Кормилица по контракту - Татьяна Александровна Бочарова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Да.
У прилавка недовольно зашумела какая-то тетка.
– Хватит трепаться! Вам деньги за что платят?
– Пойду я, – с тоской сказала Валя. – Не поминайте лихом.
– Ты о чем? – Зоя Васильевна торопливым жестом смахнула слезы. – Позвони, если что. Вот номер. – Она вытащила из кармашка фартука карандаш и блокнот, вырвала листок, нацарапала на нем цифры. – Обязательно позвони.
– Ладно.
– Ну, прощай, подружка. – Верка порывисто обняла Валю, прижала к себе, шепнула в самое ухо: – Помни, что я сказала – уезжай.
Та кивнула и пошла к выходу. Ноги слушались с трудом, будто на них висели кандальные цепи. Ребенок больно пинал под самые ребра.
Валя доплелась до раздевалки, сняла с вешалки куртку, сгребла ее в охапку и, подсев к телефону, набрала номер Тенгиза. Тот ответил почти тотчас:
– Слушаю.
– Это я, – мертвым голосом произнесла Валя.
– Да, я узнал. Ты где?
– В магазине. Пока что.
– Что значит «пока что»? – В его тоне звучало искреннее недоумение.
– А ты не в курсе? Твой отец меня вышвырнул вон.
– К-как вышвырнул? К-когда? – Тенгиз даже заикаться стал от волнения.
– Вот только что. Ты можешь приехать?
Он на секунду замялся:
– Немного попозже.
– Тенгиз, пожалуйста! Мне очень плохо. И нам нужно поговорить.
– Ладно. Минут через двадцать буду. Жди у входа. И гляди, без глупостей!
– Хорошо.
Валя не удержалась и шмыгнула носом. Повесив трубку, она начала медленно, неуклюже одеваться. Просунула руки в рукава, замотала на шее шарф. Встала, глянула на себя в зеркало.
Мертвец, чистый мертвец. И, как назло, все в один день – и на работе облом, и самочувствие вконец подвело. Что с ней, черт возьми, происходит, может, давление подскочило? Кажется, такое бывает на поздних сроках, хотя у нее всего семь месяцев.
Через двадцать минут Тенгиз не приехал. Не явился он ни через сорок минут, ни через час. Валя окоченела на морозе, ноги в сапожках заледенели, зубы начали выбивать дробь. Когда в глубине улицы наконец показался знакомый силуэт «десятки», она уже потеряла всякую надежду.
Тенгиз подъехал прямо к дверям универсама, посадил ее и дал газу. Машина помчалась в сторону Ленинского проспекта.
– Что долго так? – запинаясь, проговорила Валя и со страхом глянула на впившиеся в руль руки Тенгиза.
– Ничего, – буркнул тот сквозь зубы, – с отцом говорил, по телефону.
– И что он?
Тенгиз, ничего не отвечая, продолжать гнать автомобиль. Когда до его дома остался квартал, он внезапно резко притормозил и свернул в глухой переулок.
– Ты куда? – Валя удивленно глядела, как Тенгиз глушит стартер.
«Десятка» причалила к бровке и остановилась. Вокруг была темень, освещаемая одним-единственным тусклым фонарем, и ни души.
– Сюда, – мрачно произнес Тенгиз, опуская руки с руля. – Здесь и поговорим.
– Прямо в машине?!
– Да. Я не могу тебя сейчас привезти к себе домой, туда с минуты на минуту приедет отец. Он вне себя… – Тенгиз в отчаянии помотал головой. – Ты даже представить не можешь. Не нужно было затевать все это.
– Ты ребенка имеешь в виду? – Вале вдруг стало спокойно, как бывает, когда наверняка знаешь, что надеяться не на что.
Она уже понимала, что Тенгиз скажет дальше.
– Ребенка, кого ж еще. Так хорошо все у нас было, а теперь… – Он опустил красивую, гордо посаженую голову, весь вид его выражал крайнюю степень уныния и растерянности. – Ты прости, Валя-Валентина, но нам… придется какое-то время не встречаться.
– Совсем? – почти беззвучно, одними губами проговорила она.
Тенгиз кивнул и тяжело вздохнул.
– Может, тебе стоит уехать? Оставишь мне адрес, я постараюсь связаться с тобой, как только это станет реальным. Сразу после сессии или… чуть позже.
Валя глядела на него с безнадегой, по щекам ползли слезы, которых она не замечала.
– Сговорились вы, что ли, все? Не могу я никуда уехать. Не могу!
– Почему?
– Потому! Не у всех родители владельцы супермаркетов! У нас там и так проблем невпроворот, сестренка хворает, в больнице лежит. Мать извелась с ней, а тут еще я свалюсь, как снег на голову! Да что тебе объяснять, не поеду я – и конец! – Валя сердито и решительно закусила губу.
– Ты только не нервничай, Валя-Валентина, – забеспокоился Тенгиз. – Тебе ведь нельзя, вредно.
– Ага, вредно! – Валя, уже не сдерживаясь, заревела в голос. – А предавать меня не вредно? А выгонять на улицу за семь месяцев примерной работы? Не вредно?!
– Не плачь, пожалуйста, умоляю. – Тенгиз принялся вытирать платком ее мокрое лицо. – Я дам тебе денег. Много не смогу, я ж сам не зарабатываю. Но все, что есть… – Он лихорадочно полез в карман куртки, пошарил там и вытащил пару мятых зеленых бумажек. – Вот, возьми. Двести баксов, на первое время хватит. А там мы что-нибудь придумаем.
– Ты уже так говорил, – Валя с ожесточением оттолкнула его руку, – а сам ничего не придумал. И не придумаешь. Отец тебе невесту найдет, мусульма-анку-у… – Она зарыдала еще безутешней, сотрясаясь всем телом, чувствуя, как в животе все опасно напрягается, встает колом, и с хладнокровной обреченностью думая: «Пусть. Все равно. Мне теперь все равно. Никому я не нужна. Никому».
Тенгиз больше ничего не говорил ей в утешение, только тихонько и ласково поглаживал по плечу и украдкой совал в карман доллары.
Постепенно слезы иссякли, на смену им пришли отупение и сонливость. Валя взяла из рук Тенгиза платок, насухо вытерла щеки и подбородок и сделала глубокий вдох.
– Отвези меня домой.
– Отвезу. – В голосе Тенгиза послышалась плохо скрытая радость.
Валя поняла, что ему не терпится поскорее закончить печальную сцену и улизнуть. «Господи, да ему плевать на меня, плевать. А я-то, дура, люблю его без памяти!»
Разочарование было настолько горьким, что сам образ Тенгиза сразу поблек в ее глазах, потускнел, потеряв привлекательность и яркость. Она вдруг увидела его со стороны чужими, не влюбленными глазами: беспомощный и жалкий трусишка, привыкший жить за чужой счет, кататься, как сыр в масле, и более всего на свете боящийся утратить свое благополучие. Красивая картинка, манекен, ни на что больше не годный, как носить модные, дорогие шмотки и радовать по ночам дурех вроде нее.
Всю дорогу до дому Валя просидела молча, изредка, время от времени, всхлипывая и не глядя на Тенгиза. Тот тоже молчал, не делая попыток заговорить.
Перед тем как покинуть машину, Валя достала из сумочки пудренницу, раскрыла ее, глянула на себя в зеркальце. Веки и нос
