Лики прошлого - Минас Багдыков

Остальные годы, после сорока семи лет, он оперировал на протезах, сидя. Выпустил большое количество ярких, даровитых хирургов, которые впоследствии стали знаменитыми личностями. Во время войны служил в армии в качестве главного консультанта эвакогоспиталя. Молодым бойцам, лишившимся конечностей и ставшим инвалидами, его пример был крайне необходим, он вселял уверенность в завтрашнем дне, в будущее. На склоне лет стал лауреатом государственной премии за разработку сосудистого шва.

Периодически проходят конференции, съезды, где потомки развивают идеи хирургов Напалкова и Богораза. Идет постоянный поиск фотографий, где бы два профессора хоть в одно мгновение были повернуты друг к другу, но увы… — найти таковых пока не удалось.

Удивительно другое, что у людей был ум, интеллект, стремление к познанию, милосердие и благожелательность, воля и энергия к достижению поставленной цели, но что разъединяло двух хирургов? Видимо, постоянное желание владеть пальмой первенства.

Человек, даже умный, одаренный, талантливый, забывает, что время жизни ограничено одним веком и следует быть благодарным каждому прожитому дню, причем независимо от того, кто ты — врач или сапожник. Каждый день должен быть прожит не только с пользой для себя, но и для людей, видимо, не следует без необходимости зря перерабатывать, перегружать себя непосильным трудом, тем более для собственной славы, наград, гордыни, чтобы таким образом возвыситься над людьми.

Вспоминается судьба молодого терапевта, одаренного, умного человека, впереди которого всегда шла фамилия его отца и помогала добиваться поставленной цели мать. Он вырос крупным специалистом, ученым, заведующим кафедрой, практически возглавлял всю науку института. В городе у него был непререкаемый авторитет человека, который мог слушать и знать, что делается с человеческим сердцем, что ему мешает хорошо работать. Наконец, он видел смерть тех, кто неразумно относился к себе, растрачивая свое здоровье. В его личном кабинете лежало множество написанных им книг, толпились ученики и страждущие пациенты.

Но законы генетики непоколебимы. Отец умер примерно в его годы и примерно от такой же болезни, какой страдал и сын. Мать ему об этом постоянно напоминала, тем более, что им был уже перенесен однажды инфаркт. Темпы работы он не обновлял, катил по инерции вперед, теперь уже на машине, но только вперед, как все современные люди, но остановил этот галоп жизни последующий инфаркт и смерти.

Разговоров об этой трагедии было много: спустя шесть месяцев случилось быть в его кабинете, теперь уже пустом, но удивила не пустота, а то, что все написанное им было собрано в единую кучу и положено на антресоли в дальний угол и закрыто пожелтевшими газетами. Ученики уже не цитировали на занятиях и в лекциях своего учителя. Фотографию с любимым учителем видел только у двоих, причем тот, кто по праву должен был занять его место, работал ассистентом на кафедре, а как врач, пожалуй, превосходил своего учителя.

Невольно задавался вопросом, что умный и талантливый человек не видел и не знал своих учеников или же не хотел этого видеть? Почему просматриваются пороки человеческие людьми, которые несут за это моральную ответственность перед будущими поколениями?

Невозможно забыть поучительный пример яркой личности профессора И. Я. Серебрийского. Он как бы ворвался в медицинский институт, где был свой всемирно известный клан профессоров, свои мерила интеллекта, нравственных жизненных позиций и, наконец, благородства и манеры поведения, угодных для подражания. Они знали друг друга долгие годы не только по застолью и общениям вне работы, но и степени ответственности в получении результатов научно-исследовательской деятельности. В полной мере работал закон чести и совести.

Освободилась вакантная должность и обычно на нее приглашали, а тут сам подал молодой, только что защитившийся доктор наук. Дабы другим было неповадно, ему дали возможность выступить на ученом совете с актовой речью, а уже после этого принять решение об избрании на вакантное место.

Какая актовая речь у молодого ученого, провал да и только. Однако мысли и результаты научных изысканий автор докладывал ученому совету на польском, немецком, английском и русском языках. Его приняли в коллектив, но дали понять, что будут присматриваться. До глубокой старости он проработал в институте, создал свою школу научно-исследовательской деятельности, подготовил целую плеяду замечательных специалистов, докторов и кандидатов наук.

