Построить будущее - Марик Лернер

— Слушаю! — вскакивает тот дисциплинированно с табурета, роняя деревяшку, используемую вместо стола, и вытягиваясь во фрунт. Хорошо еще чернильница стоит на полу, а то бы все кругом заляпал.

— Что ты все время пишешь? Я в данный момент ничего не диктовал, никаких приказов.

Еще не хватает, чтобы чужие разговоры на бумаге излагал.

— Может, письмо маме? Похвально!

— Никак нет! — Даже в полутьме вечера заметно, как его бросило в краску. — Я записываю ваши рассказы солдатам!

— Чего?

— Жалко, если пропадет. И потом для потомков сохранить благое дело.

У меня появился личный секретарь на манер евангелистов? И будут будущие поколения школьников изучать назидательные тексты, проклиная давно скончавшегося Ломоносова.

— Не могли бы вы, Михаил Васильевич, — застенчиво говорит прапорщик, — повторить с… — он заглянул в записи, — «Король по склону едет»? К сожалению, не все запомнил.

И ведь не пошлешь по известному адресу. Тихий-тихий, а настойчивый. Не успокоится. К солдатам пойдет, можно гадалку не звать. Не то чтобы жалко или я чего-то всерьез опасался…

— Обидно, если строчки искажу.

— Так, — после секундного размышления выношу приговор, — стих лично для тебя повторю.

Гусев расплылся в довольной улыбке.

— Все записи мне в руки. Без одобрения ни одна строчка в печать или на дружескую беседу с кем угодно не попадает.

— Там нет никаких моих оценок и комментариев. Только сами байки.

Еще и умный. Догадался, с чего я возбудился и требую на цензуру и редактуру.

— Ведь издали сборник ваших басен, почему не продолжить…

И надо сказать, разошелся он тиражом аж в тысячу экземпляров. Жить на эти доходы не получится, однако высшее общество реально читает. В основном детям, но ведь на то и рассчитывал. С юных лет вырабатывать привычку к русскому, а не французскому или немецкому тексту. Лиха беда начало.

— Потому что у меня, — говорю максимально честно, — при внимательном чтении может появиться желание исправить слово, целое предложение или добавить нечто новое. По опыту знаю — нет предела совершенству, и сколько раз сызнова перечитаешь, столько раз и исправления идут. А после издания поправить уже не удастся. Все твои ошибки и неточности останутся на бумаге. Ты меня понял?

— Да, Михаил Васильевич!

Кстати, обращение по имени-отчеству, а не по званию случайно ли? Может, попытка уйти в сторону от дисциплины и свободнее беседовать? Команды «без чинов» не было. Тогда он хитрее, чем я представлял.

— Стоп! — вспоминаю мимолетное раздражение на редакцию и порчу подачи информации. — Не твою ли корреспонденцию читал в «Вестях» о последнем выпуске в Шляхетском корпусе?

— Так точно! Моя!

Гусев не такая и редкая фамилия, а имени под заметкой не было. Вот и не сопоставил.

— И нечем гордиться. Газетная заметка должна содержать максимум информации и минимум лирики. Где, когда, по какому поводу собрание, кто выступал и краткое содержание речи. Тебе бы в писатели идти! Газетное дело совсем иное.

Господибожемой, глаза горят, будто не выговор сделал, а похвальную грамоту вручаю.

— Я могу вам показать свои личные заметки?

Ну точно, в биографы метит. Нашел бесплатного учителя. Лучше бы ты «Журнал полка» нормально вел. Хотя в принципе любопытно, чего он наваял. Все же представитель определенного общества. Того самого среднего, на которое я вынужден делать ставку. Не аристократы, но и не неграмотные мужики.

— Неси все, — отмахиваюсь, — только завтра. Сейчас изволю отправляться спать, и не мешайте больше до утра! И да… Непременно напиши маме. Проверю. Она наверняка волнуется.

Глава 10

РАЗБОР КРЫМСКИХ ПОЛЕТОВ

По прибытии в штаб для получения дальнейших указаний первое, что услышал:

— Господин Ломоносов, какими судьбами здесь?

Навстречу шел неплохо знакомый Афанасий Романович Давыдов.

Петербург город маленький, и мы неоднократно пересекались. Приятный человек, без свойственной многим дворянам при общении с бывшим мужиком фанаберии. Хотя, откровенно говоря, насчет его знатности присутствуют определенные сомнения. Происхождение у него самое мутное. Якобы шляхетское, но, судя по всему, ни богатств, ни положения родители не имели. Так тем более похвально. Выслужившиеся на публике частенько норовят изображать из себя большего мусульманина, чем пророк Мухаммед.

