Правда о деле Гарри Квеберта - Жоэль Диккер

Все утро он писал четыре буквы ее имени: Н-О-Л-А. Ее образ не выходил у него из головы, ее лицо занимало все его мысли. Иногда он закрывал глаза, чтобы представить ее себе, потом, словно пытаясь излечиться, старался смотреть на Дженни, в надежде, что забудет ее. Дженни красавица, почему бы ему ее не полюбить?

Около полудня, увидев, что Дженни направляется к нему с меню и чашкой кофе, он прикрыл исписанную страницу чистым листом — как всегда, когда кто-нибудь к нему приближался.

— Пора вам что-нибудь поесть, Гарри, — велела она чересчур заботливым тоном. — Вы за целый день маковой росинки не проглотили, только добрых полтора литра кофе. У вас будет изжога на голодный желудок.

Он постарался вежливо улыбнуться и как-нибудь завязать разговор. На лбу у него выступили капли пота, и он быстро вытер его тыльной стороной руки.

— Вам жарко, Гарри. Вы слишком много работаете!

— Возможно.

— У вас вдохновение?

— Да. В последнее время дело, можно сказать, идет неплохо.

— Вы все утро не поднимали головы.

— В самом деле.

Дженни улыбнулась заговорщицкой улыбкой, давая понять, что ей все известно про книгу.

— Гарри… Я знаю, это нескромно, но… Можно мне почитать? Хотя бы несколько страниц? Мне так интересно посмотреть, что вы пишете. Это, наверно, чудесно.

— У меня еще не совсем готово…

— Наверняка это уже потрясающе.

— Попозже посмотрим.

Она снова улыбнулась:

— Позвольте принести вам лимонаду немного освежиться. Хотите что-нибудь съесть?

— Я возьму яичницу с беконом.

Дженни немедленно исчезла на кухне и заорала повару: «Яичницу с беконом для вел-ликого пис-сателя!» Мать, видевшая, что она болтает в зале, призвала ее к порядку:

— Дженни, прекрати надоедать мистеру Квеберту!

— Надоедать? Мама, ты промахнулась: я его вдохновляю!

Тамара Куинн с сомнением посмотрела на дочь. Ее Дженни — милая девушка, но уж очень наивная.

— Кто тебе вбил в голову такую чепуху?

— Гарри в меня влюблен, мама, я знаю. И по-моему, я на первых ролях в его книге. Да, мама, твоя дочь не будет всю жизнь подавать бекон и кофе. Твоя дочь выйдет в люди!

— Да что ты такое городишь?

— Между Гарри и мной скоро все будет официально, — слегка преувеличила Дженни, чтобы мать уяснила как следует.

И, торжествуя, состроила лукавую гримаску и удалилась в зал походкой королевы.

Тамара Куинн не смогла удержаться от довольной улыбки: если дочери удастся подцепить Квеберта, о «Кларксе» заговорят по всей стране. Может, и свадьбу сыграют здесь, кто знает: она найдет слова, чтобы убедить Гарри. Оцепленный квартал, большие белые шатры на улице, тщательно отобранная публика; половина нью-йоркского бомонда, десятки журналистов освещают событие, бесконечные вспышки камер… Этого человека послало само небо.

В тот день Гарри покинул «Кларкс» в четыре часа, торопливо, словно припозднился. Сел в машину, припаркованную перед закусочной, и быстро уехал. Он не хотел опоздать, не хотел ее упустить. Вскоре после его ухода на том же месте остановился полицейский автомобиль. Полицейский Тревис Доун, нервно вцепившись в руль, украдкой заглянул через витрину в ресторан. Решив, что народу еще слишком много, он не решился войти внутрь. Воспользовавшись передышкой, он стал повторять заготовленную фразу. Уж одну фразу-то он мог сказать; не нужно так робеть. Одну несчастную фразу, всего с десяток слов. Глядя на себя в зеркало заднего вида, он произнес: «Живет, Пренни. Я подумал, может, нам в субкино сходить в боту…» Он чертыхнулся: совсем не та фраза! Одна какая-то фраза, всего ничего, а он никак не может запомнить. Развернув клочок бумаги, он перечитал записанные слова:

Привет, Дженни! Я подумал, если ты свободна в субботу вечером, мы можем сходить в кино в Монберри.

