Обыкновенные монстры - Дж. М. Миро
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Что еще?..
– Необычное. Особое. Можешь ли ты… управлять своей плотью? Или передвигать предметы, не касаясь их? Удавалось ли тебе когда-нибудь проскальзывать в место, настолько узкое и тесное, что при обычных обстоятельствах ты никогда бы туда не пролез?
– Думаю, что нет, миссис Харрогейт. Нет.
– Видишь ящик в углу? Попробуй сдвинуть его. Сосредоточься.
Овид закрыл глаза. Потом снова открыл.
– Не понимаю, – сказал он.
– Закрой глаза. Представь себе чистое белое небо. А теперь представь в этом небе темное облако в форме двери. Оно приближается. Посмотри на него. В нем есть замочная скважина, а у тебя в руках ключ. Что произойдет, если ты вставишь его внутрь и повернешь?
Мальчик выглядел смущенным, недовольным.
Маргарет провела по зубам языком, раздумывая. Возможно, у него нет дара «морталинга», а возможно, ему просто нужно научиться контролировать себя. Но это неважно.
– Расскажи о своей матери, – она сменила тему. – Какое твое самое радостное воспоминание о ней?
– О маме? – Чарли подозрительно посмотрел на миссис Харрогейт через полуприкрытые веки.
Она ждала.
– О маме… – повторил он мягче.
Порошок явно начинал действовать.
– Мама для меня – это единственное радостное воспоминание, – начал он. – Но сейчас я даже не помню ее голоса. Она пела в церкви, пела так, что можно было почувствовать, как солнечный свет озаряет ангелов. Как по языку разливается мед. Так это ощущалось. Однажды она вернулась домой, и от нее пахло мукой и сахаром, потому что тогда она работала на старой кухне и на той неделе там пекли пироги. Она закатала рукава, и все руки, локти, предплечья у нее были в сахаре, и мы вместе слизывали его.
Маргарет улыбнулась:
– А у нее… были какие-нибудь способности? Как у тебя.
– Нет.
– А у отца? Очевидно, он был белым…
– Папу я не помню, – резко ответил Чарльз, опуская глаза и разглядывая пятнышки крови на белой плитке.
Было заметно, что ему не хочется затрагивать эту тему, и Маргарет ощутила укол вины, но расспросы были необходимы; требовалось установить некоторые факты.
– Папа умер, когда вез нас в Калифорнию, – наконец произнес Чарли. – Мне всегда хотелось найти место, где он похоронен, и рассказать ему, что я вырос и стараюсь быть таким же хорошим человеком, каким, по словам мамы, был он сам. «Он был хорошим человеком, он любил нас, он верил в лучший мир» – так она всегда говорила. Но в то же время он боялся – боялся за меня. Может, он догадывался, на что я способен, я не знаю. Я тогда был совсем маленьким.
Чарльз поднял голову. Глаза его казались стеклянными.
– Может, он просто знал, что на этой земле нет места для таких, как я. Для меня нигде нет места.
– Ох.
– Он был отсюда. Я знаю.
– Из Лондона?
– Нет, мэм. Отсюда.
Маргарет нахмурилась, неуверенная, что правильно поняла слова мальчика, и посмотрела на Коултона, который все внимательно слушал. Ей хотелось задать еще несколько вопросов, но ее что-то остановило, какой-то инстинкт, которому она научилась доверять, поэтому, разгладив юбки, она отвернулась.
– Хорошо, Чарльз. Спасибо. А теперь постарайся сосредоточиться. Я понимаю, ты устал, но я задам тебе последний вопрос: что ты хочешь, Чарльз?
Голова мальчика упала было на грудь, но тут же вздернулась.
– Я хочу, чтобы меня никогда больше не били и не делали мне больно, – произнес он глухо.
– Сколько порошка вы ему дали? – спросил Коултон. – Похоже, он уже едва держится. Выяснили все, что нужно?
Маргарет кивнула.
– Я хочу знать, как он выглядел… как выглядел мой отец… – бормотал Чарли. – Я хочу снова услышать мамин голос, я не могу вспомнить ее голос…
Она расстегнула наручники и помогла Коултону поднять мальчика. Тот, спотыкаясь, на согнутых ногах побрел вперед. Несмотря на свою худобу, он оказался довольно грузным.
– Бедняга, – прошептала она, отходя в сторону. – Все они заслуживают лучшего обращения.
Чарли Овид проснулся на бархатном диване в гостиной, сложив руки за головой. За каминной решеткой горел огонь. У мальчишки болела голова. Он лежал неподвижно, пытаясь вспомнить осмотр и все то, что там произошло.
