Испепеляющий яд - Аскольд Шейкин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Шорохов спросил:
— Но когда это Константина Константиновича отставляли от корпуса? Я ничего не знаю.
— История длинная. Девятого сентября приказом Главкома генерала Май-Маевского на посту командующего Добровольческой армии сменил барон Врангель.
— Про это я слышал, — вставил Шорохов.
— Да, но в тот же день наш корпус, приказом генерала Деникина, был передан из Донской армии в Добровольческую. Еще через пять дней приказом барона наш командир от корпуса был отставлен. Для того корпус добровольцам и передавали. Главком и барон заранее условились. Истинный заговор.
— И казаки позволили?
— Приказ по Добровольческой армии был жесточайший: "За неспособностью руководить войсками".
Шорохов никак не мог понять, на чьей стороне коринт. Спросил:
— А генерал?
— Приказа не принял, заявил, что корпуса никому передавать не будет, но командовать перестал. Нас и покатило на юг.
— А новый командир?
— Какой новый! У Главкома все понимали: пока Мамонтов в корпусе, любому новому башку снесут. Забили отбой. Две недели как корпус вернули в Донскую армию, Константина Константиновича снова назначили командиром, а мы все бежим и бежим. Понять можно. Вам любимая женщина изменит. На день, на час. Потом улыбается, объятия раскрывает. Все по-прежнему. А вы разве можете по-прежнему? Шрам на сердце. У нас такое же. Кто виноват? Сам Главком? Нет. Начальник штаба его, этот злой гений. Привычка чужими руками личные счеты сводить… Я о начальнике его штаба генерале Романовском говорю.
"Свести тебя с Сергеем Александровичем, — подумал Шорохов. — Он бы тебя вразумил". Сказал:
— Но хотя бы день-два в моем распоряжении есть?
— Сейчас мой порученец вас отведет на квартиру, — ответил коринт, помолчав. — Отдыхайте. Вечерочком встретимся в спокойной обстановке, обговорим. В том доме и я квартирую. Так что до вечера. Домишко не бог весть, но удобный. К той поре, бог даст, прояснится, — он говорил улыбаясь, но глаза его глядели недобро.
Вечером у этого Евгения Всеволодовича — так звали коринта — была застолица. Бессмысленная по своей примитивности. Пили. Участвовали в ней еще Плисов и какой-то сотник лет сорока, грузный, очень самоуверенный. Представляясь, он назвался, но Шорохов имени-отчества его не запомнил.
Плисов несколько раз призывал не говорить о делах:
— Хоть раз, господа! Надоело. Ну, давайте о женщинах, о музыке?
Но едва коринт и сотник вышли курить, и они остались одни, повел речь о том, что очень хотел бы оказаться Шорохову полезен, да обстановка в штабе корпуса такая, когда на дружеское общение совершенно не остается времени. Приходится все его употреблять на сиюминутные материальные заботы.
— …Вы даже представить себе не можете, — с исступленностью в голосе говорил он, — насколько унизительно. Ведь это только слова, что деньги сейчас ничего не стоят, а попробуйте совсем без них обходиться.
Пять тысяч рублей Шорохов ему тут же дал. Плисов засуетился, наполняя стаканы каким-то питьем:
— Ваше здоровье… Обязан безмерно. Завтра занесу расписку.
Шорохов рассмеялся:
— Ну что вы! Обязательства в душе. Сейчас все остальное — пыль. Когда сможете, возвратите.
— Но я непременно хочу быть вам полезен. Вам и господину Манукову.
Он заискивал до отвращения назойливо. Не провокатор ли? Однако свел-то их Мануков. Гарантия. Шорохов ответил:
— Благодаря вам я в Ровеньках. Большего мне не надо.
— Нет-нет, что вы! — Плисов говорил шопотом и так, словно причитал. — Я вам помогу еще очень во многом. Вы не раз убедитесь.
Вернулись коринт и сотник. Он-то и обратился к Шорохову:
— Вы Евгению Всеволодовичу говорили, что ваши люди здесь давно.
— Говорил.
— И на станции Щетово они есть?
Шорохов с безразличным видом смотрел на сотника, и тот продолжил:
— Отсюда это десяток верст в сторону Штеровки. У красных под носом, можно сказать. Вот-вот они там будут.
— Люди там мои есть, — подтвердил Шорохов. — Конечно, когда ведешь дело в прифронтовой полосе, его не афишируешь. Но о чем речь? Тут, господа, надо честно.
Обменявшись взглядом с коринтом, сотник стал рассказывать. Возле Щетово есть механический завод. Совсем небольшой, давно не работает, однако у него на подъездных путях стоит цистерна с очень ценным товаром. Ее надо любым способом с завода вытащить, доставить в Щетово, потом в Ровеньки. Закончил он так:
— Пусть ваши люди там это сделают. Не прогадаете.
