Черно-белый оттенок нежности - Юлиана Мисикова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Когда ужин был готов, она быстро поставила еду на подносы, которые нашла на самом дне серванта и понесла в гостиную, где отдыхали Мир и его люди. Увидив ее с подносами в руках, один из парней смахнул с журнального столика лежавшие на нем бумаги и газеты и выдвинул его на середину комнаты. Она улыбнулась ему вымученной улыбкой и поставила подносы на стол, отправившись за следующими и избегая смотреть в глаза Миру.
Когда вся еда стояла на столе, источая чарующий аромат жаренного мяса со свежайшими горными травами, толпа голодных мужчин оживилась, смеясь и улюлюкая как дети, они с жадностью накинулись на еду, словно не ели несколько дней. А она стояла в углу, потупив взор, так как ей никто не предложил к ним присоедениться.
Но даже если бы и предложили ей кусок в горло не лез. Сердце билось в ускоренном темпе, а перед глазами все еще стояли сцены связанных и запуганных пленников. Что они сделают с этими людьми? Неужели убьют? Она украдкой подняла глаза на Мира, наблюдая как он ест и улыбается, беззаботно болтая со своими единомышленниками и мучительно задавала себе один и тот же вопрос бесконечное количество раз – может он хладнокровно убить связанных и беспомощных людей, выстрелив им в спину? Одно дело когда убивают на войне, в сражении, при поединке равных соперников. Но совсем другое – пленники. Если противостояние с правительственной армией и полицией хоть и большой натяжкой можно назвать борьбой за свободу, то похищение и убийство гражданских – это преступление и ничто не может оправдать его. Она не знала кто эти люди и почему именно они оказались сейчас здесь, но в ее душе медленно поднималась волна протеста, разрушающая все те идеалы, которыми пичкал ее Мир. Она не могла связать воедино как может религия, на которую опирается Мир в своих действиях, учащая добру и всепрощению потворствовать таким вещам, оправдывать их. Ей необходимо было с кем нибудь поговорить об этом, потому что та стена, которую выстроил в ее голове Мир и за которой она пряталась, оправдывая все его действия, начинала медленно трескаться, грозя рухнуть и окрыть ей всю неприглядную правду на жестокую и пугающую реальность.
– Ты уже поела?
Как сквозь пелену, услышала она голос Мира, выделяющийся из монотонного гула голосов вокруг.
– Я не голодна.
Едва слышно произнесла она, но он услышал и молча кивнул.
По его взгляду, она поняла что на самом деле его не интересует поела она или нет, так же как не интересует что она чувствует и о чем думает. Он так поглящен тем, что делает, что ему глубоко наплевать на то, что происходит вокруг.
Когда мужчины наконец наелись, она молча собрала грязную посуду и унесла обратно на кухню. Внезапно у нее закружилась голова и она резко опустилась на табурет, стоящий у стола. Ноги подкашивались от усталости, а в голове стоял пригушенный шум, который она никак не могла устранить. Посмотрев на горы грязной посуды в раковине, она тяжело вздохнула. Но с другой стороны это был хороший предлог чтобы не возвращаться в дом и не сталкиваться с Миром. Если первым ее порывом было остаться с ним наедине и поговорить, задать множество вопросов про тех пленников, которых она видела, то сейчас она старалась избегать его. Перспектива остаться с ним наедине вызывала страх. Его взгляд пугал больше слов, а ответы, которые он мог дать, набатом стучали в ее голове, причиняя больше боли, чем блаженное неведение.
Она устало прикрыла глаза, с силой потерла виски, пытаясь хоть непного облегчить медленно подступающую мигрень и несколько раз судорожно втянула в себя спертый горячий воздух. Потом встала и решительно подошла к мойке, до упора повернув ручку ржавого крана. К ее удивлению из него все таки потекла струйка холодной воды и она принялась мыть посуду, запрещая себе думать о чем нибудь, ктоме того, чем занимается.
Когда в раковине не осталось больше ни одной тарелки, она облакотилась руками о стол и закрыла глаза, замерев в неестесвенной позе и на минуту выпав из окружающей реальности.
Из оцепенения ее вывед знакомый вкрадчивый голос, прозвучавший в опасной близости.
– Устала?
Она непроизвольно вхдрогнула и открыла глаза, глядя на него расширенными зрачками, в которых плескался страх.
На его лице застыло привычное равнодушно-отстраненное выражение, а в глубине темных, как ночь глаз застыл смертельных холод. Раньше такой взгляд казался ей загадочным и манящим, но сейчас он пугал ее своей безжизненностью. В голову настойчиво лезли непрошенные мысли и вопросы, которые она не решилась бы задать себе вслух. Как много времени ему понадобилась бы, чтобы раздавить ее, как таракана, вставшего у него на пути в случае неповиновения?
Она изо всех сил старалась отогнать от себя эти мысли, но они являлись снова и снова, пока она молча наблюдала как он медленно приближается к ней, не сводя с нее хищного взгляда.
Непроизвольно она начала медленно пятиться к противоположной стене, понимая, что бежать ей некуда, позади тупик. Сделав еще несколько шагов, она уперлась в стену, изо всех сил вжавшись в нее всем телом и мечтая исчезнуть, раствориться в пространстве.
Еще через несколько шагов он настиг ее, подойдя совсем близко, настолько, что она чувствовала на коже его обжигающее дыхание.
– Что с тобой?
Спросил он, не сводя с нее пронзительного взгляда.
– Ничего.
Едва выдавила она, стараясь избегать смотреть ему в глаза.
– Мне показалось, или ты боишься меня?
– А разве я должна бояться?
Попробовала парировать она, но голос предательски дрогнул, выдвая ее смятение.
Он усмехнулся, не сводя с нее взгляда.
– Это зависит от тебя. Если твоя совесть чиста – тебе нечего бояться. Ты это знаешь.
«А твоя совесть чиста»? – хотелось крикнуть ей. Хотелось выкрикнуть ему в лицо все, что накопилось в душе. Ей мучительно хотелось откровенности, хотелось доверия, хотелось удостовериться, что все о чем она думает – ложь и что перед ей все тот же человек, в которого она влюбилась без памяти и ради которого пожертвовала всем, что имела и все потеряла. Но какой то внутренний барьер не позволял ей начать говорить, предостерегая от откровенности. Только не сейчас… Только не здесь… Только не с ним…
Умом она понимала, что
