Пир плоти - Кит МакКарти
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Дома.
— Всю ночь?
— Да.
— Но подтвердить это, разумеется, некому?
Билрот пожал плечами.
— В котором часу ты ушел отсюда?
— В полпятого, — ответил он не задумываясь.
— А дома был…
— В полшестого.
— И больше не выходил?
Билрот энергично затряс головой. Его прическе это нисколько не повредило — грязные волосы не шелохнулись, словно намазанные клеем.
— Так почему ты опоздал?
Он открыл было рот, но передумал отвечать и просто пожал плечами.
— Уже одиннадцать, Тим. Где ты был все утро?
— Я плохо себя чувствовал, — ответил он чуть слышно, — всю ночь.
— Неужели? — презрительно бросила Уортон. — А затем вдруг почувствовал себя лучше и совесть не позволила тебе больше оставаться дома, да?
Он кивнул, не поднимая головы. Наступило продолжительное молчание. Затем Уортон подошла к Билроту вплотную и скомандовала:
— Ну-ка встань и выверни карманы.
При этом лицо парня стало таким испуганным, что Уортон невольно улыбнулась.
— Зачем? — пробормотал он, переводя взгляд с ее лица на Джонсона и обратно.
— Если не хочешь делать это здесь, можем отправиться в участок, — предупредила она усталым голосом.
У Тима не осталось выбора. Медленно и очень неохотно он подчинился, и среди листков обыкновенной и папиросной бумаги, табака, кулька мятных леденцов и нескольких мелких монет на стол легло пять пакетиков героина.
Уортон, никак не прокомментировав это, спросила, глядя ему в глаза:
— Зачем эта работа?
— Что вы хотите сказать? — Вид у него теперь был совершенно запуганный, как будто Уортон угрожала ему ножом.
— Почему ты устроился в Музей анатомии и патологии?
— А почему бы и нет? — состроил он гримасу.
Она подождала секунду.
— Ну да, понятно. Это интересное место. Столько увлекательных экспонатов. Так познавательно!
Тим лишь молча смотрел на нее.
— Столько хороших ножей! И шприцев…
— Я же сказал, я больше не употребляю наркотики! — бросил он.
Неожиданно Джонсон схватил его за запястье. Билрот попытался вывернуться, но безуспешно. Джонсон закатал рукав его фуфайки, и на руке Тима открылись следы уколов.
— Значит, не употребляешь? — улыбнулась Уортон. Джонсон разжал руку, и Билрот молча опустил рукав.
— Итак, мы убедились, что насчет наркотиков ты врешь. Как насчет остального?
Парень ничего не ответил.
Сев перед ним, Уортон вплотную приблизила к нему лицо.
— Как насчет убийства? Решил попробовать себя в новом амплуа?
— Что вы имеете в виду?! — в панике воскликнул он.
— Убийство, Тим, убийство. Что тут непонятного? Даже насильник в состоянии понять, что такое убийство.
Джонсон насчитал три секунды, в течение которых взгляд Билрота метался от одного полицейского к другому.
— Я никого не убивал! — прокричал он. — Что вы еще придумали?
«Он не врет», — подумал Джонсон. Однако если Уортон думала так же, то хорошо скрывала свои мысли.
— Ты хочешь сказать, что ничего не знаешь?
Взгляд парня по-прежнему перебегал с одного лица на другое, будто его глаза дергали в разные стороны за ниточки.
— Что случилось? — спросил он.
Уортон, словно учительница, диктующая домашнее задание, произнесла:
— Была убита студентка, Тим. В музее. А перед тем как ее убить… угадай, что с ней сделали?
Хотя вид у Билрота был испуганный и вел он себя как загнанный в угол маленький зверек, Джонсон понимал: парень догадывается о том, что произошло. Он открыл рот и спросил голосом, в котором даже глухой уловил бы боязнь услышать подтверждение своим догадкам:
— Что?
Улыбка Уортон теперь походила на улыбку убийцы, готового нанести удар.
— Ее изнасиловали, Тим, — прошептала она.
* * *— Это он убил, Джонсон.
Джонсон ничего не ответил. Она, конечно, имела право считать Билрота убийцей — масса косвенных улик была против него. Но Джонсон не любил скоропалительных выводов.
— Так что? — спросила она так, будто его согласие имело решающее значение.
— Похоже на то, что он мог это сделать, — признал он.
— Готова поспорить, это его рук дело!
«Кого, интересно, она пытается убедить? — подумал Джонсон.
— Где старший инспектор?
