Сцены из жизни богемы - Анри Мюрже

Тут Коллин рассказал Каролюсу о ревности и подозрениях, которые Марсель старался внушить своим друзьям, и о горячем споре, разыгравшемся по поводу его приема в кружок богемы.

– Я уверял их, что ваши намерения совершенно безупречны, но они упорно стояли на своем,– добавил Коллин.– Поэтому ни в коем случае не давайте повода заподозрить вас в излишней галантности по отношению к этим дамам. Первым делом уберем букеты с глаз долой.

Коллин взял розы и сунул их под шкаф.

– Это еще не все,– продолжал он.– Прежде чем сдружиться с вами, они хотят, чтобы каждый из нас в отдельности проверил ваш характер, вкусы и тому подобное.

Затем Коллин в беглых чертах набросал портреты своих товарищей, чтобы Барбемюш не допустил какого-нибудь грубого промаха.

– Постарайтесь сблизиться с каждым из них в отдельности,– добавил философ,– и кончится тем, что все они будут за вас.

Каролюс был на все согласен.

Вскоре явились трое приятелей в сопровождении супруг.

Родольф был с Каролюсом вежлив, Шонар обращался с ним непринужденно, Марсель – холодно. Сам Каролюс старался держаться весело и дружески с мужчинами, а с дамами – подчеркнуто равнодушно.

Вечером, при расставании, Барбемюш пригласил Родольфа пообедать с ним на другой день, добавив, что просит его прийти к нему на дом к двенадцати часам.

Поэт принял приглашение.

«Значит, изучение начну я», – подумал он.

На другое утро, в назначенное время, Родольф явился к Каролюсу. И в самом деле, Барбемюш жил в великолепном особняке на улице Руаяль и занимал довольно комфортабельную комнату.

Но Родольфа удивило то обстоятельство, что в комнате среди бела дня были затворены ставни, занавески задернуты, а на столе горели свечи. Он спросил Барбемюша: что это значит?

– Наука – дочь безмолвия и тайны,– ответил тот.

Они сели и разговорились. Час спустя, благодаря исключительной выдержке и ораторской ловкости, Каролюсу удалось вставить фразу, в которой заключалось, выраженное, правда, в весьма деликатной форме, Настоятельное требование прослушать небольшое сочиненье, плод его ночных бдений.

Родольф понял, что попался. Впрочем, он не прочь был познакомиться со слогом Барбемюша и вежливо поклонился, уверяя, что он в восторге и прочее.

Каролюс не стал дожидаться конца фразы. Он побежал к Двери, запер ее на два оборота, щелкнул задвижкой и вернулся к Родольфу. Затем он взял тетрадочку – такую узенькую и тоненькую, что на лице поэта невольно появилась радостная улыбка.

– Это ваша рукопись? – осведомился он.

– Нет, это каталог моих рукописей. Я ищу номер той, которую вы любезно согласились прослушать… Вот. «Дон Лопес, или Рок», номер четырнадцатый. На третьей полке,– добавил Каролюс и направился к шкафчику, где Родольф, к ужасу своему, увидел множество рукописей. Каролюс достал одну из них, запер шкаф и сел против поэта.

Родольф бросил взгляд на одну из четырех объемистых тетрадей, заключавших в себе произведение Барбемюша.

«Странно! Не стихи, а называется „Дон Лопес“,– подумал он.

Каролюс взял первую тетрадь и приступил к чтению:

«В студеную зимнюю ночь два всадника верхом на ленивых мулах ехали, кутаясь в плащи, по дороге, пролегающей через жуткие безлюдные пустыни Сьерра-Морены…»

«Боже, куда я попал?» – мелькнуло у Родольфа, сраженного таким началом.

Каролюс продолжал чтение первой главы, сплошь выдержанной в таком стиле.

Родольф рассеянно слушал и соображал: как бы удрать?

«Правда, есть окно,– рассуждал он,– но уже не говоря о том, что оно затворено, мы на пятом этаже. А! Теперь понимаю, к чему все эти предосторожности!»

– Что вы скажете о первой главе? – осведомился Каролюс.– Умоляю, критикуйте без всякого стеснения.

Родольфу смутно помнились какие-то обрывки напыщенных рассуждений на тему о самоубийстве, вложенных в уста героя по имени Лопес, и он ответил наобум:

– Величавый образ дона Лопеса разработан весьма основательно, тут есть что-то напоминающее «Исповедание веры савойского викария». Описание мула дона Альвара просто очаровательно,– совершенно в духе Жерико. Пейзаж очерчен очень тонко. Что до идей, то это, можно сказать, семена Жан-Жака Руссо, взошедшие на почве Лесажа. Позвольте мне, однако, одно замечание. У вас слишком много запятых, и вы злоупотребляете словом «отныне», это очень хорошее слово и по временам вполне допустимое, оно дает какой-то особый колорит, но злоупотреблять им не стоит.