— Да вот, в пехоту перевели, полком командую.

— Ы? — с откровенным недоумением сказал он.

— Воронежским мушкетерским, в чине премьер-майора, — говорю без особой охоты.

Замечательно представляю, как это выглядит в его глазах. В шестнадцать лет начал службу солдатом. Принимал участие в Северной войне и Персидском походе и последовательно рос в должностях и званиях, до такого же чина. И не благодаря семейным связям. Неудивительно, что на выскочку вроде меня настоящая военная косточка должен смотреть как солдат на вошь.

— Каким образом? — блестяще подтвердив догадку, прорвало Давыдова.

— Ласси приказал. Офицеров почти не было, а у меня звание.

— Полк на месте, не пропал? — Вот теперь он уже шутит. Оправился от внезапного удара. Чем мне и нравится. Независтлив и не станет интриговать, норовя плюнуть в тарелку, коли обойдут с назначением.

— Страшная сторона военной жизни заключается в кажущейся легкости ее усвоения. И для многих проще всего отдавать приказы, не задумываясь о последствиях.

— Но не для тебя?

— Я еще не привык посылать людей на смерть. И не хочу, чтобы солдаты умирали ради моей славы.

— Похоже, из тебя может выйти настоящий командир, — одобрил Давыдов. — Правильные мысли. Правда, нуждаются в корректировке. Хороший полководец не моргнув глазом положит десятки тысяч человек.

Многозначительная пауза.

— Но положит их ради дела и победы, сохранив много большее число. Не для наград, как… — Он осекся и оглянулся.

— Ты прибыл от Миниха? — спрашиваю почти в лоб.

— Вот именно, — буркнул Давыдов.

Удивительно, насколько Христофор Антонович умудряется восстанавливать против себя всех офицеров от прапорщиков до генералов. Будто специально провоцирует, устраивая скандалы. Друзей такое поведение не добавляет. Он человек мстительный. Если кого невзлюбит, будет последовательно уничтожать. И я очень доволен, что судьба не занесла в его подчинение. Карьеру в армии делать не собираюсь, а злопамятный враг с высоким положением абсолютно без надобности.

— А я могу пригласить тебя на ужин и для разговора? — спрашиваю.

— О чем?

— Поход! Не токмо один я, все офицеры вновь прибывшие желают узнать подробности и результаты. Передача прямого опыта от первого лица, участвовавшего в действиях лично, а?

— В обмен, — откровенно улыбаясь, предлагает.

— Особых откровений, как и заметных досадных промахов, за время осады Азова не произошло. О своих геройских подвигах рассказать тоже не удастся. Зато хорошее вино и еду обещаю.

— Скромно.

— Честно. Нечем особо хвастаться. Приказали — пошел.

— Ну да я не о том. Хочу портрет.

— Я же не художник! Красками практически не пользуюсь. Могу имена назвать очень приличных.

— И где они здесь? — Давыдов, изображая изумление, огляделся. — Кроме того, хочу рукой Ломоносова созданный. Но не карандашом. Настоящий, чтобы на стену повесить.

— Зачем?

— А ты не приукрашиваешь людей. Как есть изображаешь. Лет через двадцать посмотрю на себя и порадуюсь: экий орел был!

— Идет, — киваю. А чего зря упираться. Это уж точно не краденое. Свое. — Зимой будет время — займусь.

— Вот и договорились. Тогда непременно посидим. Веди!

Любопытные офицеры собрались быстро, стоило пустить слух о появлении настоящего участника Крымского похода. Пришли даже расположившиеся неподалеку апшеронцы и парочка казачьих командиров. Несложно догадаться: в будущем году нам предстоит развлечение с повторным посещением ханства, и выяснить конкретные подробности не помешает.

— Перед выходом отслужили молебен и торжественно отпраздновали коронацию императрицы, — начал после представления Давыдов.

О! — набрасывая карандашом портрет оратора, подивился. А я думал, только при советской власти наступления приурочивали к юбилею Ленина-Сталина. Оказывается, древняя традиция. Кстати, не стоит упускать церковные церемонии в подобных случаях. А то я излишне пренебрежительно отношусь и частенько забываю про благословляющих святых отцов.

— В армии было пятнадцать пехотных, десять драгунских полков, до десяти тысяч ландмилиции и пятнадцати тысяч малороссийских и запорожских казаков…

Это приблизительно пятьдесят восемь — шестьдесят тысяч строевых, мысленно прикидываю. Легкая конница в подходящем количестве. Достаточно для защиты от мелких наскоков и прикрытие. А гоняться по степи за основной толпой задачи не имелось.