— Полагаю, все еще у декана.
Уортон состроила недовольную мину. Тот факт, что она сама спровадила его туда, не был в ее глазах извинительной причиной.
— Ну что ж, придется опять взять инициативу в свои руки.
Можно подумать, что это для нее непредвиденное затруднение.
— И что вы собираетесь предпринять?
— Мистер Билрот отвезет меня к себе домой, чтобы я могла познакомиться с его квартирой.
— Он уже успел выразить свой восторг по этому поводу?
— Еще нет.
Инспектор даже не улыбнулась. Джонсон всеми силами старался скрыть, что не одобряет ее методов, но, видимо, это плохо ему удалось, потому что она довольно резко бросила:
— Я хочу, чтобы вы допросили профессора анатомии Гамильтона-Бейли. После этого отыщите машину девушки, а также разузнайте все, что возможно, о Джейми.
Джонсон молча кивнул. Его лицо при этом осталось полностью бесстрастным.
— А затем, — продолжила Уортон после небольшой паузы, которую сделала то ли набирая в легкие воздух, то ли борясь с раздражением, — сходите в канцелярию школы и найдите все, что там имеется о Никки Экснер. После чего осмотрите ее квартиру. Поговорите с соседями.
А после ланча? Джонсон открыл было рот, чтобы задать этот вопрос, но передумал и лишь молча кивнул.
— А как насчет заключения патологоанатома?
Инспектор взглянула на часы:
— Оно будет готово не раньше пяти. Времени вполне достаточно, чтобы найти кое-какие вещественные доказательства, после чего Билроту будет уже не отвертеться.
Найти доказательства? Или подкинуть?
— Вы хотите, чтобы я при этом присутствовал?
Уортон неопределенно пожала плечами:
— Если вы к тому моменту уже покончите со всем остальным…
* * *Между сотрудниками медицинской школы существовало негласное правило: перед ежедневной встречей профессорско-преподавательского состава за ланчем заскочить минут на пятнадцать в буфет и поболтать.
Именно там декан Шлемм и подловил профессора Рассела. Он взял профессора под локоть и с выражением величественной озабоченности отвел его в сторону. Волнистая линия нахмуренных бровей декана с регулярным чередованием пиков и впадин пришлась бы впору олимпийцу. Казалось, весь облик Шлемма излучает спокойствие.
— Что происходит в музее?
По тону декана Рассел понял, что лучше всего будет изобразить высокомерное неведение.
— Одному Богу известно, декан.
В разговоре со Шлеммом считалось очень важным почти в каждую фразу вставлять слово «декан» — это тоже было одним из неписаных правил школы.
Шлемм понимающе кивнул:
— Надеюсь, это не слишком мешает вашей работе?
Рассел фыркнул:
— Почти все утро меня продержали в плену, как заложника! Придется перенести всю текущую работу на вечер. Какое право они имеют лишать меня свободы передвижения? Как будто я как-то связан с этой кровавой историей!
— Да, да!
— И как вы, конечно, понимаете, декан, подобные события отвлекают персонал от работы. Я с большим трудом заставил их вернуться к своим обязанностям.
— Ох да, представляю, — произнес декан таким тоном, каким два представителя высшей расы могли бы обсуждать недостойные выходки более низких существ.
Мимо них прошел Гамильтон-Бейли. Он ничего не ел со вчерашнего дня, и по его виду можно было подумать, что он вообще решил никогда больше не есть. Даже в этой академической обстановке, которую и в обычные-то дни нельзя было назвать оживленной, он выделялся своей замкнутостью. Шлемм, окликнувший его, не удостоился никакого ответа.
— Александр! — Декан не столько повысил голос, сколько придал ему суровости.
Профессор резко поднял голову. Глаза его расширились, и он изобразил на лице некое подобие улыбки.
— Декан?
— Мы как раз говорили об этом досадном происшествии в музее. Бэзил жалуется, что оно мешает работе его отделения.
Гамильтон-Бейли открыл рот, очевидно, чтобы выпустить на свободу какие-то слова, но те, похоже, не желали покидать своего убежища, а когда наконец застенчиво выглянули наружу, то прозвучали с неестественной взволнованностью:
— О каком происшествии?
— Не могли же вы не слышать об этом!
Но оказалось, что он мог. Даже декан вежливо, насколько позволяли правила приличия, выразил свое недоумение:
— Вы, похоже, единственный, кого не затронул этот инцидент.
Никто из присутствующих не решился как-либо прокомментировать слово «инцидент».