Каролюс взял вторую тетрадь и еще раз прочел название: «Дон Лопес, или Рок».

– Я знавал когда-то одного дона Лопеса,– вставил Родольф,– он торговал табаком и шоколадом в Байонне. Не родственник ли это был вашего?… Продолжайте, пожалуйста.

К концу второй тетради поэт прервал Карлюса.

– У вас не першит в горле? – осведомился он.

– Ничуть,– отвечал тот.– Сейчас вы узнаете историю Инесильи.

– Чрезвычайно любопытно! Но если вы утомились, то не стоит…

– Глава третья,– объявил хозяин совершенно бодрым голосом.

Родольф внимательно присмотрелся к Каролюсу и заметил, что шея у него совсем короткая, а цвет лица багровый.

«Еще есть надежда,– успокаивал себя поэт, сделав это открытие.– Ему грозит апоплексический удар».

– Сейчас перейдем к главе четвертой. Потом вы скажете мне, понравилась ли вам любовная сцена.

И Каролюс снова принялся читать.

В одном месте автор взглянул на Родольфа, желая узнать, какое впечатление произвел на поэта диалог героев, но тут он заметил, что Родольф вытянул шею и наклонил голову набок, как бы прислушиваясь к каким-то далеким звукам.

– Что с вами?– он.

– Тсс! – прошептал Родольф.– Неужели вы не слышите? Мне кажется, кричат «пожар!». Пойдемте посмотрим.

Каролюс прислушался, но ничего не услыхал.

– По-видимому, это у меня в ушах звенит,– сказал Родольф.– Продолжайте. Дон Альвар меня совершенно очаровал. Благороднейший юноша!

Каролюс продолжал читать. Нижеследующую тираду юного дона Альвара он произнес нараспев, напрягая голосовые связки:

– «О Инесилья, кто бы вы ни были – ангел или демон, и из какой бы страны вы ни явились,– жизнь моя принадлежит вам. На небо ли, в ад ли – я всюду последую за вами».

В эту минуту послышался стук в дверь, и кто-то позвал Каролюса.

– Это швейцар,– сказал Каролюс и приоткрыл дверь.

Действительно, швейцар принес письмо. Каролюс поспешно распечатал его.

– Вот досада! – сказал он.– Придется отложить чтение на другой раз, мне надо немедленно пойти в одно место.

«Славу богу! – подумал Родольф.– Письмо прямо с небес, я вижу на нем печать провидения!»

– Если желаете, пойдемте вместе, а потом зайдем куда-нибудь пообедать,– добавил Каролюс.

– Я к вашим услугам,– ответил Родольф. Вечером, когда поэт снова встретился с друзьями, они забросали его вопросами.

– Доволен ли ты им? Хорошо тебя угостил? – спросили Марсель и Шонар.

– Угостил хорошо, но это мне дорого обошлось,– ответил Родольф.

– Как? Неужели Каролюс взял с тебя за угощение?– возмутился Шонар.

– Он прочел мне роман, где герои зовутся доном Лопесом и доном Альваром, а юноши величают своих возлюбленных ангелом или демоном.

– Какой ужас! – хором воскликнули богемцы.

– Ну, а если отбросить литературу – какого ты мнения о Каролюсе?

– Славный парень. Впрочем, вы составите о нем свое собственное мнение,– он собирается угостить всех нас по очереди. Шонара он приглашает на завтра. Но когда будете у него,– предупредил Родольф,– остерегайтесь шкафа с рукописями. Шкаф коварный.

Шонар явился точно в назначенное время и приступил к обследованию, как оценщик или судебный пристав, производящий опись имущества. Поэтому к вечеру голова у него распухла от цифр, он изучал Каролюса в отношении его движимого имущества.

– К какому же ты пришел выводу? – спросили его.

– Да что же,– ответил он,– у Барбемюша немало достоинств, он знает марки всех вин, он предложил мне весьма изысканные кушанья – у моей тети таких не подают даже в ее именины. Как видно, он в прекрасных отношениях с портными с улицы Вивьен и сапожниками Панорамы. Вдобавок я заметил, что он почти такого же роста, как и мы четверо, так что в случае надобности мы можем одолжить ему наши фраки. Образ жизни он ведет не такой уж строгий, как уверял Коллин, он охотно согласился последовать за мною всюду, куда я предлагал, и угостил меня завтраком в двух действиях, причем второе было разыграно в пивной на рынке, где меня хорошо знают, потому что я кутил там на масленице. Каролюс пошел туда как ни в чем не бывало. Вот и все. На завтра приглашен Марсель.

Каролюс знал, что из всей компании Марсель больше всех возражал против его приема в кружок богемы, поэтому он угостил его особенно щедро. Но окончательно подкупил он художника тем, что обещал добыть ему заказы на портреты в семье своего ученика.

Когда пришла очередь Марселя поделиться наблюдениями, он уже не выказывал ни малейшей враждебности.