Кормилица по контракту - Татьяна Александровна Бочарова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Какие воды? – не поняла Валя.
В это время в вестибюле появилась подтянутая женщина средних лет в синей медицинской форме.
– Что там, Михална? – спросила она звучным грудным голосом, подходя к кушетке.
– Рожает. – Старуха поднялась, уступая место врачихе. – Воды уже отошли. Схватки через сорок секунд.
– Ну, значит, скоро станет мамочкой, – спокойно и даже весело проговорила докторша и мягко обратилась к Вале: – Девочка, давай расслабься, я погляжу, что да как.
– Полиса у нее нет, – сердитым полушепотом произнесла старуха, отходя к своему столу, – не москвичка.
– Теперь уж как есть. – Врачиха осторожно, но методично осматривала Валю. – Ну-ка, не напрягайся.
Та взвыла от боли.
– Так. – Тон докторши утратил беззаботность, стал суровым и серьезным. – Берем ее наверх.
Она отошла к столу, надавила на какую-то кнопку. Через минуту в дверь вбежали санитары. За это время дежурная успела снять с Вали куртку и брюки. Ее уложили на каталку, прикрыли простыней и погрузили в лифт. Врачиха нажала на кнопку.
Наверху их ждал молодой бородатый мужчина в шапочке, надвинутой до самых бровей.
– Яша, возьми девочку, – велела ему Алла Николаевна. – Она без карты, из документов только паспорт. Сейчас не до того, все потом. Боюсь, придется с ней повозиться.
– Понял, разберемся. – Бородатый игриво подмигнул Вале и приказал санитарам: – Везите во второй.
В маленькой, ослепительно-белой комнатушке, залитой ярким неоновым светом, Валю окончательно раздели, натянули на нее крахмальную больничную рубаху и переложили на высокую блестящую кровать со множеством замысловатых приспособлений.
Бородач присел рядом, приложил трубку к ее животу, тщательно выслушал, бормотнул что-то себе под нос и исчез. Вместо него у кровати возникла толстая, бесформенная тетка в огромных роговых очках.
– Дыши, – скомандовала она низким, прокуренным голосом, – как схватка приходит, так и дыши. Часто и неглубоко. Вот так. – Бесформенная разинула рот и наглядно продемонстрировала, как нужно дышать, напомнив при этом собаку, изнывающую от жары.
Валя послушно попыталась следовать ее примеру. Тетка кивнула и, казалось, потеряла к ней всякий интерес, отошла в сторону и принялась греметь инструментами в лоточке.
Боль все росла, достигая своего апогея. Валя перестала сдерживаться и то и дело громко, протяжно вскрикивала. Акушерка не обращала на ее крики ни малейшего внимания, продолжая заниматься своими делами. Бородатый не возвращался, и Вале сделалось страшно.
Вдруг про нее забыли и она умрет здесь, совсем одна, без помощи?
– Мне плохо! – собрав последние силы, крикнула она акушерке.
– Это нормально, – сонно ответила тетка. – Кому ж хорошо, когда рожаешь? Ты дыши, дыши.
– Я дышу! – обозлилась Валя. – Где врач?
– Я здесь, – раздался голос бородатого, и тут же он сам появился у кровати. – Тебя как звать-то?
– Валя.
– Ну вот, Валентина, пора уже с тобой заканчивать. – Он снова прижал трубку к ее животу.
В коридоре за дверью послышался шум. Что-то оглушительно грохнуло, взволнованные, громкие голоса заговорили, перебивая друг друга:
– Где завотделением?
– Быстро, капельницу!
– Куда ее?
– В третий блок. Живо, что вы там копаетесь!
Потом раздался крик. В нем не было ничего общего с тем, как кричала Валя. У нее мурашки побежали по спине. Так мог кричать смертельно раненный дикий зверь – долго, протяжно, на одной высокой, захлебывающейся ноте.
Бородач тоже вздрогнул, оторвал трубку от Валиного живота.
– Я сейчас подойду. Марья Тимофеевна, ее уже можно на кресло. Пора. – Он поспешно вышел из комнаты.
Акушерка, не торопясь, принялась намыливать руки над раковиной. Делала она это жутко долго, казалось, целую вечность. Потом так же долго толстуха натягивала перчатки. Наконец она приблизилась к Вале, держа ладони врастопырку.
– Перелазь давай, что ли, у меня силенок нет тебя тягать. – Тетка кивнула на сверкающее кресло, стоящее неподалеку от кровати. Валя, кряхтя и постанывая, перебралась на него.
– Ну, теперь давай, тужься.
Снова послышался дикий крик, еще страшней прежнего – сейчас он доносился не из коридора, а из-за стены, отделяющей соседний блок.
– Эвона, как орет, – заметила акушерка и поежилась, – будто режут ее. – И, спохватившись, строго повторила: – Ты тужься, тужься.
…Время остановилось. Пространство сузилось и стало двухмерным – теперь это был белый потолок над Валиной головой. Больше она ничего не видела.
Иногда и потолок исчезал. Тогда она погружалась в спасительную темноту, в которой не было боли, но лишь на несколько секунд. Потом все возвращалось: муки ада, невозможность пошевелиться и вздохнуть, ослепительная, страшная белизна перед глазами.
Вернулся бородатый доктор. Долго хлопотал возле Вали, перчатки его были по локоть залиты кровью. Он уже не подмигивал, в глазах отчетливо читалась тревога.
– Что же ты, Валюша! Давай, детка, старайся. Ребеночку плохо, надо ему помочь.
«Я стараюсь», – хотела сказать Валя и не могла. Губы перестали слушаться, у нее не получалось ни говорить, ни кричать, лишь сипеть что-то невнятное.
Затем она ясно поняла, что умирает. Ей стало легко и спокойно – сейчас, вот сейчас все закончится. Боль уйдет навсегда, и не будет ничего, кроме вечной темноты и покоя.
Она увидела мать. Ты стояла перед ней и улыбалась.
– Мам, – крикнула Валя, – я умираю!
– Нет, – сказал Нина и сделала шаг навстречу ей. – Нет. Все хорошо. Вот, гляди. – Она протянула руку, в ней был влажный носовой платок.
Валя почувствовала, что хочет пить. Страстно, невыносимо. Хотя бы просто смочить шершавые, ссохшиеся губы.
– Пи-ить, – протяжно простонала она, – воды.
– Да, да. Сейчас. – Мать поднесла платок к ее лицу, смочила лоб, виски, потом приложила к губам. – Хорошо?
– Хорошо, – прошептала Валя.
Ей действительно стало хорошо. Боль исчезла, ничто больше не разрывало ее внутренности, не выворачивало наизнанку. Хотелось спать. Долго, очень долго. Целую вечность…
…Она дернулась и открыла глаза. Перед ней все так же сиял потолок. Было неправдоподобно тихо. Что-то неправильное, ненормальное в этой тишине, в сочетании с исчезновением боли. Валя прислушалась, но ничего не услышала.
«Я родила, – мелькнуло у нее в голове, – раз боли нет, значит, я родила. Тогда… должен орать младенец. А крика нет».
Она собрала последние силы и пролепетала с трудом, задыхаясь:
– Где… ребенок?
Ответа не последовало. Было полное ощущение, что в комнате никого нет, все куда-то делись.
«Может, его уже унесли?» – с надеждой подумала Валя.
Она попыталась шевельнуть головой, чтобы изменить ракурс зрения, но у нее ничего не вышло. И тут наконец, как из ватного тумана, до нее донеслись голоса.
– Ну что? – спросил мужской голос, в котором
