Лучшие страхи года - Эллен Датлоу

— В последние времена пингвины вспомнят тех, кто был им другом.

Я вспоминаю эти слова (сейчас), потому что, о чем бы я ни говорил тогда (не помню, о чем именно), они все равно кажутся очень мудрыми.

Было уже очень поздно, когда я обнаружил, что нахожусь дома. Дожидаясь, пока пол перестанет качаться, я включил телевизор. Там шла еще одна передача о животных. Обезьяны ели землю.

Утром, когда я проснулся, по телевизору показывали каких-то людей, которые валялись на кушетках и рассуждали о социальных болезнях с безмятежностью тех, кто ждет от жизни только худшего.

Мне довольно сложно понять, не болен ли я, потому что я много пью, а похмелье по симптомам схоже с простудой. Но тем утром я чихал, а лоб у меня был как раскаленный асфальт. Мысли пытались сожрать одна другую — признак лихорадки, как я давно заметил.

И я подумал о том, чтобы позвонить Виктории и сказать, что сегодня прийти не смогу, но она наверняка обвинит меня в том, что я эгоистичный ублюдок и пьяница, которому дела нет ни до кого, кроме себя. Ненавижу защищаться от обвинений, верных по своей сути, поэтому я сварил кофе, выпил его и, как мог, собрался с силами.

Вечером я опустошил карманы брюк, свалив все на пол, и заново раскладывая их содержимое (ключи от машины, зажигалку, искусно раздутые счета, всевозможные монеты, ручки и так далее) по карманам чистой пары джинсов, я вдруг обнаружил визитку. Дешевая термопечать — вроде той, что можно за гроши заказать в Интернете.

На ней значилось:

* сделки * помогающие люди * решающие проблемы *

обоюдные соглашения путем взаимного согласия

дружба и благоприятные возможности гарантированы

— Привет, мистер Сэм Сильверс! — прокричал Деррик, поднимая левую руку так, будто подзывал такси. Голос гулко отзывался под высокими сводами. — Я беспокоился, ты прийти, думал, ты не держишь сделку.

— Отойди от моего сына, — сказал я, приближаясь.

Руку я держал в кармане, пальцы уже сжимали рукоять, а указательный был на курке. Волны темной энергии хлынули вверх по руке, наполняя сердце яростью.

Торн снял руку с плеча Дэнни и укоризненно погрозил мне пальцем:

— Ты злишься, потому что дитя алиментов все еще здесь, и ты думаешь: «У нас сделка, но она расторгнуть, потому что ребенок здесь, перед моими глазами». Не будь беспокойным, мистер Сильверс. Я, Деррик Торн, всегда держу слово — до того, как ты знал меня.

— Что ты хочешь? — спросил я.

— Я думал о пингвинах и нашем соглашательном разговоре, — ответил он. — Мы любим пингвинов. Но они, должно быть, сделать что-то плохое, пингвины, раз оказаться в тюрьме. — На этот раз он поднял правую руку и махнул ею в сторону пингвиньего вольера.

— Дэнни, — сказал я, — иди сюда.

Дэнни поднял глаза, но не мог сфокусировать взгляд. Ни проблеска узнавания. Его опоили?

— Я думать, — продолжал Деррик, — правительство не любит пингвинов, и я спрашивать себя, почему так, ведь пингвины хорошие птицы, и врагами у них только тюлени, которые едят их голодные, что печально, но все же закон природы. Так почему, спросить я себя, правительство ненавидит пингвинов?

— Дэнни, — сказал я, — иди ко мне.

Глаза Дэнни расширились, и он сделал неуверенный шаг вперед, но потом снова остановился, а Деррик продолжал:

— А потом я подумать о канарейках, маленьких желтых птичках, и как в угольных шахтах они умирают, и все говорят: «Ах, канарейка умерла, мы должны отсюда бежать», а начальство говорит: «Канарейка плохая. Она умирает, и никто не будет работать. Прекратите смотреть на канарейку», но люди смотрят на канарейку и говорят: «Я ухожу!», и бегут, и дела идти плохо.

Дэнни снова сделал шаг. Он выставил руки вперед и пошел ко мне, и я тоже пошел к нему навстречу. Мои пальцы выпустили рукоять пистолета, я поднял Дэнни на руки и прижал его к себе. Он уткнулся мне в шею и тихонько застонал, как спящий ребенок, недовольный тем, что его потревожили.

— Все хорошо, — сказал я.

— Пингвины, — продолжал Деррик, поглощенный своим гневным монологом, — это птички вроде канареек. Они умирают, люди говорят: «Это из-за глобального потепления! Из-за фабрик, машин и горящего угля пингвины умирают!» А правительство говорит: «Не обращайте внимания на этих глупых пингвинов! Не смотрите на них! От них все беды!» И правительство помещает пингвинов в тюрьмы, понимаешь?

