Как работает йога. Исцеление и самоисцеление с помощью йога-сутры - Геше Роуч

Комендант сказал мне быть готовой к вечеру назначенного дня, поэтому свой обычный набор поз я выполнила ещё до рассвета, чтобы воспользоваться темнотой. Потом, одевшись во всё новое, набросила сверху обычные лохмотья и так провела весь день, несмотря на удушающую жару. Днём я, как могла, умылась чашкой воды и до самых сумерек страшно нервничала в ожидании. Пристав и караульный тоже явно были не в своей тарелке и неловко топтались в коридоре, не зная, куда себя деть. Даже Бузуку как-то необычно ворочался в своей камере.

Я пыталась напевать про себя строки из «Краткой книги» Мастера, как всегда делаю, чтобы скоротать время, но каждый раз сбивалась, дойдя до второй главы. Потом порылась в углу и достала припрятанное блюдце с остатками мази, которую принёс тогда пристав. Мои раны уже полностью зажили, и даже шрамы почти исчезли, но масло всё ещё сохраняло аромат сандала.

И вот он появился — в сверкающем белизной мундире с красным кушаком, положенным по рангу, — и мы, словно в фантастическом сне, торжественно двинулись бок о бок в канцелярию, где стоял длинный низкий стол, окружённый циновками, а на стенных полках теснились папки с документами. Караульный почтительно вытянулся у двери, а пристав, порывшись на полках, достал толстую книгу.

— Я хочу, чтобы всё было оформлено по всем правилам, — распорядился комендант.

Пристав взглянул на него, потом на меня. Преобразившееся лицо его, лишённое даже намёка на грязные мысли, дышало свежестью, словно голубой шёлк моего нового наряда. Он кивнул, открыл нужную страницу и сделал запись о том, что комендант забирает меня из тюрьмы по служебной необходимости. Тот расписался, потом подошёл караульный и приложил к бумаге палец в чернилах, поставив рядом крестик, обозначавший его подпись. Выпрямившись и взглянув со значением на своих подчинённых, комендант произнёс:

— Я забираю… моего учителя, Пятницу, к себе домой для того, чтобы… — он надолго замолчал. — Потому что я хочу рассказать ей… — он снова сделал паузу и взглянул на пристава, — рассказать ей о том, что случилось… случилось раньше. Полагаю, это будет полезно… полезно всем нам. Здесь, в тюрьме… в общем, тюрьма — не очень подходящее место для таких бесед. Всем понятно? Вы… вы со мной согласны?

Подчинённые хором кивнули, и мы с комендантом вышли в коридор и спустились с крыльца. Пристав и караульный провожали нас печальными глазами, словно детишки, оставленные дома одни. На дороге я остановилась и с тоской посмотрела через плечо. Комендант улыбнулся.

— Возьми его с собой, если хочешь.

Просияв, я бегом бросилась назад. Не успела я вымолвить и слова, как пристав молча спустился по ступенькам, зашёл за угол, вывел оттуда на верёвке моего маленького льва и передал верёвку мне в руки.

На улице нам встречались люди, вышедшие подышать по вечерней прохладе или купить овощей на ужин. Они почтительно приветствовали коменданта и вежливо уступали дорогу, с любопытством разглядывая Вечного и меня. Однако мы все трое испытывали такое удовольствие от прогулки, что почти не обращали на них внимания.

Комендант жил в красивом доме с белёными известью стенами в самом конце улицы. Дальше, сколько видит глаз, расстилались живописные зелёные пастбища. Внутри всё было просто: небольшая гостиная с очагом, крохотная кладовая и спальня с двумя окнами, из которых открывался вид на зелёный холм и долину.

Комендант сразу принялся готовить еду. Я молча смотрела, как он старается, наслаждаясь приятным вечером и гладя своё маленькое сокровище, свернувшееся, как в прежние счастливые времена, у меня на коленях. Хозяин дома явно готовил не в первый раз. По тому, как он возился с горшками, понемногу, выверенными движениями добавляя специи и делая паузы, чтобы дать настояться вкусу, можно было многое сказать о его воспитании. Он явно происходил из хорошей семьи, по крайней мере, зажиточной. Странно. Такой человек должен иметь жену, детей и пару-тройку слуг… Почему же он живёт один?

Мы ели молча, и не потому только, что кроме йоги нас, по существу, ничего не связывало — каждый из нас собирался с мыслями, ожидая важного разговора. Наконец, комендант разлил по чашкам превосходный сладкий чай, сдобренный специями, составил остальную посуду — очень аккуратно! — на край стола и устремил на меня серьёзный взгляд.

— Нам нужно поговорить, — начал он. — Я хочу спросить тебя кое о чём. Перейдём прямо к делу — у нас не так уж много времени.

Я молча кивнула, радуясь компании своего львёнка и предстоящему разговору.

