Пагубная любовь - Камило Кастело Бранко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Через несколько мгновений Симан увидел Тадеу де Албукерке и Балтазара Коутиньо: старик брел, опираясь на руку племянника. Весь облик Тадеу выдавал уныние, а порою и упадок сил. Владелец Кастро-Дайре, прекрасно выглядевший и щегольски разодетый на кастильский лад, жестикулировал и держался весьма спесиво, как человек, доводы которого неоспоримы и который утешает собеседника, поднимая на смех чужое горе.
— Не хныкать, дядюшка! — говорил он. — Вот если б она вышла замуж, тогда впрямь следовало бы горевать! Обещаю, и года не пройдет, как я вручу вам ее исцеленную. Годик в монастыре — превосходное рвотное для сердца. Нет снадобья лучше, чтобы очищать от скверны любовной сердца избалованных девиц. Когда бы вы, дядюшка, сызмалу приучили ее к слепому повиновению, была бы она теперь тише воды ниже травы и не считала бы себя вправе выбирать мужа по собственному вкусу.
— Единственная дочь, Балтазар! — проговорил старик сквозь рыдания.
— Как раз по этой самой причине, — возразил племянник. — Были бы еще, потеря не показалась бы столь огорчительной, а непослушание — роковым. Вы составили бы завещание в пользу более угодной вам дочери, даже если бы понадобилось королевское разрешение на то, чтобы лишить наследства старшую. А теперь я вижу один лишь выход — выжечь язву каленым железом: от припарок проку нет.
Двери снова раскрылись, вышли три сеньоры и следом Тереза.
Тадеу вытер слезы и шагнул навстречу дочери, не поднимавшей глаз.
— Тереза... — проговорил старик.
— Я перед вами, сеньор, — отвечала та, не глядя на отца.
— Еще не поздно, — продолжал Албукерке.
— Для чего именно?
— Для того, чтобы стать доброй дочерью.
— Моя совесть не винит меня в том, что я дурная дочь.
— Опять за свое?! Угодно тебе вернуться домой и забыть негодяя, который всем нам принес несчастье?
— Нет, отец. Мой удел — монастырь. Я не забуду его и под угрозою смерти. Быть может, я непокорная дочь, но лживой не стану никогда.
Подняв глаза, девушка увидела Балтазара и воскликнула:
— Даже здесь!
— Вы обращаетесь ко мне, кузина Тереза? — осведомился Балтазар, осклабясь.
— К вам. Неужели даже здесь мне не избежать вашего ненавистного присутствия?
— Я — один из слуг, сопровождающих вас в пути, кузина. У меня было двое таких, которые были достойны прислуживать вам; но оба погибли от рук убийцы. А потому предлагаю вам свои услуги.
— Не могу принять вашу любезность, — пылко оборвала его Тереза.
— А я не могу не служить вам, кузина, за отсутствием моих верных слуг, убитых каким-то мерзавцем.
— Видно, так уж было суждено, — отвечала Тереза, также ироническим тоном, — ведь слуги идут на смерть по вине трусов, что прячутся у них за спиною.
— Счеты еще не сведены до конца... дражайшая кузиночка, — возразил владелец майората.
Во время быстрого этого диалога Тадеу Албукерке рассыпался в любезностях перед настоятельницей и другими монахинями. Четыре сеньоры и, следом за ними, Балтазар вышли с монастырского двора и оказались лицом к лицу с Симаном Ботельо — он стоял, прислонясь к стене, на углу улицы напротив монастыря.
Тереза разглядела его... догадалась, что это он, первою и воскликнула:
— Симан!
Сын коррежидора не пошевелился. Балтазар, испуганный встречей, пристально вглядывался в него, все еще сомневаясь.
— Немыслимо: этот подлец здесь! — воскликнул владелец Кастро-Дайре.
Симан подошел поближе и проговорил благодушно:
— Подлец... Я? Почему бы вдруг?
— Подлец и подлый убийца! — крикнул Балтазар. — Прочь с моих глаз!
— Этот человек глуп! — проговорил студент. — Я не с вами разговариваю, ваша милость... Моя сеньора, — произнес он, обращаясь к Терезе, и голос его дрожал лишь от сердечного волнения, читавшегося также и на лице у юноши, — переносите страдания смиренно, как пытаюсь переносить их я. Несите свой крест, не проклиная тех, кто силою возложил его вам на плечи, и, может статься, на полпути к вашей голгофе милосердие Господне удвоит вам силы...
— Что он мелет, негодяй? — вскричал Тадеу.
— Он оскорбляет вас, дядюшка, затем и пришел, — отвечал Балтазар. — Какова наглость — явился подбадривать вашу дочь, чтоб упорствовала в своем злонравии! Ах, подлая тварь, да я тебя сотру в порошок на этом самом месте!
— Несчастный, кто впрямь подлая тварь, так это вы: грозитесь, а сами боитесь сделать хоть шаг мне навстречу, — отвечал сын коррежидора.
— Лишь потому, что я унизился бы в собственных глазах, если бы проучил тебя в присутствии слуг дядюшки! — заорал в бешенстве Балтазар. — Сам можешь сообразить, кого они защищали бы, каналья!..
— В таком случае, — проговорил Симан с улыбкою, — полагаю, нам с вами никогда не сойтись лицом к лицу, ваша милость. Вижу, вы так трусливы и так ничтожны, что задать вам трепку я поручу первому же встречному лоботрясу.
Балтазар Коутиньо в ярости бросился на Симана и стиснул ему горло обеими руками. Но пальцы его тут же разжались. Когда дамы кинулись к ним, Балтазар покачнулся и упал к ногам Терезы. Лоб его был пробит пулей.
Тадеу де Албукерке громогласно звал на помощь. Лакеи и форейторы окружили Симана, но тот держал палец на курке второго пистолета. Слуги, однако же, подзуживаемые друг другом и воплями старика, уже собрались было рискнуть жизнью и броситься на убийцу, но тут из-за угла ближайшей улицы выбежал человек, лицо которого было повязано платком, и остановился рядом с Симаном, нацелив на слуг мушкет. Слуги окаменели.
— Бегите, кобылка за углом, — сказал кузнец своему постояльцу.
— Бежать не собираюсь... Спасайтесь и не мешкайте, — отвечал Симан.
— Бегите, народ собирается, вот-вот подоспеют солдаты.
— Я не собираюсь бежать, уже сказано, — проговорил возлюбленный Терезы, не сводя глаз с девушки, которая лежала без сознания на паперти.
— Вы погибнете! — настаивал Жоан да Круз.
— Уже погиб. Уходите, друг, ради
