А-Два - Адель Гельт

она была слишком мала, к возрасту же сознательному многое подзабылось, что-то потерялось… Остались два слова, почти непонятных в городах на равнине, но страшных в своей обыденности на перевалах и в горных долинах: элементальный шторм.

Шторм вызвал обвал, тот засыпал сразу три аула по южную сторону перевала Тоо-Ашу. Были гарантировано, очень надежно убиты и сразу же похоронены старшие Тычкановы, вместе с ними Тычкановы младшие — кроме самой, чудом уцелевшей, Куяным, и еще какие-то, наверняка, очень хорошие, орки. От последних не осталось никого, кто хранил бы память — кроме архивных работников, на долгом веку видевших и не такое.

До всего этого подросшей Куяным уже не было никакого дела: она осталась одна.

Одна, да не совсем. В СССР, как известно, нет детей-беспризрников, не стала таковой и Тычканова. Старинное здание, бывшее очень давно барской усадьбой, а ныне отреставрированное и принявшее в своих крепких стенах Сарытаусский детский дом номер четыре, стало понемногу взрослеющей горной орчанке настоящим домом— вплоть до прихода первого совершеннолетия, каковое в стране Советов наступает в возрасте восемнадцати лет.

Кабинет директора Куяным страшно нравился. Чувство это было взаимным: домовой, отвечавший конкретно за главное помещение детского дома, очень хорошо относился к скромной и работящей девушке. «Не то, что эти оторвы,» - поговаривал он на квартальном съезде обкома, и был, что характерно, прав.

Так вот, кабинет директора был большим, светлым и очень интересным. Стены были обиты тканевыми обоями салатово-зеленого бархата, поверх бархата распускались золотые цветы, а еще на стенах висели в числе значительном грамоты и медали.

Наград было много, от этого немного рябило в глазах, но наивная девушка искренне полагала, что все это — очень и очень красиво. «Подумаешь, много и ярко. Это надо рассматривать в другом смысле!» - отчего-то горячилась даже во внутреннем своем монологе Куяным. «Каждая грамота, каждая медаль — это настоящее достижение, плод долгой и правильной работы. Там ведь где-то есть и моя медаль тоже!»

Куяным действительно успела получить медаль и грамоту к ней: девушка, не в пример другим горным оркам, прекрасно плавала и ныряла, поэтому спасение утопающего школьника из соседнего села оказалось поступком правильным и героическим, но не очень сложным. Правда, гордиться несомненным достижением это не мешало совершенно.

Сейчас в кабинете царил полумрак: яркое летнее солнце и без того нагревало всё вокруг как сковороду, поэтому шторы были слегка прикрыты. Свет же по дневному времени директор не включала, экономила вечно недостающие фонды.

- Ну, Тычканова, что мы с тобой решим? - директриса детского дома, дородная и внушительная дворфиха Ганна Остаповна Нечипоренко, смотрела на девушку выжидающе. Выбор, решение неудобного вопроса пришлось переложить на хрупкие плечи вчерашней воспитанницы: новый дом, уже почти построенный в ближнем пригороде Сары-Тоо, городе Каутске, задерживали со сдачей строители. Именно в этом доме выпускнице детского дома должны были дать положенную по закону квартиру, но вот беда — немного не успевали. Нужно было выбирать: или подождать немного, пожить пока в гостинице, выстроенной при детском доме как раз для подобных случаев, или согласиться на половину дома в сельской местности.

- Если ты интересуешься моим мнением, - золотозубая улыбка Нечипоренко явственно означала сразу две вещи: «интересуешься ты, как же» и немного «куда ты денешься», - то варианты равноценны. Строители обещали закончить через два или три месяца, но ты ведь все понимаешь...

Куяным понимала. Еще она понимала, что поселиться навсегда в провинциальном Каутске, городке меньшем, чем родной город, хотелось еще меньше, чем даже устроиться на работу в колхоз. Поэтому девушка решила поступить так, как неоднократно до нее делали основоположники, теоретики и практики: пойти другим путем.

Вообще, Каутск не был ни бедным (при нем находился военный аэродром, обеспечивающий всех жителей городка отличной работой и интересным досугом), ни особенно провинциальным: подумаешь, всего три дня дирижаблем или семь — поездом, и ты, например, в Москве! Сары-Тоо же и вовсе был областным центром, столицей горного края, знаменитого Желтогорья. Золотистые же срезы кусков породы, иногда вымываемых горными реками, отсвечивали вовсе не железным колчеданом, а самым настоящим самородным золотом.

Куяным знала об этом доподлинно и очень хорошо, но у некоторых ее намерений была своя причина. Сильный и приятный голос, миловидное, пусть и немного клыкастое, лицо, пластика гибкой акробатки и замечательная фигура, тонкая и звонкая, вызывали неизменное восхищение парней и тихую зависть девушек. «В театр тебе надо» - говорили завистницы. «Или в кино. Поезжай в большой город, поступай в артистки, будем потом сами себе завидовать, что с тобой вместе учились!»

Завершающая мысль «достанется больше женихов» не произносилась, или, по крайней мере, произносилась не вслух. Поэтому Куяным хотела в артистки, собиралась в артистки и все время думала о том, как она будет этой самой артисткой: для этого действительно следовало поехать учиться в одну из столиц.

Ганна Остаповна отвлеклась: она внезапно и величественно приподнялась в кресле и заорала что-то грозное и запрещающее голосом трубным и басовым, имея в виду увиденных в окно безобразников. Безобразники, братья Раиль и Наиль Губайдуллины (в детском доме их называли, соответственно, Рельс и Гвоздь), задумали очевидную шалость. Шалости братьев Губайдуллиных нередко становились пакостями, те, в свою очередь, грозили перерасти в чрезвычайное происшествие, а вновь отстраивать, например, автобусный гараж сейчас было некстати: не хватало времени и фондов.

Безобразники то ли вняли, то ли и без того собирались заняться созидательным трудом, но во дворе детского дома их почти сразу не стало. Директриса вернулась мыслями к Тычкановой и ее проблемам.

- Скажите, Ганна Остаповна, а можно третий вариант? - Куяным вдруг подумала, что идея, исподволь вложенная в голову многочисленными советчиками, имеет право на воплощение. - Что, если вместо квартиры мне — открытый сертификат? Тогда я поеду в Казань, Москву или Ленинград, и мне там дадут комнату или даже малосемейку!

- Ой, да что ты будешь делать в большом городе? - поговаривали, что в бурной юности Нечипоренко подвизалась на тучных нивах городского строительства как раз в одной из союзных столиц, и впечатлений с тех пор запасла массу: были они, по большей степени, резко отрицательными. - Ты там никого не знаешь, тебя там никто не знает. Что будешь там делать? В уборщицы пойдешь? В санитарки?

- А хотя бы и в санитарки. Труд у нас везде почетен, где какой ни есть! - к месту процитировала классика девушка. - Дадут комнату, пойду в больницу санитаркой, выучусь на медсестру, потом на доктора! Поди плохо, доктором-то