— Ты вылечила мне спину, — сказал он, — поэтому прежде всего я хотел сказать тебе, как я благодарен. Честно говоря, я уже махнул на всё рукой и готов был терпеть эту боль или даже худшую до конца жизни. А теперь у меня не только не болит спина, но я чувствую себя как будто моложе, мне не было так хорошо уже долгие годы, и не только телесно, но и здесь… — Он приложил руку к сердцу.

Я снова серьёзно кивнула, с радостью принимая его благодарность.

Повернув голову, он долго смотрел в открытую заднюю дверь, выходившую на изящно выстроенное крыльцо с навесом. Потом снова взглянул на меня. Лицо его было печально.

— И всё-таки есть вопрос… довольно простой вопрос, который я должен задать… о йоге. Очевидный вопрос… думаю, потому люди и забывают о нём.

Я знала, о чём он спросит. У этого человека была безошибочная интуиция.

— Видишь ли, — продолжал он, — я знаю, что ты вылечила меня — спину и частично даже душу — с помощью своей йоги. Однако я не могу не думать о том, какой в этом смысл, то есть, в конечном счёте. Давай смотреть правде в глаза. Какая разница, поправилась моя спина или нет — ведь так или иначе я буду стареть, даже если позы и всё остальное помогут мне стареть медленнее и лучше использовать то здоровье, которое осталось. Рано или поздно всё равно заболит что-нибудь другое, что-нибудь откажет. Сколько бы силы ни давала мне йога, я начну сдавать — год за годом, день за днём, — и мы оба это знаем. Однажды, каким бы дисциплинированным и сознательным я ни был, я всё равно брошу йогу, потому что просто не смогу делать упражнения, и тогда… тогда я умру, как умрём все мы… и я не уверен, что йога тогда будет для меня что-нибудь значить. Боюсь, в конце мне всё покажется бессмысленным, ненужным… — Он запнулся и опустил глаза. Я поняла, что сказано ещё не всё.

— Не подумай, что я неблагодарный, — наконец произнёс он почти извиняющимся тоном, — но… В общем, у меня есть свои причины так говорить. Кое-что я просто не в состоянии изменить, потому и задаю этот вопрос. — Он встал, подошёл к полке над очагом и достал папку в лакированной деревянной обложке. Раскрыв её, протянул мне.

Внутри оказался пожелтевший листок бумаги с рисунком. Это был портрет девушки с прекрасными длинными волосами цвета воронова крыла и изящно поднятыми кверху уголками глаз, как у тибетских женщин. Как у меня. Внезапно я начала что-то понимать.

— Я не хотел, жениться, — сдавленно произнёс он. Потом его словно прорвало. — Я хотел… хотел остаться с дядей, он был для меня всем. Мы жили там, на севере, где холмы переходят в горы — те горы, которые связывают ваши земли с нашими, Гималаи. Дядя… понимаешь, он был не такой, как все. Он жил в маленькой хижине, сложенной из камня, и чтобы добраться до неё, надо было долго идти по холмам. Он жил один и занимался… занимался йогой — совсем как ты, понимаешь? Как в старину: не просто позы, а сидением в тишине и… и даже книга, «Краткая книга» Мастера у него была такая же. И показывал он мне всё, совсем как ты — дыхание, концентрацию… даже начал учить читать на санскрите, языке предков. Вот почему я смог прочесть название твоей книги, и вот почему я так хорошо понимаю… чувствую то, что ты говоришь. — Но мой отец… — лицо коменданта потемнело. — Отец всего этого боялся… Он так гордился тем, что у него есть, наконец, сын и боялся, что я слишком привяжусь к дяде, который… который, по его мнению, зря тратил свою жизнь — хотя уже тогда я знал, я чувствовал, что дядя как раз был единственным, кто не тратил её понапрасну.

Комендант замолчал, погрузившись в воспоминания. Казалось, он вообще забыл о моём присутствии. Машинально отхлебнув из чашки, он продолжал:

— Поэтому отец постарался устроить мою свадьбу как можно раньше, и… и мы поженились. На всякий случай он даже отправил нас подальше, в столицу — нашёл мне работу при королевском дворе… То были времена смуты, опасные, но удобные для продвижения по службе. Старый король всего три года как умер, потом начались междоусобицы, и власть захватили вельможи. Они сделали что-то с королевой-матерью и наследником — то ли убили, то ли продали куда-то в рабство, не знаю…

может быть, в западные земли. Однако, как раз тот год, когда отец прислал меня в столицу, стал началом нового правления — младший принц, которому удалось бежать, вернулся с сильной армией союзников старого короля. Они посадили его на трон, но не могли оставаться рядом всё время, так что юному королю пришлось нелегко. Ему нужны были верные люди, новые люди — Потому отцу и удалось найти мне место. Он устроил меня в судебное министерство. Я умел читать, писать, работал усердно и уже через год сам министр, тот самый, которому я теперь посылаю рапорты, заметил меня и повысил в должности, сделав своим помощником. А сам он был близок к новому королю, потому что дружил со старым — они даже учились в своё время вместе. Так и началась моя карьера при дворе. Комендант вздохнул и продолжал: