Немецкие предприниматели в Москве. Воспоминания - Вольфганг Сартор

причем во времена, когда миллион талеров был гигантской суммой. Вследствие фактического отсутствия конкуренции фиксация продажных цен на его продукцию была для барона элементарным делом: если себестоимость какого-нибудь сорта сигарет, включая все связанные с продажей издержки, составляла, скажем, десять марок за тысячу штук, то он продавал их торговцу за двадцать марок, а тот сбывал их в розничной торговле за тридцать марок.

Больше всего, пожалуй, в течение двух десятилетий он зарабатывал на сигаретах «Пересли», которые, будучи тонкими, содержали очень мало табака, что было очень выгодно производителю. История возникновения данного сорта довольно забавна.

Тогда, до того как появились на свет «Пересли», чаще всего курили толстые сигареты с бумажным мундштуком, известные под названием Petits canons208. Тогдашнему директору петербургских фабрик Варнекену (баронесса Гупман к тому времени уже давно отошла от активной деятельности) пришла в голову идея делать очень тонкие сигареты с бумажным мундштуком и таким образом склонить к пороку курения и дам. Показав барону образцы таких сигарет, он сначала не нашел понимания. Тот заявил, что они годятся разве что «для ослов».

Но в конце концов барон, соблазненный большими прибылями, которые сулил новый сорт сигарет, все же дал согласие на этот эксперимент. Он долго ломал себе голову над названием новой продукции (хотя тогда было всего несколько сортов!). Но предприимчивый Варнекен и в этом вопросе проявил находчивость. Ведь господин барон уже сам дал изделию подходящее название, сказал он, а именно: «Для ослов». Разумеется, его необходимо несколько видоизменить и зашифровать смысл, например, так: «Пересли»209.

Сигареты «Для ослов» в 60‐е и 70‐е годы завоевали весь мир. Их стали производить даже французские и румынские государственные монополисты, не подозревая, впрочем, о значении названия.

32. Приобретение фабрик фирмой «Штукен и Шпис»

Отцовская фирма приобрела в 1869 году русские фабрики «Лаферм», а в 1874 году – дрезденскую210. Из них были образованы «Общество Лаферм», базирующееся в Петербурге, и «Компания Лаферм, табачные и сигаретные фабрики», базирующаяся в Дрездене211.

Данная форма акционерных обществ была выбрана исключительно для облегчения будущих разделов наследства. Оба общества долгие годы оставались во владении семьи212.

33. Приобретение доли Штукена

1881 год принес некоторым русским филиалам фирмы кардинальные изменения. Прежде всего, руководство решило ликвидировать свои отделения в Петербурге и Москве. Петербург уже давно впал в спячку, а в Москве – после того как мой зять Георг Фосс через несколько лет после переселения папы в Дрезден тоже уехал в Германию – непродолжительная попытка надеть на моего кузена Эрнста Шписа и моего еще юного брата Леона общее ярмо не увенчалась успехом. Папа в таких случаях всегда был сторонником радикальных мер. Ему было уже за шестьдесят, и он хотел покоя. Поэтому он решил ликвидировать свою старую знаменитую фирму.

Петербургский филиал «Лаферм» тоже требовал вмешательства. Там в последние три года неоднократно случались вызывающие тревогу сбои, которые объяснялись тем, что старый Штукен хоть и был хорошим коммерсантом, но не обладал необходимыми для этого бизнеса качествами. Он никак не желал понять, что, если фабрика хочет конкурировать с другими, все новыми и новыми производствами, которые вплотную занялись переработкой русского табака, не облагаемого таможенными налогами, она должна уже перерабатывать и южнорусские сорта табака, качество которых во второй половине 70‐х годов заметно повысилось213.

Мой брат Альберт, который в 1881 году уже был в России и успел проявить себя как толковый коммерсант в этой области, настаивал на переходе к переработке русских сортов табака. Во избежание раздоров со своим старым другом Штукеном отец выкупил его половину акций петербургской и дрезденской фабрик «Лаферм»214.

В связи с резким увеличением объема работ, обусловленным этими переменами, отец отправил в Петербург и моего брата Леона215, а меня оставил в Дрезене216. Так мне выпало счастье работать и развиваться под руководством отца.

34. Суровые годы учебы под началом отца

У этого коммерсанта с широкой душой я научился большему, чем у кого бы то ни было. Семь лет, которые он посвятил моему коммерческому воспитанию, стали для меня ценнейшим кладезем опыта, в том числе и для моей дальнейшей деятельности в России, надежным фундаментом моего делового мышления и моей купеческой чести.

Мой отец, у которого всегда была – слава богу, неоправданная – идея, что он не состарится, хотел, чтобы я заменил его доверенного уполномоченного, который вскоре собирался уйти. Тем неумолимей он становился в качестве моего учителя. Уже первый день моей новой деятельности обернулся для меня позором. Среди бумаг, подготовленных ему на подпись, было и составленное мною деловое письмо. Я написал его в том «купеческом» стиле, который я усвоил в Мюнхенгладбахе и который выглядит форменным издевательством над нашим прекрасным языком. Отец, вместо того чтобы прочесть мне нотацию с глазу на глаз (как поступил бы с любым приказчиком), отвел меня в главную контору и, порвав на глазах у всех присутствующих злополучную бумагу, громогласно обратился ко мне с убийственным вопросом: «И ты полагаешь, что я мог подписать такое письмо?..»

Таков был мой дебют. Я воспринял его как катастрофу. Однако отец подверг меня этому поношению исключительно в воспитательных целях. Строгим он мог быть только к себе и к сыновьям, к подчиненным же был доброжелателен.

Что я могу сказать по этому поводу? Мне удалось изгладить это первое более чем неприятное впечатление и заслужить отцовское одобрение примерным усердием. В двадцать один год я получил должность доверенного уполномоченного.

35. Круг деятельности и прочее

Фабрика была тогда крупнейшей в сигаретной промышленности Германии, однако как предприятие не представляла собой ничего особенного, потому что потребление сигарет в тогдашней Германии еще только начиналось217. Около 80% нашей продукции шло на экспорт, причем больше половины в Италию.

Структура нашего дела давала мне возможность в молодые годы увидеть Европу и во время деловых поездок расширить свой кругозор.

Отношения между нами и рабочими были прекрасными, патриархально-дружескими. Никаких раздоров и конфликтов ни по поводу заработной платы, ни по другим причинам не возникало.

Единственный инцидент, доставивший нам серьезное огорчение, был связан с рабочим, занимавшим пост бригадира, который сбежал в Берлин с четырьмя тысячами марок, которые должен был заплатить таможне. Я решил упомянуть об этом происшествии, о котором мне доложили вечером, когда я уже был дома, только по одной причине: благодаря ему я узнал, насколько по-разному работала полиция в Дрездене и