Пир плоти - Кит МакКарти

Никто из присутствующих не решился как-либо прокомментировать слово «инцидент».

Гамильтон-Бейли озадаченно нахмурился, и без того тонкие черты его лица, казалось, стали еще тоньше.

— Так что все-таки случилось?

И опять эта фраза прозвучала как-то неестественно.

В этот момент декан увидел, что кто-то в другом углу буфета пытается привлечь его внимание, и, извинившись и кинув «Бэзил объяснит», оставил Гамильтона-Бейли в обществе Рассела, тут же утратив все свое олимпийское благолепие. Странно, но Рассел, глянув в том же направлении, почему-то не увидел никого, кто претендовал бы на внимание декана.

Оставшись наедине, оба профессора смотрели друг на друга в некотором замешательстве. Бэзил коротко рассказал коллеге, что утром в музее был найден труп, и Александр изобразил на лице потрясение.

— Кошмар! — произнес он магическое слово, способное не хуже нервнопаралитического газа пресечь в зародыше всякое конструктивное обсуждение какой-либо проблемы.

— Жуткое кровавое месиво.

— Кровавое месиво?!

— Ну да. Подвешена к потолку, как туша в мясной лавке, а внутренности вывалены наружу. Всюду сплошные кишки и кровь. Все равно что…

Но тут Рассел обнаружил, что Гамильтон-Бейли его просто не слышит — Александра объял самый настоящий ужас.

— О боже! — выдохнул он, борясь с подступающей тошнотой. Казалось, профессор вот-вот потеряет сознание.

Рассел посмотрел на коллегу с нескрываемым изумлением:

— Вам плохо, Александр?

Гамильтон-Бейли, чье лицо серело буквально на глазах, спустя некоторое время все же нашел в себе силы ответить, что чувствует себя прекрасно.

— Я думаю, в скором времени вам нанесет визит полиция, — не преминул «обнадежить» его Рассел.

В глазах Гамильтона-Бейли заметался испуг.

— Мне?! Зачем?

— У вас есть ключ от музея. Они считают это важной уликой.

Это сообщение, похоже, окончательно подкосило профессора анатомии, вогнав его в предобморочное состояние.

В этот момент декан, прервав беседу Гамильтона-Бейли и Рассела, пригласил всех присутствующих в зал заседаний. Рассел еще долго не сводил глаз с профессора анатомии, и в голове у него роился целый сонм вопросов.

В целом Уортон была довольна тем, как все складывалось. Конечно, Сайденхем далеко не тот патологоанатом, которого она пригласила бы сама, но даже он на начальной стадии расследования дал ей кое-какую ценную информацию. Оказалось, что Экснер умерла уже после полуночи — возможно, часа в три ночи. Причиной смерти, по всей вероятности, послужила потеря крови, так что вскрывали ее еще живую. А вот к тому моменту, когда ее повесили, она (опять же по утверждению Сайденхема) была уже мертва. Ну или почти мертва.

Никаких следов взлома в музее обнаружено не было, и это тоже весьма обрадовало Уортон, поскольку существенно сужало круг подозреваемых. Конечно, любой из сотни посетителей, побывавших в музее накануне, мог спрятаться где-нибудь в кладовке, но даже в этом случае выявить его было несравненно проще, чем разыскивать убийцу среди нескольких миллионов лондонцев.

Впрочем, теперь это, возможно, уже не имело значения.

У нее был Боумен, или Билрот, или как там еще он себя называл.

Насильник, работавший в заведении, где было совершено изнасилование!

От переполнявших ее чувств ей хотелось броситься самой себе на шею.

Джорджина Бадд, секретарша Гамильтона-Бейли, занималась письменными работами, которые ей передали четверо старших преподавателей, состоявших в штате отделения анатомии. Профессорских работ она не получала уже несколько дней. Похоже, он забросил даже свое самое, как он считал, главное дело, с которым еще недавно носился как с писаной торбой, — «Анатомию» Грея. В последние месяцы Джорджина посвящала ему значительную часть своего рабочего времени. Довольно хорошо зная перипетии семейной жизни профессора, она могла с большой долей уверенности предположить причину этого охлаждения.

Ирена Гамильтон-Бейли.

Судя по тому, каким несчастным и расстроенным выглядел профессор сегодня утром, его семейная драма достигла апогея.

На телефоне, стоявшем перед ней, зажглась лампочка.

Джорджина, как и большинство женщин, была особой любопытной и еще в самом начале своей академической карьеры обнаружила, что звукоизоляция в кабинете ее шефа далека от совершенства, так что если выключить лазерный принтер и плотно закрыть дверь и окна, то вполне можно услышать, что происходит за стеной. Для этого достаточно, сделав вид, будто созерцаешь заброшенное кладбище за окном, встать вплотную к этой самой стене.