Ничего ведь сложного: ему надо войти в «Кларкс», улыбнуться, сесть за стойку и спросить кофе. Пока она будет наливать ему чашку, надо произнести эту фразу. Он пригладил волосы и сделал вид, будто занят и говорит по радиосвязи — на случай, если кто-нибудь его увидит. Прошло десять минут; четверо клиентов вместе вышли из «Кларкса». Путь был свободен. Сердце у него колотилось: он чувствовал, как оно отдается в груди, в руках, в голове, казалось, пульсировали даже кончики пальцев. Он вышел из машины, сжимая в кулаке бумажку. Он любил ее. Он любил ее еще в школе. Она была самой восхитительной женщиной, какую он когда-либо встречал. Из-за нее он и остался в Авроре: в полицейской академии отмечали его способности, советовали не оставаться в местной полиции, а метить выше. Говорили про полицию штата и даже федеральную. Какой-то тип приезжал из Вашингтона и сказал ему: «Парень, нечего тебе делать в глухой дыре. Идет набор в ФБР. ФБР — это все-таки не шутки». ФБР. Ему предлагали ФБР. Может, он бы даже попросился в престижнейшую секретную службу, ведающую охраной президента и первых лиц страны. Но была на свете эта девушка, официантка в закусочной «Кларкс», в Авроре, девушка, которую он всегда любил и которая, как он надеялся, однажды обратит на него внимание, — Дженни Куинн. Поэтому он попросил направить его в полицию Авроры. Без Дженни его жизнь не имела смысла. У дверей ресторана он остановился, набрал в легкие воздуха и шагнул внутрь.

Она думала о Гарри, машинально вытирая уже сухие чашки. В последнее время он всегда исчезал около четырех; она спрашивала себя, куда он так регулярно ходит. Может, на свидание? С кем? Какой-то посетитель, усевшись за стойку, вывел ее из задумчивости:

— Здравствуй, Дженни.

Это был Тревис, ее симпатичный школьный приятель, а теперь полицейский.

— Привет, Тревис. Налить тебе кофе?

— С удовольствием.

Он на миг прикрыл глаза, чтобы сосредоточиться: надо было произнести фразу. Она поставила перед ним чашку и налила кофе. Момент настал.

— Дженни… Я хотел тебе сказать…

— Да?

Она устремила на него взгляд своих больших светлых глаз, и он растерялся вконец. Что там дальше во фразе? Кино.

— Кино, — выговорил он.

— Что — кино?

— Я… В Манчестере было ограбление в кино.

— Неужели? Ограбили кино? Какая странная история.

— В почтовом отделении Манчестера, я хотел сказать.

Какого дьявола он говорит про это ограбление? Кино!

Он должен говорить про кино!

— Так на почте или в кино? — спросила Дженни.

Кино. Кино. Кино. Кино. Говорить про кино! Его сердце готово было лопнуть. Он решился:

— Дженни… Я хотел… В общем, я подумал, что, может… В общем, если ты хочешь…

В эту минуту Тамара из кухни позвала дочь, и Дженни пришлось прервать его рацеи:

— Прости, Тревис, мне надо идти. Мама сегодня в кошмарном настроении.

И девушка скрылась за маятниковыми дверьми, не дав молодому полицейскому закончить фразу. Он вздохнул и прошептал: «Я подумал, если ты свободна в субботу вечером, мы можем сходить в кино в Монберри». Потом оставил пять долларов за пятидесятицентовый кофе, который даже не выпил, и, печальный, разочарованный, вышел из «Кларкса».

— Куда вы ходили каждый день в четыре часа, Гарри? — спросил я.

Он ответил не сразу. Он смотрел в окно, и мне показалось, что на лице его улыбка счастья. В конце концов он произнес:

— Мне так нужно было ее видеть…

— Нолу, да?

— Да. Знаете, Дженни была потрясающая девушка, но она была не Нола. Быть с Нолой значило жить настоящей жизнью. Иначе не скажешь. Каждая секунда, проведенная с ней, была секундой жизни во всей ее полноте. По-моему, вот это и есть любовь. Ее смех, Маркус, этот смех звучит во мне уже тридцать три года. Этот ее невероятный взгляд, ее глаза, искрящиеся жизнью, — они всегда здесь, передо мной… И все ее жесты, ее манера поправлять волосы, покусывать губы. Я всегда слышу в себе ее голос, иногда она как будто рядом со мной. Когда я иду в центр города, к пристани или в супермаркет, я снова вижу, как она говорит со мной о жизни и о книгах. Тогда, в июне 1975-го, мне казалось, что она всегда была частью моей жизни, хотя вошла она в нее меньше месяца назад. И когда ее не было со мной, мне казалось, что все утратило смысл: день, когда я не видел Нолу, был потерянным днем. Мне так нужно было ее видеть, что я не мог ждать очередной субботы. Тогда я стал поджидать ее у выхода из школы. Вот что я делал, когда уходил из «Кларкса» в четыре часа. Я садился в машину и ехал к школе. Вставал на парковку для учителей, прямо перед главным входом, и, прячась в машине, ждал, когда она выйдет. Едва она появлялась, я чувствовал себя настолько полным жизни, настолько сильным… Мне хватало счастья мельком ее увидеть: я смотрел на нее, пока она не садилась в школьный автобус, а потом еще ждал, когда автобус исчезнет вдали. Может, я был безумен, Маркус?

— Нет, Гарри, не думаю.