Бросая вызов - Юлий Медведев

Второй процесс: сама задача формирует характеры, годные для ее выполнения. Пусть ты от природы семи пядей во лбу, ты Сократ, учитель шального Алкивиада, но в первую очередь развей в себе военно-спортивные качества и будь человеком воли, а уж потом философствуй, да осторожно.

Социальные механизмы поставляют в духе времени и личность искателя истины. Добытчик знаний формируется общественной средой, которая сама зависит от добытых знаний.

…В сороковые годы знамением времени были полупроводники и ядерная физика; в пятидесятые, с открытием генетического кода наследственности, заявляет свои права биология; в конце шестидесятых — начале семидесятых эти научные гегемоны уступают место быстрому возвышению наук об окружающей среде, до той поры третировавшихся как второстепенные.

Был своевременен — вы помните? — модный, короткостриженый, спортивный и деловой, танцующий твист физик-теоретик.

…На квартиру к такому свойски маститому теоретику был как-то откомандирован с кафедры зоологии мастер набивки чучел. Следовало привести в порядок медвежью шкуру, лежавшую вместо ковра в рабочем кабинете. Пока гость усердствовал, ползая по полу, хозяин, сидя в вынужденном безделье за письменным столом и глядя с высоты своего положении, размышлял вслух:

— …Букашки да таракашки, усики да носики… Чем занимаются почтенные люди! В нашу-то эпоху, когда есть такие вещи, как… Ну-ну, я шучу, конечно… Но согласитесь все же, что одни области знаний актуальны, определяют сегодняшний и завтрашний день человеческого существования, а другие… Нам, людям рационального, строгого мышления, теоретикам, экспериментаторам, поверьте, не чужда приятность природы. Так что же, заглядывать в глазки этой даме и вздыхать? «Шепот, робкое дыханье, трели соловья»? Нет, действовать! Диктовать условия! Подчинять! Полагаться только на свои силы, на свои головы! Мы и без жучков обойдемся, когда надо будет.

Реставрация шкуры была прервана, потому что мастер сбежал, убоявшись, что и ему самому, как несчастной букашке, не останется места на Земле, ставшей лабораторией аналитического ума.

Этот ум-булат разделяет и властвует. Он покоряет мир предметов и явлений путем рассечения, расчленения их (такова механика и этимология рациональности) на доступные части. Части немногочисленные — вот что существенно. Например, ход небесных тел был для ясности расчленен на силу инерции и силу тяготения. Впоследствии, приглядевшись повнимательнее, астрономы обнаружили, что Меркурий искажает свою законную траекторию. Чтобы уложить и новый факт во всеобщую закономерность, пришлось призвать на помощь теорию Эйнштейна, уточнявшую теорию Ньютона. Так раскрываются явления, под крышкой которых запрятаны считанные пружины.

Наша среда обитания — это система со многими степенями свободы. Из подобных систем рациональный анализ выделяет наиболее влиятельные факторы, а остальными пренебрегает. Галилей, чтобы обосновать равенство скоростей падения пушинки и булыжника, должен был пренебречь трением, а также сопротивлением воздуха. Действительно, на Луне, в межзвездном пространстве или в специально оборудованной лаборатории это равенство соблюдается. Но не в обыденной земной жизни. Здесь вы остро ощутите разность скоростей, если местом приземления обоих предметов окажется ваша голова. Упрощая — для ясности — природное окружение, трудно гарантировать сохранность голов. Потому, что второстепенные факторы со временем оборачиваются грозными. Просмотреть ход событий далеко вперед невозможно из-за быстрого нарастания неопределенности. Так бильярдист теряет прицельность и уверенность в результатах, когда вместо простого удара шаром по шару должен сыграть еще от борта и тем паче — от двух, трех… Как же быть? Разве есть у нас что-нибудь взамен рациональности? Нет. Она и впредь останется нашим верным мечом-булатом. Но целиком на него полагаться нельзя. Натура (природа) требует от нас еще и нерационального, нелогичного, ну, в общем, родственных чувств.