— Ирена?

Уже по первому слову Джорджина поняла, что сегодня совершила этот маневр не зря. Гамильтон-Бейли сам никогда не звонил жене.

— Мне надо с тобой поговорить.

(— Это что, не может подождать до вечера?)

Джорджина живо представляла, будто читает мысли миссис Гамильтон-Бейли. Та, несомненно, должна была сказать нечто подобное.

— Это срочно. Очень срочно.

(— В самом деле?)

— Это насчет прошлой ночи.

Было слышно, как где-то на улице плачет ребенок.

— Ирена, ради бога, я не вижу причин, чтобы реагировать так.

Последовала очень длинная пауза. Наверное, говорила Ирена. Когда она наконец закончила свою речь, снова заговорил Гамильтон-Бейли. Он заговорил тем твердым тоном, который появлялся у него только в разговоре со студентами, не проявившими должных знаний относительно пролегания какой-либо артерии или взаимоотношений того или иного органа со своими соседями.

— Я не знаю, с кем ты была…

Джорджина едва не поперхнулась. Это была сногсшибательная информация, и, судя по тону профессора, поднимавшемуся все выше, его фраза вызвала бурную реакцию со стороны супруги.

— …и не желаю знать! — почти прокричал он, очевидно пробиваясь сквозь заградительный огонь ее ответных тирад. — У нас тут кое-что произошло. Нечто ужасное…

За три года, которые Джорджина проработала с Гамильтоном-Бейли, ей довелось подслушать немало сальных разговоров и злопыхательских академических сплетен о ее шефе, но это было ни на что не похоже. Поистине из ряда вон.

— Возможно, полиция…

Дверь в приемную отворилась, и вошли два старших преподавателя. Они, по своему обыкновению, громко спорили, а потому не обратили на Джорджину ни малейшего внимания. Она же моментально обернулась к вошедшим, поставив кофейную чашку за корпус монитора, чтобы те не увидели, что она пуста.

— Просим прощения, Джорджина, — сказал один из них. — Мы не знали, что вы решили устроить перерыв.

Справившись с раздражением, она улыбнулась.

— Все в порядке. Чем могу служить?

Они опять принялись спорить по поводу того, чьей работой ей следует заняться в первую очередь. К тому времени, когда преподавателям наконец удалось достичь компромисса, разговор за стеной уже закончился. Незваные гости объяснили Джорджине, что им от нее нужно, и ушли, оставив ее в тиши и одиночестве.

Джонсону потребовалось немало времени, чтобы найти людей, способных хоть что-нибудь сообщить о Никки Экснер. Он уже начал подозревать, что в школе существует заговор молчания относительно всего, что связано с убитой, пока Берри, казначей, не разъяснил ему, в чем дело.

— В большом учебном заведении такого типа практически невозможно знать кого-либо из студентов более или менее близко. Ежегодно к нам поступают две сотни человек; учатся они на пятнадцати разных отделениях, в каждом из которых занятия ведут четыре или пять преподавателей. Студенты не знакомятся с преподавателями лично, а уж преподаватели тем более не знают никого из них.

Такое положение вещей не сулило Джонсону ничего хорошего.

— Так к кому же мне обратиться? Кто может дать мне сведения о Никки Экснер?

— Возможно, ее руководитель и знает что-нибудь, — предположил Берри с сомнением в голосе. Он явно давал понять инспектору, что тому не стоит ставить все на эту карту.

— Возможно?

— За каждым студентом при его поступлении в школу закрепляется руководитель, — вздохнул казначей. — Некоторые из них относятся к своим обязанностям ответственно и усердно опекают своих воспитанников, другие не проявляют в этом излишнего рвения.

— А кто был руководителем Никки Экснер?

Покопавшись несколько минут в одной из папок на своем столе, Берри нашел его имя:

— Профессор Гамильтон-Бейли. Это заведующий анатомическим отделением.

Джонсон и без него знал, кто такой профессор Александр Гамильтон-Бейли. Однако он старательно записал имя в свой блокнот.

— Благодарю вас, — произнес он, вставая. — Как мне пройти в отделение анатомии?

В приемной Гамильтона-Бейли Джонсон натолкнулся на препятствия, которые ему удалось преодолеть, лишь проявив несгибаемую твердость. Он, придав своему лицу чрезвычайно строгий вид, долго размахивал служебным удостоверением, в результате чего наконец достиг кабинета профессора. Но и в самом кабинете, где Джорджина за его спиной оправдывалась перед своим шефом в собственном бессилии, Джонсону опять было оказано сопротивление, и Гамильтон-Бейли сдался лишь после того, как убедился, что полицейский не уйдет, пока ему не будет уделено хотя бы несколько минут. В конце концов профессор со вздохом указал Джонсону на кресло напротив своего стола.