Лицо и Гений. Зарубежная Россия и Грибоедов - Петр Мосеевич Пильский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Действие романа начинается за десять месяцев до смерти Грибоедова, приездом его в Москву по дороге в Петербург с Туркманчайский трактатом. Этим избегнут шаблон «романтической биографии». По сравнению с «Кюхлей», еще державшегося биографической формы, «Смерть Вазир-Мухтара» — несомненный шаг вперед. Подход к материалу свободней. Действующие лица не говорят цитатами, но разговор их выдерживается в тоне, созвучном их письмам и высказываниям (Впрочем, не всегда удачно. Грибоедов говорит Булгарину (т. 1, стр. 52): «А твоя ферзь опять со своим Сахаром Медовичем». Это цитата из одного письма Грибоедова, совершенно некстати приуроченная.). Многие эпизоды вымышлены. Все путешествие Грибоедова из России в Персию совершенно не биографично. Наличность крепкого смыслового костяка (тема предательства и бессмысленности) спасает «Смерть Вазир-Мухтара» от сравнений с расплодившимся повсюду лжебиографическим жанром и делает его настоящим романом, с единством действия. Проявленная Тыняновым еще в «Кюхле» высокая способность создавать живых людей в новом его романе проявляется еще ярче. Сам Грибоедов сделан с большой убедительностью и в самой своей мертвости — жив. Из второстепенных лиц особенно удачны Булгарин и камердинер Сашка. Очень хорош, хотя и более упрощен, Самсон-Хан. Но и самые эпизодические лица запечатлеваются резко и памятно. Пушкин, появляющийся только два раза (второй раз — в самом конце — знаменитое «Что везете? — Грибоедова»), взят очень остро и точно. Интересно в новой манере Тынянова несомненное использование гоголевских приемов, хотя и очень «дискретное», в стремлении дать фигурам простые физические формулы.
Роман Тынянова вновь ставит вопрос об историческом романе как жанре. Для Тынянова это прежде всего реконструкция данной исторической действительности, то есть вид истории. «Смерть Вазир-Мухтара» — историческая работа. Даже там, где автор «выдумывает», выдуманное им имеет целью дать более яркую формулу действительно бывшему, осмыслить и оживить его. Поэтому в нем так много элементов, не имеющих прямого отношения к действию, но чрезвычайно интересных как часть эпохи (например, быт русских дезертиров в Персии). Роман Тынянова — роман о России и Персии 1828--29 годов, и больше ни о чем. Это — интуитивновосстанавливаемая история безо всяких вторых смыслов, однопланная и однозначная. Предательство Грибоедова — конкретное историческое предательство, и то, что Тынянов обставил его символическими вариациями, только приставляет к нему рупор и сосредотачивает на нем свет; оно само от этого не делается многозначным символом.
В этом отношении интересно сравнить «Смерть Вазир-Мухтара» с романом Ольги Форш о Гоголе («Современники»). Подход Ольги Форш как раз противоположен тыняновскому. Роман Тынянова гораздо лучше сделан, дисциплинированней, интересней («читабельней», без сравнения), чем «Современники». Но у Ольги Форш есть участие к своим героям, есть сознание их многозначности, их смысла, выходящего за пределы исторической данности (что довольно наивно и подчеркнуто ею в заглавии романа). У Тынянова нет той «внутренней фауны», которая одна делает «поэтов», а только понимание, которое делает историков. Заинтересованность его в своих героях объективная и социальная. Роман прямо отвечает социальному заказу (интересу читателя к эпохе). Все это не умаляет его ценности. Хорошая история лучше неумелой «поэзии». Все-таки нужно различать, и, признавая высокие качества «Смерти Вазир-Мухтара», не надо забывать, что она принадлежит к иному классу, чем «Детство Люверс» Пастернака, «Конармия» Бабеля или «Раскованный человек» Тихонова.
Д. Святополк-Мирский
4
Известный критик-формалист, захотевший попробовать свои силы в художественной области, проделал большую работу; он знает людей и эпоху, о которой пишет. Для него было естественно от Кюхельбекера, которому он посвятил первый свой роман «Кюхля», перейти к другому представителю того же поколения. Он остановился на друге Кюхельбекера — Грибоедове.
Едва ли выбор героя был удачен. «Кюхля» был написан гораздо проще, с большим сочувствием автора к своему трагикомическому герою. Фигура Кюхельбекера — сочетание смешного и трагического — давала единство и красочность всему роману. Между тем роман о Грибоедове написан холодно, и отчасти не по вине автора. Сама личность Грибоедова не вызывает очень большого сочувствия. Нельзя назвать его дурным человеком. Он, разумеется, не был Молчалиным, — как зло и несправедливо говорил Федор Сологуб. Острый язык роднил его скорее с Чацким, но он, как заметил Пушкин, гораздо умнее своего героя. Неблаговидная роль в дуэли Шереметева, приписываемая ему молвой, ничем не доказана, как и другие обвинения против него, например, в подслуживании к своему родственнику Паскевичу. Он спасся от декабрьской бури, но спасся от нее и Пушкин. Он, как и Пушкин, остался верен личным своим друзьям среди декабристов и, может быть, проявил к ним в жизни больше деятельной любви. Его письмо к Паскевичу, где он просит победоносного генерала испросить у Царя прощение для Одоевского, останется памятником его благородства и дипломатической умелости: он знает, чем взять Паскевича. Он один из немногих поэтов, достигших больших успехов в практической жизни, на дипломатической службе.
Правда, дипломатия — единственная, кажется, область, в которой иногда преуспевают поэты: от Ламартина до Клоделя и от Шатобриана до Поля Морана. Но искуплением внешних успехов было внутреннее замерзание, душевный холод и внезапное творческое оскудение, почти беспримерное в истории литературы. Может быть, это «замерзание» было только внешним, как у Гете после Италии. К Грибоедову, вероятно, относится восьмистишие Баратынского:
Взгляни на лик холодный сей.
Взгляни: в нем жизни нет;
Но как на нем былых страстей
Еще заметен след!
Так ярый ток, оледенев.
Над бездною висит,
Утратив прежний грозный рев.
Храня движенья вид.
Самое интересное в жизненной судьбе Грибоедова — именно эта трагедия охлаждения поэта «пламенного», романтического поколения и вместе с тем трагедия творческого оскудения. Но этих тем Тынянов почти не коснулся. Он оставил в тени внутреннюю жизнь Грибоедова; в романе о Грибоедове самая бледная фигура — сам Грибоедов. Он только соmpere (зд.: фигурант (фр.).) романа-обозрения, в котором мелькают
