Пагубная любовь - Камило Кастело Бранко

В течение последовавших пяти дней Симан регулярно получал письма от Терезы, некоторые были смиренные и ободряющие, в других чувствовалась тоска, граничившая с неистовым отчаянием. В одном письме Тереза писала:

«Мой отец знает, как видно, что ты здесь, и покуда ты здесь останешься, он не возьмет меня из монастыря. Лучше бы тебе уехать в Коимбру и подождать, пока отец позабудет о недавних событиях. Не то, любимый мой супруг, и от него не дождусь я свободы, и не сыщу способа бежать из этого ада. Ты и вообразить себе не можешь, что такое монастырь! Будь я в состоянии принести свое сердце в жертву Господу, мне пришлось бы поискать обитель, воздух которой не был бы так пронизан пороком, как здесь. Думаю, молиться и быть добродетельной можно всюду, только не в этом монастыре».

В другом письме она писала так:

«Не бросай меня одну, Симан; не уезжай в Коимбру. Боюсь, отец захочет перевести меня из этого монастыря в другой, построже. Одна монахиня сказала мне, что я здесь не останусь; другая сообщила за верное, что отец хлопочет о том, чтобы пристроить меня в один монастырь в Порто. Больше всего меня угнетает, хоть и не вынудит сдаться, то, что, насколько я знаю, отец намерен заставить меня принять пострижение. Но какие бы проявления его ярости и самоуправства ни представлялись моему воображению, ничто не вынудит у меня согласия на удел монахини. Я не могу принять постриг, если не пробуду в послушницах год, причем должна трижды быть спрошена, согласна ли; всякий раз буду отвечать «нет». Если бы я могла бежать отсюда!.. Вчера я ходила вдоль ограды и увидела ворота, выходящие на дорогу. Я выведала, что эти ворота иногда открывают, чтобы впустить возы с дровами; но, к несчастию, ворота остаются на запоре до начала зимы. Если мне не удастся бежать раньше, мой дорогой Симан, дождемся зимы».

Меж тем хлопоты Тадеу де Албукерке в скором времени увенчались полным успехом. Настоятельница Моншике, монахиня, преисполненная высоких добродетелей, пребывала в уверенности, что дочь ее кузена жаждет удалиться в монастырь из великого благочестия и любви к Господу, и приготовила ей помещение, радуясь столь душеспасительному решению племянницы. Письмо, в коем выражала она эту радость, Тереза не получила, ибо оно попало в руки ее отца. В письме содержались суждения, смысл коих сводился к тому, чтобы отговорить племянницу от исполнения ее замысла в том случае, если какое-то мимолетное огорчение побуждает ее неосторожно искать убежища там, где страсти ожесточаются всего сильнее.

Приняв все меры предосторожности, Тадеу де Албукерке уведомил дочь, что ее тетушка, настоятельница монастыря в Моншике, приглашает ее к себе на некоторое время и Тереза должна выехать к ней утром следующего дня.

Когда Тереза получила эту неожиданную весть, она уже успела послать Симану очередное письмо. В печали и в растерянности девушка решила отговориться недомоганием, и от волнения ее так залихорадило, что ей незачем оказалось и притворяться. Старик слышать не хотел о болезни дочери, но монастырский врач пошел наперекор бесчеловечности и отца и настоятельницы, которая была ярой сторонницей применения силы. Тереза хотела было написать Симану в ту же ночь; но служанка настоятельницы, покорствуя своей госпоже, исполненной подозрений, всю ночь не отходила от изголовья больной. Причиною слежки было одно язвительное замечание матушки письмоводительницы, каковая в минутку дурного пищеварения, вызванного все тем же желудочным винцом, объявила, что Тереза проводит ночи в мысленных молитвах и состоит в переписке с ангелом небесным, носит же письма некая нищенка. Кое-кто из монахинь уже видел эту нищенку в монастырском дворе, где она дожидалась Терезиной милостыни, но они полагали, что барышня взяла ее под покровительство из набожности. Иронические слова письмоводительницы были должным образом истолкованы, и нищенке велено было убираться. Узнав об этом, Тереза в смятении подбежала к окошку, подозвала нищенку, которая, перепугавшись, собралась уходить, и бросила ей во двор записку такого содержания: «Больше переписываться невозможно. Меня увозят в другой монастырь. Жди от меня вестей в Коимбре». Настоятельнице тотчас наябедничали, и тут же, по ее приказу, вслед за нищенкой был послан монастырский садовник. За воротами он избил ее, отнял записку и отнес Тадеу де Албукерке. Нищенка, однако ж, не сдалась; пошла к кузнецу и рассказала о случившемся Симану.

Симан соскочил с кровати и позвал местре Жоана. В эту трудную минуту ему хотелось услышать человеческий голос, голос друга, готового протянуть ему руку помощи и способного при случае сжать в этой руке кинжал. Кузнец выслушал историю и вынес приговор: «Поживем — увидим». Холодное благоразумие наперсника возмутило Симана, и он заявил, что едет в Визеу сию же минуту.

Мариана, находившаяся поблизости, услышала рассказ Симана и сочла мнение отца правильным. Заметив, однако же, что гость в нетерпении, она попросила дозволения вмешаться, хоть и незванно, в разговор и сказала:

— Коли вы, сеньор Симан, согласитесь, я пойду в город и разыщу в монастыре одну мою товарку, Жоакину Брито, она у одной монахини в услужении; вы напишете письмо барышне, а Жоакина передаст.

— Возможно ль это, Мариана? — вскричал Симан, готовый расцеловать девушку.

— Почему бы и нет! — отвечал кузнец. — Что можно сделать, то будет сделано. Ступай одевайся, девушка, а я пойду седлать кобылку, возьму вьючное седло.

Симан засел за письмо. Мысли у него в голове мешались, ему никак не удавалось найти выход поразумнее из создавшегося положения. После долгого колебания он предложил Терезе бежать, либо выбрав то время дня, когда ворота открыты, либо силой заставив привратницу открыть их. Просил ее назначить время бегства на завтрашний день, а он будет ждать ее с лошадьми. В крайнем случае собирался напасть на монастырь с вооруженными людьми либо поджечь его, дабы двери распахнулись. Сей замысел всего более соответствовал душевному состоянию студента. Бедная его головушка пылала в огне! Запечатав письмо, он стал метаться по комнате во власти противоречивых порывов. Рвал на себе волосы, натыкался на стены, точно ослепший, садился на минуту и снова вскакивал в еще большем неистовстве. Машинально хватался за пистолеты и бешено размахивал руками. Вскрыл письмо, перечитал и собрался было разорвать, подумав, что оно запоздает либо не попадет Терезе в руки. В этот миг вошла Мариана, и Симан не увидел слез у нее на глазах лишь потому, что был явно