— Что в этой цистерне? — спросил Шорохов.
— Серная кислота.
— Вещь это не дорогая.
— Была. Теперь на вес золота. Во всей России нигде не делают. А красные завод заняли. Только местные, свои, могут что-нибудь сделать. Не дни решают, часы.
Отказываться было нельзя. Шорохов понимал. Но ведь если это Щетово у самой линии наступления красных, ему туда и надо. Ничего лучше не может быть. Ответил:
— Как-либо распорядиться своим народом я могу только, если попаду в те места сам. Записки, телеграммы… Не поверят. Так условлено.
Коринт и сотник снова переглянулись.
— Завтра утром в Щетово идет паровоз со снегоочистителем, — оказал сотник. — Можно на нем.
Хорошо, — согласился Шорохов.
"Слишком даже хорошо, — подумал он при этом. — Будто они меня через фронт перебрасывают. Как было тогда с Мануковым. Но теперь-то…"
Пили еще. Сидя за накрытым столом, Шорохов так и уснул. Разбудил его Плисов:
— Господин заготовитель! Леонтий Артамонович! К паровозу надо идти.
Всей компанией вышли из дома. Утро было морозное, темное. Деревья, кусты густые, мохнатые от облепившего их ветки инея.
Наконец, подошли к вокзалу. У перрона стоял паровоз. Дышал паром. Тонул в его облаках. Шорохов начал прощаться. Когда очередь дошла до сотника, тот прервал его:
— Я с вами еду.
На какие-то секунды Шорохов оторопел. Вся затея с цистерной — провокация. Чтобы установить, что в Щетово никаких людей у него нет. Что вообще он никакой не заготовитель.
Вслед за сотником поднялся в паровозную будку. Машинист и помощник были на месте. Паровоз двинулся.
Что делать? И дальше играть в спокойствие?
Отъехали, впрочем, саженей четыреста или пятьсот. Послышались хлопки выстрелов, крики:
— Стой! Стой!
Паровоз остановился.
Шорохов подумал: "Так и было задумано". Сжал в кармане шубы рукоятку нагана. Не спасет. Но все-таки легче.
Машинист высунулся из окна будки:
— Эй! Чего надо?
В ответ послышалось:
— Стоять тебе надо, тетеря!
В паровозную будку поднялся казачий офицер. Был это подъесаул Синтаревский, тот, что сопровождал их до Ровеньков. Ни на кого не глядя, ткнул рукояткой нагайки в рычаг реверса:
— Крути назад, — затем обернулся к Шорохову и сотнику. — Вам, господа, тоже возвращаться. Приказ. Ничего не могу поделать.
Паровоз покатил назад.
* * *С сотником Шорохов у вокзала расстался. Сказал, что вернется к себе на квартиру. Если появится возможность выехать в Щетово, пусть за ним зайдут. Думал при этом: "Сегодня уйти. Иначе гибель".
Улицы Ровеньков, как и накануне, были заполнены беженцами, казаками, возами, санями, подводами. К одной из подвод — без поклажи, значит, наверняка, принадлежавшей местному жителю — Шорохов подошел. Сидел на ней мужик лет пятидесяти, осанистый, бородатый.
— В Щетово, отец, не подбросишь? — спросил Шорохов,
— Можно и в Щетово, — отозвался хозяин подводы. — Не даром же.
"Боже мой, как это просто", — облегченно подумал Шорохов.
От Ровеньков отъехали лишь версты две с половиной. Догнала пятерка конных. Командовал ею подесаул Синтаревский. Окружив, погнали назад. Дальнейшее Шорохова не удивило. Остановились у дома с часовым при входе. Мужика с подводой отпустили. Шорохова ввели в дом, предложили подождать. Чего? Не объяснили. Но и обыскивать не стали. Не снимая шубы, часа четыре дремал на стуле.
Наконец пригласили в соседнюю комнату. Там, за канцелярским столом, сидел пехотный полковник. Шорохов узнал его: начальник контрразведывательного отделения при штабе корпуса Родионов. Некоторое время рассматривали друг друга. Не предложив садиться, Родионов спросил:
— Где сейчас господин Мануков?
Этот вопрос очень многое сказал Шорохову. Родионовым он тоже узнан; появлением его в Ровеньках обеспокоен; на связи Манукова, на его авторитет, вполне можно опираться. Ответил:
— Из Новочеркасска я выехал полтора суток назад. Николай Николаевич был еше там. Собирался на день-другой в Ростов потом в Новороссийск.
Вошел капитан, как и Родионов, тоже в пехотной форме. В дверь перед тем не постучал. Значит, был одним из близких его сотрудников.
— Что у вас? — опросил Родионов.
— Генерал Абрамов требует, чтобы казакам его свиты разрешили выехать на хутор Гнилопятовский. Там кони. Без них он отбыть не сможет.