— Деррик, я не знаю, кто ты такой и что ты такое, — наконец я смог признаться в этом самому себе, — но я забираю своего сына и ухожу. И если ты попытаешься меня преследовать, я убью тебя.

Деррик запротестовал:

— Но мы заключать сделку! Мы увидеть пингвинов свободными, и тогда я спасать тебя от алиментов.

— Нет, — ответил я. — Мы не заключали сделку.

Я ожидал определенной реакции, но мои слова, похоже, его подкосили. Он уронил руки и уставился в пол.

Я повернулся и пошел к выходу из Дома рептилий. Дойдя до двери, я оглянулся. Он исчез.

Изувеченное тело охранника больше не лежало у двери. С сыном на руках я покинул здание и прошел мимо статуи улыбающегося гиппопотама за ворота. Открыл дверцу машины, опустил Дэнни на сиденье и пристегнул ремнем. Вытащил скребок из бардачка и счистил лед с ветрового стекла. Я заметил, что с неба льется холодный свет, но открытие, что сейчас не ночь, а полдень, меня вовсе не поразило.

Дэнни проснулся, когда я забрался в водительское кресло. Один из шнурков на его ботинках был развязан, и я его завязал. Что-то было не так с этими ботинками и с его зимним пальто, на котором, как я заметил, пуговицы были застегнуты неправильно. Я застегнул его заново. По какой-то странной причине образ Гарри Поттера, знаменитого мальчика-волшебника, вспыхнул в мозгу.

— Папа, с кем ты там говорил? — спросил Дэнни, все еще одурманенный.

Виктория была рассержена. Она устала дозваниваться мне на мобильный, и когда я сказал ей, что просто отключил его, она воскликнула:

— Если наша договоренность остается в силе, я должна иметь возможность с тобой связаться. Дороги сегодня опасны. Я беспокоилась.

И какое-то время я ничего из этого не помнил. Зачем мне помнить о том, чего никогда не было? Если бы мой сын действительно пропал, Виктория и Злой Эд точно бы освежили мне память.

Я стал пить больше и иногда отключался уже в полдень, а потом снова надирался вечером. Злой Эд говорил мне о том, что вино пьет вино, и слова эти были мне знакомы.

Однажды я проснулся и обнаружил, что телевизор включен, и в этом не было ничего необычного, но на этот раз мультяшные пингвины били чечетку, и это наполнило меня невероятным ужасом. Я запутался в простынях и свалился с кровати. Не в состоянии найти пульт, я пополз к телевизору и хлопнул по кнопке выключения — чтобы спастись… от чего?

Я подумал, далеко не в первый раз: «Может, мне стоит перестать пить?»

Опубликованное в газете фото человека по имени Кельвин Остер принесло очередное дежавю. Он работал охранником в Мемориальном зоопарке Хиллари в Вест-Оранже и, как оказалось, стал жертвой нападения гангстеров. Вот объяснение: я, без сомнения, видел его в зоопарке и — что за удивительная сорока, наша память — сохранил его образ, не подозревая об этом. Однако это не имело отношения к моей уверенности, что никакая городская банда его не убивала.

Затем, где-то между Днем благодарения и Рождеством, я проснулся в больничной палате с забинтованной рукой и под капельницей. В голове была полная мешанина: плохая погода, какие-то преступные типы, решившие меня ограбить, я сам, пытающийся это предотвратить.

— Как я? — спросил я крупную, свирепого вида медсестру в зеленом хирургическом костюме.

— Смотря что ты хочешь узнать, — ответила она. — Порез на руке — ерунда. Но у тебя хронический алкоголизм. Ты бился в припадке, словно лишился ума, а у нас тут санитар есть, звать Джошуа, здоровенный парень — шесть футов десять дюймов роста. Он не хотел прыгать вокруг тебя. Сказал, что в тебе демоны, и их нужно изгнать.

— А ты что думаешь? — спросил я.

— Я думаю, что мне надо научиться работать на компьютере и не задерживаться в сиделках — среди крови и боли. Каждый алкоголик — просто еще одна грустная история, а когда он трезвеет, уже и не такая грустная. Тут парень один приходил, о тебе спрашивал. Я видела его на встречах, которые у них тут по вторникам и четвергам. Он сказал, что еще вернется. Надеюсь, ты не должен ему денег.

— Это почему?

— Просто не хочу становиться ему поперек дороги. У него дурной глаз.

Как я и ожидал, ко мне пришел Злой Эд. Мы спустились на лифте на второй этаж, где один тип рассказывал свою историю — как пьянство разрушило его жизнь, но он прошел все двенадцать шагов «Анонимных алкоголиков»,[16] стал трезвенником и теперь — президент банка.