В дымоходе у камина выл ветер – звук напоминал низкое гудение. На улице где-то далеко негромко пел пьяница. По булыжникам мостовой стучали подковы лошадей. Мелкий дождь медленно барабанил в окно, то и дело стихая и снова усиливаясь.
Чарли неловко пошевелился, затем сел и во мраке провел рукой по лицу. Похоже, в Блэкфрайерсе жизнь бьет ключом даже по ночам. Через приоткрытое окно в комнату проникал влажный воздух, оставлявший во рту привкус мела. Ноздри заложило черной коркой. Чарли не знал ничего подобного этому месту – Лондону, этому огромному городу, построенному человеческими руками; ничего такого старого – да что там, даже древнего, – словно находившегося здесь всегда и расползавшегося на многие мили вокруг, как величественная бурая Миссисипи, которую он любил. Повсюду были грязь, глубокие, исчезающие во мраке переулки и кривые тупики, темные лестницы, ведущие в подвалы, где маячили похожие на привидения фигуры, – и все это он видел лишь мельком, на большой скорости несясь от вокзала Сент-Панкрас в экипаже сквозь мутный дождь по переполненным улицам…
Да что с ним такое? Он потер запястья. Похоже, тогда, в той жуткой комнате в подвале, миссис Харрогейт осталась довольна. Он, конечно же, не доверял ей, ее манере бесшумно скользить по полу в черном платье, ее темному, немигающему взгляду и раздражающему багровому пятну на обветренном лице. «Нет, – подумал он, – это нечестно с моей стороны, ведь она тоже отличается от других и знает, каково это – ловить беспокойные взгляды». Но все же не смог избавиться от ощущения, что она смотрит на него, как на тюк с товаром, оценивая его вес и предположительную ценность. Правда, мистеру Коултону он доверял еще меньше – что есть, то есть. Но, по крайней мере, он внимательно наблюдал за этим мужчиной и пришел к убеждению, что тот был хорошим человеком, что бы это ни значило. «Человек, влекомый состраданием» – так бы выразился молодой пастор в его церкви. Наверное, сейчас они оба удалились в свои спальни наверху, где спало и это существо – лич, связанный и одурманенный, с серо-синей кожей и окровавленными губами, словно вынырнувший из кошмара. Чарли лег обратно в постель, размышляя обо всем, что с ним случилось в последнее время, об институте, о том, чем все это обернется. Его переполняла тревога.
А затем он кое-что услышал.
Едва заметный скрип двери этажом выше. Очень медленный. За которым не последовали шаги или скрип половиц. Он ждал. Никто не шел.
Потом до его слуха донесся тихий шум, похожий на скрежет маленьких коготков по дереву. Чарли приподнялся на кровати и уставился на лестницу.
Ничего. Старинные костяные часы едва слышно отсчитывали секунды. Кроме их тиканья и стука дождя о стекло – никаких других звуков. Чарли встал, подошел к основанию лестницы, положил руку на перила и прислушался.
– Мистер Коултон, сэр? – позвал он. – Миссис Харрогейт?
Ответа не было.
В тишине он стал подниматься по лестнице. Площадка второго этажа была погружена в полумрак. Как и площадка третьего. Но на четвертом этаже он увидел, что дверь в комнату лича открыта. За ней царила полнейшая тьма.
Чарли замер, сердце у него бешено колотилось.
– Мистер? – промолвил он. – Вы не спите?
В верхней части дверного проема дальней комнаты, как будто поджидая его, расплываясь в темноте, зашевелилось нечто бледное и неясное. Потом оно скользнуло вниз и зависло там вверх ногами, поглядывая на него огромными черными глазами. Чарли испуганно шагнул назад. Тварь медленно, очень медленно обнажила свои длинные зубы. У Чарли внутри что-то щелкнуло, он открыл рот, чтобы позвать мистера Коултона или миссис Харрогейт, кого угодно, но никакого звука не последовало. Он попятился назад. Лич со скрежетом упал на пол, выпрямился; на запястьях и лодыжках у него болтались обрывки веревок.
А затем он прыгнул.
Чарли бросился вниз по лестнице, перескакивая по четыре ступеньки за раз. Он едва не упал у подножия, но устоял и, пошатываясь, вбежал в гостиную, захлопнув за собой дверь. До него не доносилось ни звука. Где же мистер Коултон и миссис Харрогейт? С ними все в порядке? Он осторожно зашагал спиной вперед, споткнулся о диван и ухватился за него, чтобы не потерять равновесие. На протяжении довольно долгого времени ничего не происходило; Чарли повторял себе,
