Хранитель пчел из Алеппо - Кристи Лефтери
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
После многочасового стояния в очереди мы дошли до начала. Мухаммед уснул на скамье в дальней стороне шатра, а мы с Афрой сели перед мужчиной, который пролистывал на столе записи. Афра все еще держала в руке булочку. Мужчина посмотрел на мою жену и откинулся на стуле, выпятив живот, на который хоть тарелку ставь. В шатре было холодно, но у мужчины на лбу выступил пот, а под глазами пролегли широченные тени.
Он опустил солнечные очки с головы на нос.
– Откуда вы? – спросил офицер.
– Из Сирии, – ответил я.
– У вас есть паспорта?
– Да.
Я достал из рюкзака все три паспорта и, открыв их, положил на стол. Мужчина поднял очки, внимательно изучая документы.
– Из какой части Сирии?
– Алеппо.
– Это ваш сын? – Он указал на фотографию Сами.
– Да.
– Сколько ему лет?
– Семь.
– Где он?
– Спит на скамье. Он очень устал после долгой дороги.
Мужчина кивнул и встал, а я на секунду подумал, что он решит сверить лицо Мухаммеда с фотографией. Однако офицер проследовал через шатер к стоящим в рядок принтерам, потом вернулся, источая запах сигарет, вздохнул и снял у нас отпечатки пальцев. Так мы превратились в поддающиеся проверке печатные единицы.
– Вам нужны отпечатки Сами? – спросил я.
– Нет, если ему нет десяти. Могу я посмотреть ваш телефон?
Я достал из сумки мобильник. Батарея разрядилась.
– Какой у вас ПИН-код? – спросил мужчина.
Получив его, мужчина вновь ушел.
– Почему ты сказал ему, что у нас есть сын? – спросила Афра.
– Так проще. Они не станут задавать много вопросов.
Афра ничего не ответила, но, видя, как она впивается в запястье ногтями, оставляя там красные отметины, я понял, что жена нервничает. После долгого отсутствия мужчина вернулся, еле дыша и источая еще более сильный запах сигарет и кофе.
– Чем вы занимались в Сирии? – спросил он, опускаясь на стул.
Его живот навис над ремнем.
– Я был пчеловодом.
– А вы, миссис Ибрагим? – Он посмотрел на Афру.
– Я была художницей, – сказала она.
– Картины на телефоне – ваши?
Афра кивнула.
Мужчина снова откинулся на стуле. Сквозь очки я не мог понять, на что именно он смотрит, но казалось, он пялится на Афру: в обеих линзах я видел ее отражение. Кругом стоял шум и гам, но нас будто окутала тишина.
– Ваши картины особенные, – сказал мужчина.
Он подался вперед, вдавливая огромный живот в стол и чуть сдвигая его.
– Что с ней случилось? – спросил он у меня.
В его голосе я уловил любопытство. Мне вдруг представилось, как он коллекционирует трагические истории – жизненные рассказы о потерях и разрушениях. Его очки нацелились на меня.
– Взрыв бомбы, – сказал я.
Очки снова переключились на Афру.
– Куда вы собираетесь попасть?
– В Великобританию, – сказала она.
– Ха!
– У нас там друзья, – проговорил я, стараясь не обращать внимания на его насмешку.
– Большинство смотрят на ситуацию более реалистично, – сказал мужчина.
Он вернул паспорта и телефон и объяснил, что придется подождать на острове, пока власти не дадут разрешения уехать в Афины.
С двумя или тремя другими семьями нас перевели в закрытый лагерь неподалеку от порта. Мухаммед держал меня за руку, спрашивая, куда мы идем.
Мы оказались на территории, обнесенной колючей проволокой. Перед нами стояла мрачного вида деревенька с безупречными бетонными дорожками, заборами из рабицы и белым щебнем. Рядами выстроились квадратные коробки, где до получения документов жили люди. Целая империя идентификации личности.
Воде следовало уходить сквозь щебень, но земля промокла: наверное, ранее прошел дождь. В проходах между домиками висели на веревках вещи, а у входа в каждый стояла газовая плитка, где люди сушили ботинки, носки и шапки. Позади домиков, за морем, виднелись очертания Турции, а на другой стороне темнели холмы острова.
Стоя там с Афрой, Мухаммедом и другими семьями, я чувствовал себя потерянным, словно меня выбросило в темное холодное море и не за что было ухватиться. Я наконец-то оказался в безопасности, но небо вдруг стало слишком большим, в сумерках таилась незнакомая темнота.
Я уставился на оранжевое сияние газовых плиток, ощущая под ногами твердый щебень. Рядом кто-то закричал на незнакомом языке, потом раздался вопль отчаяния, вспугнувший птиц, которые взлетели в огненное небо.
Каждый домик был разделен перегородками, сделанными из одеял и простыней, чтобы создать уединенное пространство для большего количества семей. Нам выделили уголок и сказали, что еду можно найти в старом приюте рядом с центром регистрации, а ворота закрываются в девять вечера, так что, если мы хотели подкрепиться, следовало поторопиться. Мухаммед переминался с ноги на ногу, будто все еще стоял в лодке, а когда ему выдалась возможность, он прилег. Я накрыл мальчика одеялом.
– Дядя Нури, – сказал Мухаммед, слегка приоткрыв глаза, – можно мне завтра съесть шоколада?
– Если я смогу его найти.
– Только нужен такой, который можно намазать на хлеб.
– Попытаюсь что-нибудь для тебя достать.
Наступил вечер, похолодало. Мы с Афрой тоже легли, и я положил руку ей на грудь, ощущая биение сердца и ритм ее дыхания.
– Нури… – шепнула она, пока мы так лежали.
– Да?
– Ты в порядке?
– А что?
– Мне кажется, с тобой что-то не так.
Афра была так близко, что я чувствовал, как она напряжена.
– Разве кто-то из нас может быть в полном порядке? – сказал я.
– Просто… – Она запнулась.
– Что такое?
Афра вздохнула:
– Просто мальчик…
– Мы все очень устали, – сказал я. – Давай-ка спать, поговорим завтра.
Жена снова вздохнула и закрыла глаза.
Афра быстро уснула, а я пытался подстроиться под ритм ее дыхания – медленного, спокойного. У меня было одно желание – запереть мысли на замок. Жена говорила со мной столь мрачным тоном, будто знала что-то, чего не знал я. Это не давало мне уснуть. От недоговоренности разверзлась пропасть, откуда явились образы и