Если в климатической машине что-то нарушилось и к концу века скажутся эти сдвиги, то положение уже сейчас пиковое. Правда, небесные силы игривы и любят пошутить над прогнозами. Может, и на этот раз они шалят, ничего серьезного не замышляя? Может быть. Но все равно положение пиковое. В том смысле, что нам не забыть, не забросить пророчества метеорологов, нависшего над ними, как меч над головой Домокла. (Стоит ли развлекаться, можно ли отвлечься, будучи на волосок от гибели? Сиракузский литератор и правитель Дионисий этот общефаталистический вопрос решал конкретно: приказал во время пира подвесить над головой одного из сотрапезников по имени Домокл тяжелый меч на конском волосе и созерцал эффект.) Нам придется самое меньшее — испытать свой «час пик». То есть пройти через очищение, не самобичевальное, но еще более мучительное. Ибо что тягче отказа от привычек! И ради чего? Чтобы выполнить ультиматумы, диктуемые теоретическими соображениями. Но разве человек с сигаретой в зубах[7] не бесстрашен?

Но вот незаметно подкрались глобальные проблемы. Увы, они требуют не только иных знаний, но и другого умонастроения. В стремлении охватить целое заложено нечто большее, чем благородное любопытство. В нем заключена забота. Учитывающий разнородные и отделенные причины и следствия держит в голове такие цели, которые относятся к будущему не как к тому, что после нас, но как к продолжению нас.

Деньги в переводе на пыль

Лет сорок назад прибавился стимул изучать климат: было замечено, что он меняется на глазах.

В течение первых десятилетий нашего века шапка арктических льдов сжалась, оголив миллион квадратных километров. Площадь ледников в Восточных Альпах сократилась более, чем на одну треть, а толщина льда ежегодно уменьшалась на 60 сантиметров. Было много разумных объяснений, почему началось таянье, но не исключались и другие разумные объяснения, поскольку фактов в пользу каждого набиралось мало. Требовались новые факты. Для добычи их — эксперименты. Для проведения экспериментов — экспериментаторы.

Широкую огласку получил эксперимент академика Феофана Фарнеевича Давитая. Дело было так. Институт географии им. Вахушти АН Грузинской ССР имеет «свой» ледник со столичным названием «Тбилиси». Он лежит на южном склоне Главного Кавказского хребта в истоках Риони — самой водоносной реки Грузии. Его постоянно фотографируют. В благоприятные для него годы «Тбилиси» спускался до 2800–2400 метров. Но сейчас… Я рассматривал его в глубоких затененных шахтах бинокля. Инженер лаборатории Робинзон Базерашвили чем-то щелкнул, и в окошках ожила игра форм мощного горного массива.

— «Тбилиси», — представляет, как на светском приеме, Робинзон. — Крутите вот этот штурвальчик и еще вот здесь. Так. Светлую точку в поле зрения тяните к отметке на местности. Нижняя кромка ледника. Это последняя из сделанных стереопар. Мы тут составляем семейную хронику кавказских ледников, — усмехнулся Робинзон, которого правильнее было бы назвать Оноре, потому что он вылитый молодой Бальзак.

Читая хронику «Тбилиси», сотрудники лаборатории установили, что он укорачивается, то есть ведет себя компанейски: во всем мире ледники отступают. Чего же другого можно было ожидать от грузинского ледника! Но вот что вызывало недоумение: на Кавказе в высокогорьях в последние сто лет холодает и осадков выпадает больше, чем в прежнее время. Ледникам бы наступать, а не отступать!

Разобраться поручили специальной экспедиции. Ее снарядил Институт географии Грузии. Они там все альпинисты. Почти все. Забрались, измерили температуру. Поверхностный слой показывал выше нуля. Ледник, можно сказать, пылал. Ну и ладно бы, однако окружающий воздух был охлажден ниже нуля! Гляциологи жаловались на термометры. Однако Ф. Ф. Давитая, руководивший исследованием, так объяснил ледниковую болезнь: снежный покров запылился, потемнел, и соотношение между поглощенной и отраженной радиацией изменилось. Снег стал больше поглощать лучистой энергии и нагревался быстрее, чем прилегающий воздух. Надо было исследовать причину загара.

Ученый секретарь Института географии Гурами Давидович Дондуа показал мне киноленту, снятую участниками восхождения на Казбек. Туда пришлось отправиться для проверки одного оригинального предположения. Пленку, видимо, плохо обработали, и она утратила все тона, кроме красного, что придало событиям инопланетную окраску.

Вначале экспедиция движется сравнительно налегке — навьючен четвероногий транспорт. Но вот пейзаж сделался сурово прост. Дальше люди пойдут одни. Все снаряжение, а оно обширно (к альпинистскому добавлено научное), со спин лошадей переложено на их спины. Бросаются в глаза гроздья полихлорвиниловых канистр, которыми обвешаны путники. Академика Давитая узнать легко, он выше всех (это отличие сослужило ему, как увидим дальше, недобрую службу).