Дорога цвета собаки - Наталья Гвелесиани

Отметив упоминание Господа в последнем высказывании Мартина, Годар поинтересовался с добродушной иронией, не надеясь на серьезный ответ:

— Хорошо, пусть не было Сына. Но в Отца-то ты веришь?

Мартин неожиданно задумался и, подняв лицо к солнцу, долго стоял так, раскладывая свои мысли по полочкам.

В намерения Годара вовсе не входило сбивать его с толку, особенно при помощи риторических уловок. Поэтому он поспешил опередить ответ новым вопросом — более актуальным для обоих:

— А какой от него вред, от дракона? Ну, то, что он пожары устраивает, я уже уяснил.

— Дракон охотится за суэнскими девушками. Многие годы он регулярно совершал налеты на села, воруя крестьянок. Полицейские и вооруженные охотничьими ружьями сельчане могли лишь панически и, в конечном итоге, бесславно палить в клубы огня и дыма — чудовище не брало огнестрельное оружие: прихватив двух — трех девушек и спалив для острастки пару дворов, дракон исчезал, чтобы вскоре появиться в другом селении. Впрочем, никто никогда не знает, где и когда он появится. Но то, что появится — сомнению не подлежит. Мерзавец сам заботится о том, чтобы сомнения не зарождались. Периодически он бороздит небо Скира, поднявшрсь к самому солнцу, словно невинный бумажный змей. Или, наоборот, проносился огненным облаком над головами скирян, опаляя и заставляя шевелиться волосы. При этом он порой игриво испепеляет с десяток небольших домов, но так, чтобы хозяева остались целы. Нюх у него, что ли, на пустующие дома. Может быть, поэтому жители Скира домоседы. Пока что дракон не погубил в черте города ни одного горожанина. Но в самое последнее время вкусы его стали изысканней. Дракон стал охотиться за дочерьми владельцев поместий, если заставал их, опять-таки, за чертой столицы королевства. А полгода назад он, вроде бы заговорив в одном из селений человеческим голосом, объявил о намерении полакомиться плотью принцессы.

— Дракон, говорящий человеческим голосом? Может, это придумали сельчане, чтобы в Скире поторапливались с организацией серьезного отпора?

— Суэнцы слишком уверовали в предопределение. В первые годы сельчане срывались с насиженных мест и обустраивали еще не освоенные земли, наивно надеясь ускользнуть от преследований обидчика. Или отправляли дочерей в Скир. Но со временем они даже перестали хвататься за бесполезные ружья, что делали раньше инстинктивно — из страха или гордости. Мало кто смеет признаться в этом себе самому, но с кровью, пролитой суэнскими девушками, стали мириться, как с жертвенной. На похищения посматривали сквозь пальцы, сводя их после очередного насилия для крестного знамения. К созданию же войска приступили совсем недавно, когда на карту были поставлены честь и жизнь принцессы. За последние два месяца дракон бороздил небо над Скиром семь раз! При этом он захватывал самых родовитых девушек города, к несчастью, оказавшихся в это время в экипажах, следующих по степным дорогам в отцовские поместья. Крестьянок дракон больше не трогал, словно подчеркивал, что очередь — за принцессой… Вот мы и сколачиваем полгода войско. Нам не с кем было воевать три столетия — со дня основания Суэнского королевства. Опыт, как и желание брать в руки оружие, у скирян отсутствует. Но мое поколение знало с детства — быть войне. И готовило шелковые ленты, слушая речи короля Кевина I, в которых он без устали делился ворохом планов по созданию собственной армии.

Речь Мартина, весь его облик были убедительны, и Годар на время убеждался. В искренности Аризонского он не сомневался ни секунды, но порядком устал от россказней других суэнцев. Небылицами заезжего витязя потчевали со смаком. Подробности проколов Годара всплывали неожиданно.

— Яблоневый сад — в моем дворе, на месте Казенного Дома?! — удивлялся Аризонский, прозревая так же медленно, как и Годар. — Ах!.. Гм… Посуди сам: откуда взяться яблоням в краю нескончаемого лета? Садоводческие хозяйства и плантации вечнозеленых культур расположены за городом, где есть оросительные сети и квалифицированные работники. Один из таких потенциальных работников — ваш покорный слуга, молодой специалист-мелиоратор.

Все-таки Годар был как-то задействован в хрустальном сне, в той сказке, которую смотрел, веря и не веря, широко раскрытыми глазами. Он принес вместе со всеми присягу в присутствии старшего советника короля по военным вопросам, через посредничество которого Кевин I командовал своим войском. Он принял участие в Офицерском шахматном турнире. Он приходил каждое утро в казармы, где парни его лет — ратники белой сотни — нетерпеливо заглядывали в лицо командира, ожидая хоть каких-нибудь распоряжений. Белая сотня должна была принять под охрану один из районов в северной части Скира.

Одну из двух обязательных партий в турнире Годар проиграл, другую — сыграл вничью, спасшись от проигрыша патом. Но члены Шахматной комиссии пожали ему руку с искренним интересом и дали понять, что у него весьма обнадеживающие показатели. Победителем турнира стал Фиолетовый витязь, которого Годар на офицерском банкете не запомнил. Главные соперники-Мартин и Стивен, — которым прочили победу, получили по одному очку. И готовили теперь свои сотни к охране районов, отдаленных от дворцовой площади.

Многие именитые горожане, с которыми Годар общался по долгу службы, почтительно величали его рыцарем — это стало своего рода прозвищем. Иначе обстояло дело в отношениях с сотенными командирами. Все, кроме Мартина, хаживали в одиночку по приемным, где заседала дворцовая бюрократия, дающая доступ к дворцовой аристократии. Когда они с Мартином встречали кого-либо из офицеров в широких, как проспект, коридорах, обмен приветстирями проходил в суховатой, вежливо-саркастической манере. Однажды встретили ссутулившегося, насупленного Стивена. Он прошел, не поздоровавшись, мимо с безучастным видом нашкодившего кота.

Сам Годар шествовал по дворцовым кабинетам, как почетный гость, ибо рядом был Аризонский — свой человек в кругах придворной аристократии. Мартин ни разу не назвал его рыцарем, но взгляд его блестел от гордости за обретенного друга, он обращался с ним с такой бережливостью, словно нашел в нем брата. Вечерами Годар зачитывался «Записками» графа Ника Аризонского и не замечал, что за ужин оставила хозяйка на его столике, что за душный, низкий потолок навис над койкой в крошечном его жилище.

Днем он с азартом пересказывал прочитанное Мартину. Тот выслушивал не перебивая, одобрительно кивал. Иногда он, пряча улыбку, выказывал удивление по поводу интерпретации Годаром какой-нибудь фразы, да так, словно слышал фразу впервые, а не знал ее наизусть, что выяснялось впоследствии.