Его мнение было основополагающим для организаторов практического здравоохранения. При нем не стоял остро вопрос о детской смертности. Он знал практически всех врачей-педиатров по имени и отчеству, знал их квалификацию, старался содействовать их повышению и всегда приходил на помощь, прежде всего врачам, любил искусство, жизнь, музыку, живопись, литературу, поэзию, природу. Ученики произносили его имя с почтением и после смерти, будучи сами уже маститыми профессорами и учеными. Даже по прошествии многих десятков лет они ценили его талант и положительные человеческие качества, считая его недосягаемым.

Разве не яркую творческую жизнь, полную служения людям, прожил и поныне живет врач-гинеколог, профессор, заслуженный деятель наук Петр Яковлевич Лельчук?!

Анализируя его профессиональный путь, невольно задумываешься, кто он был больше — научный работник, генератор идей, щедро даривший их своим ученикам, практический врач до мозга костей, владевший блестяще не только оперативной техникой, но и методами дифференцированной диагностики, акушер-гинеколог, четко и ясно решавший задачи родовспоможения, или же блестящий организатор вверенной ему службы?

Удивительно то, что он знал всех врачей-гинекологов, акушеров-гинекологов не только по фамилии, но по имени и отчеству, при этом ясно представлял уровень их квалификации и занимаемую ими должность.

Женщину-мать для него важно было иметь здоровую. Он являлся одним из профессоров, кто знал толк в профилактической медицине.

Ушел на заслуженный отдых, имея ясный ум, крепкие руки, полный творческих сил и замыслов, как хороший певец покидает сцену, не потеряв голоса и профессионального мастерства.

В первые годы Советской власти в медицинском институте подбор профессорско-преподавательского состава осуществлялся по гласным и негласным законам чести, нравственности, высокого профессионализма, глубины научно-исследовательского поиска, эрудиции.

В когорту именитых ученых института вошли два брата, доктора медицинских наук Коргановы Николай Николаевич и Яков Николаевич. Подчеркивалась в них степенность, рассудительность, интеллигентность и, что поражало всех, так это рыжий цвет волос и белая кожа с рыжеватым оттенком.

Оба брата посвятили себя изучению высшей нервной деятельности человека. Яков Николаевич был невропатологом, а Николай Николаевич — психиатром. Их знали и любили практически все ростовчане за приверженность к практической деятельности врачевания, из этого вечного кладезя черпали они задачи для научно-исследовательского поиска.

Яков Николаевич до конца своих дней заведовал нервным отделением лучшей больницы города, активно выступал на патологоанатомических параллелях, был ее совестью, в выступлениях крайне деликатно старался понять, защитить врача, а промахи в диагностике и тактике умело переводил на недостатки руководителей больницы.

Его можно было узнать среди тысячи горожан, идущих по городу, — всегда опрятно одет, причесан, гладко выбрит, от него исходил какой-то свет интеллигентности, ходил он быстро своей легкой походкой, но при этом замечал знакомых, пациентов, одаривая их поклонами и очаровательной улыбкой. Горожане смотрели вслед с доброжеланием и благоговением.

В больнице, где работал в последние годы Яков Николаевич, пришлось начинать свою врачебную деятельность и мне, он уже тогда относился к уважаемым врачам-метрам, к которому каждый — от санитарки до врача — имел возможность обратиться за помощью в любое время дня, не задумываясь о том, что порой отвлекает от большого дела, отдыха. После ухода на пенсию долгие годы на дверях кабинета висела табличка с указанием, что это кабинет профессора Я. Н. Корганова.

Встреча с ним как с пациентом произвела на меня неизгладимое впечатление. Казалось, что старость должна отложить отпечаток на внешнем его облике, однако он был подтянут, выбрит, подчеркнуто опрятно одет, излучая чистоту не только телесную, но и нравственную, подвижный и живой в движениях и помыслах, с неуходящим чувством юмора.

Перехватив мой взгляд, неловко брошенный на миниатюру, висевшую у его изголовья, он тут же дал пояснение, что это молодая очаровательная женщина с тонкими чертами лица и осанкой аристократки была его родной матерью, по происхождению — итальянка.