Мой милый звездочет - БАРБАРА КАРТЛЕНД

Среди вещей также оказались домашние туфли, и герцог наконец смог на какое-то время обойтись без сапог, которые отдал слуге с наказом вычистить так, чтобы в них можно было смотреться как в зеркало. При этом герцог предпочел не заметить выразительного взгляда, которым одарил его слуга.

Он также настоял на том, чтобы слуга немедленно вычистил его сюртук, поскольку ничего другого у него с собой не было.

Ожидая, когда вернется слуга с его одеждой, герцог услышал стук в дверь и, открыв ее, увидел Вэлу.

— Давайте сюда ваши шейные платки, — сказала она. — Я выстираю их, и тогда к утру они высохнут. Нельзя же допустить, чтобы вы надели влажный галстук, он может натереть вам шею.

— Что-то вы слишком заботитесь о моем здоровье, — насмешливо сказал герцог.

— Я просто не хочу ухаживать за вами в случае, если вы заболеете, — не осталась в долгу девушка.

Он засмеялся, но тем не менее протянул ей свои галстуки. Ее забота невероятно тронула его. Хотя что может быть более естественно для женщины, чем такая забота. И все же он чувствовал себя очень странно.

«Бог знает, каким образом я оказался втянутым в эту историю», — подумал он. И неожиданно для себя вдруг понял, что ему все это начинает нравиться.

Ни разу он не вспомнил о своей скуке с тех пор, как выехал из Лондона, за исключением самого первого дня, который провел в одиночестве.

Брокенхерст решил, что никогда еще за последние годы он не чувствовал себя таким бодрым, полным сил и желания жить.

«Видимо, все дело в некоторой атмосфере опасности, которая сопровождает меня в этом путешествии», — подумал он. Но при этом он понимал, что лукавит. Ему было так хорошо потому, что рядом с ним была Вэла.

Девушка определенно отличалась от множества женщин, с которыми он когда-либо был знаком. И хотя герцог почти ничего не знал о юных леди и никогда не водил ни с кем из них знакомства, за исключением Имоджин, он был совершенно уверен, что Вэла — необыкновенная девушка.

Не было никакого сравнения между ней и другими молодыми дебютантками, которые обычно жались к своим мамашам в бальных залах в ожидании, что их пригласит на танец какой-нибудь молодой повеса.

Думая об этом, герцог понял, что самым необычным в девушке была ее естественность в общении с ним. Ее ничуть не смущало то, что она столько времени находилась с ним вдвоем. Она не чувствовала себя скованно или смущенно. И при этом не кокетничала с ним, как делали это почти все его знакомые

женщины.

Иногда в пылу спора, отстаивая свои взгляды или пытаясь найти аргументы против ее утверждений, он вообще забывал, что говорит с молоденькой девушкой. Он мог бы так спорить с Фредди. Ему было легко и просто в ее обществе, как с кем-нибудь из близких друзей.

Но в глубине его памяти постоянно жил и тревожил восхитительный образ девушки, какой она предстала перед ним в то утро, когда он вошел в комнату и окликнул ее, а она, испуганная, села на кровати. В одной тонкой ночной рубашке, которая не могла скрыть соблазнительных форм ее юной груди, она тогда показалась герцогу даже слишком женственной.

«Однажды она влюбится, — говорил себе герцог, — и тогда в один миг будут забыты все эти глупости о том, что она не собирается выходить замуж».

Поскольку мысль об этом постоянно точила герцога, он решил, что должен поговорить с Вэлой. Но девушка первая начала этот разговор.

В тот вечер, покончив с ужином, Вэла сказала:

— Я постоянно думаю об этом несчастном молодом человеке, который убил себя! Он никак не выходит у меня из головы.

— Я же просил вас забыть о нем, — сказал герцог.

— Да, я знаю, но все же мне бы очень хотелось понять… как любовь, это светлое, романтическое чувство, может довести человека до отчаяния… и даже заставить его забыть обо всем, что ему дорого на этом свете. Как это может сочетаться… нежные чувства… и желание умереть?

— Любовь не всегда бывает нежной и романтической. Иногда она может быть и жестокой.

Так как Вэла продолжала вопросительно смотреть на него, герцог продолжал:

— Это может быть яростное, бурное чувство и, что важнее всего, почти неподвластное доводам рассудка.

— И вы сами… когда-нибудь испытывали подобное? — тихо спросила девушка.

— Я говорю о любви вообще, не касаясь личностей. Если хотите, отвлеченно, теоретически, так сказать.

— Тогда объясните мне.

— Но вы сами наверняка читали об этом, — сказал герцог, чувствуя себя кем-то вроде убеленного сединами профессора, который читает лекцию совсем еще юной девочке. — Ромео и Джульетта умерли потому, что любили. Отелло убил из-за любви. Вы ведь не могли не читать Шекспира.

— Ну конечно, я читала эти пьесы, — ответила Вэла немного разочарованно. — И еще я читала романы Вальтера Скотта. Но то, что они писали о любви, всегда казалось мне совершенно нереальным… Я никогда не думала о любви как о чем-то существующем на самом деле… до сегодняшнего дня. Но теперь я все время об этом думаю.

— Но зачем? Ведь вы решили, что никогда не полюбите, — поддразнил ее герцог.

— Я как раз хотела вас об этом спросить.

Заметив, что он недоуменно смотрит на нее, Вэла пояснила чуть смущенно:

— Я хочу спросить, если кто-то… влюбляется… это просто случается и все? И это нельзя никак предотвратить?

— Полагаю, что да.

— Почему вы говорите так, словно не уверены в этом? Ведь вы же были влюблены когда-нибудь?

— Думал, что был, — честно ответил герцог. — Я был не на шутку увлечен, очарован, пылал от страсти, но, признаюсь, никогда не терял голову настолько, чтобы в случае, если мне откажут, жаждать смерти. Думаю, едва ли я мог бы застрелиться из-за любви.

— Я так и думала, что вы это скажете, — вздохнув, заметила Вэла. — Что вы никогда не теряли от любви голову.

Герцог засмеялся:

— Да, наверное.

— И ни одна леди никогда не любила вас настолько, чтобы… покончить с собой из-за вас?

— Вот уж это определенно так.

— Но тогда что же такое любовь? Почему это так много значит для одних людей и гораздо меньше — для других? — спросила она с отсутствующим выражением на лице, словно прислушиваясь к чему-то внутри себя.

Герцога этот наивный вопрос невольно тронул. Поэтому он отвечал вполне серьезно, впервые за весь вечер оставив полушутливый, чуть снисходительный тон:

— Я думаю, каждый человек когда-нибудь в своей жизни мечтал об идеальной любви. Найти ее трудно, наверное, невозможно. Но мы все равно ищем ее, даже если не верим в ее существование. В конце концов это так естественно для человека — пытаться найти то, что греки называли «своей второй половиной».