боже.

Джонсон ничего не ответил. Такая реакция была не совсем естественной, но, с другой стороны, она не выглядела и наигранной. Воцарилось молчание, в продолжение которого Джонсон чувствовал себя вполне комфортно, чего нельзя было сказать о Гамильтоне-Бейли.

— Я все-таки не понимаю, какое отношение это имеет ко мне.

— У вас ведь, насколько мне известно, имеется ключ от музея.

— А, понятно. — Получив объяснение, Гамильтон-Бейли счел возможным предоставить полицейскому требуемую информацию. — Да, имеется.

— Вы позволите взглянуть на него?

Гамильтон-Бейли застыл, словно не поняв вопроса, затем полез в карман. Найдя ключ в другом кармане, он показал его сержанту. Джонсон взял ключ у него из рук, на что профессор отреагировал слабым «О!».

Последовала новая пауза, которую прервал Джонсон, спросив:

— Так как насчет вчерашнего вечера?

Гамильтон-Бейли вздрогнул, как будто в этот момент паук, которому надоело сидеть без дела, решил прыгнуть ему на шею. Опять наступила тягостная пауза. Джонсон молчал с вопросительным видом, в то время как в Гамильтоне-Бейли явно происходила какая-то внутренняя борьба. Наконец одна из враждовавших сторон, видимо, победила, и профессор признался:

— Я был дома.

Джонсон не упал со стула при этом сообщении, но приподнял одну бровь и произнес:

— Да?

— Вместе с женой, — продолжил Гамильтон-Бейли. И, помолчав, добавил: — Весь вечер.

Джонсон по опыту знал, что чересчур подробная информация не менее подозрительна, чем слишком скудная, а потому решил уточнить:

— И ваша жена подтвердит это?

Раздражение Гамильтона-Бейли достигло апогея.

— Ну разумеется, она подтвердит! — воскликнул он. И продолжил: — Если у вас все…

Однако если он рассчитывал таким образом выпроводить Джонсона, то просчитался. Полицейский пропустил его слова мимо ушей.

— По-видимому, убитую девушку звали Никки Экснер. Вы ее знали?

На этот раз ответ Гамильтона-Бейли не заставил себя ждать.

— Никки Экснер? О боже! Я был ее руководителем.

— Значит, вы знали ее?

От полученного сообщения профессор то ли находился в шоке, то ли умело имитировал это, а потому ответил не сразу; отвечая, постарался по возможности дистанцироваться от столь неприятного события.

— Да, разговаривал с ней несколько раз, чтобы проверить, все ли у нее в порядке с учебой, нет ли каких-нибудь проблем, ну и тому подобное.

— И когда вы разговаривали с ней в последний раз?

Этого Гамильтон-Бейли не мог припомнить. Пришлось обратиться к Джорджине, которая, понятно, подслушивала разговор и уже держала наготове деловой календарь профессора.

— В начале учебного года. Десятого октября.

— Тогда ее дела были в порядке? Ее ничто не беспокоило?

Профессор вынужден был разочаровать Джонсона, изобразив на лице виноватую улыбку и ответив так:

— Насколько я помню, все было в порядке. Но такие беседы не принято записывать — разве что студенту требуется какая-то помощь по официальным каналам.

Джорджина вернулась на свой пост подслушивания, но разговор уже подходил к концу — Джонсон извлек из него все, что было возможно. Всем своим видом давая понять, что разговор окончен, он поднялся с кресла.

На лице Гамильтона-Бейли заиграла облегченная улыбка, и он тоже поднялся.

— Если у вас в ходе следствия возникнут какие-либо вопросы, я всегда готов помочь, — расщедрился он напоследок.

— Кто-нибудь из наших сотрудников придет к вам, чтобы снять письменные показания, — закончил разговор Джонсон на официальной ноте.

— Конечно, конечно, — согласился Гамильтон-Бейли, провожая его до дверей. Неожиданно он произнес: — Это действительно ужасно. Скажите, а… от чего она умерла?

Джонсон, уже находясь в дверях, ответил кратко:

— Ее повесили.

Похоже, в этот момент паук-птицеед все же добрался до профессора, потому что тот застыл на месте.

— Повесили? Но я думал… — Тут Гамильтон-Бейли пришел в страшное смущение и, помявшись несколько секунд, объяснил: — Дело в том, что мне говорили о каком-то кровавом злодеянии…

— А кто сказал вам это, сэр? — равнодушно поинтересовался Джонсон, как будто вопрос ничего не значил.

Бросив на Джонсона испуганный взгляд, Гамильтон-Бейли ответил:

— Бэзил Рассел, — и поспешно прибавил, дабы на его коллегу не пала тень подозрения: — Он видел это сегодня утром.

Кивнув, Джонсон продолжал стоять в непринужденной позе. Казалось, он мог простоять так целую вечность. Наконец, набравшись смелости, профессор спросил:

— Вы хотите узнать еще что-то, констебль?

Молча смерив фигуру Гамильтона-Бейли безучастным взглядом, Джонсон покачал головой:

— На данный момент — нет, профессор.

Джонсон вышел из кабинета, думая о том, что реакция Гамильтона-Бейли на его вопросы все-таки была не вполне адекватной, не вполне естественной.