Полночь! Нью-Йорк - Марк Миллер

вошла в «Галери Лафайет», увидела гигантскую ель и вернулась в детство.

Она всегда покупала подарки в последний момент. Оба Поля хотели сопровождать ее – о, только из соображений безопасности! – но она наотрез отказала обоим. Ей только Дюпона с Дюпонном не хватало!

Два часа спустя, покончив с делами, она решила прогуляться по этажу готового платья, и ее внимание привлекло совсем простое платье на одном из манекенов: строгое, минималистичное, безукоризненное. Именно такая одежда больше всего шла Лоррен, подчеркивала ее формы. Она взглянула на этикетку. Ух ты! Нелепо запрашивать такую цену за лоскут ткани! Обычно Лоррен ждала распродаж, но уж очень ей понравилась эта шмотка! Она нашла продавщицу, попросила принести свой размер и направилась в примерочную, подхватив пакеты. Вот досада, велико… Она оделась и, бросив в кабинке все, кроме сумки и телефона, снова отправилась за помощью.

– Эта модель есть на размер меньше?

Платье нашлось.

Лоррен отдернула шторку и застыла, похолодев от ужаса. Кровь отхлынула от ее лица. Кто-то раскромсал платье, которое она примеряла три минуты назад, и лохмотья ремешками свисали с перегородки. Она почти не дышала, по телу побежали мурашки. Это снова случилось. Сначала в Нью-Йорке, теперь здесь… Лео задал правильные вопросы. Он тоже полетел самолетом? Он последовал за ней в Нью-Йорк? Он вернулся в Париж одновременно с ней? Ему что, больше нечем заняться?

Кто он? Почему он так зол на нее?

Сорваться с места, бежать, бежать, бежать…

Лоррен покинула место происшествия и поискала глазами обслуживавшую ее девушку. Та, к счастью, стояла метрах в двадцати от нее и была занята с другой клиенткой.

Лоррен рванула с места, как спринтерша, спустилась по эскалатору, прижимая к себе пакеты с подарками, а когда неслась через холл, едва не сбила с ног зеваку, не успевшего отскочить в сторону.

Оказавшись на углу бульвара и шоссе д’Антенн, она кинулась прочь, как лань, спасающая свою жизнь от пули охотника.

– Это та самая девушка, – сказал Зак, – та, что была в парке.

– Да.

Через очки в гигантской оправе модели «Пантера» Зак смотрел на полотно опытным взглядом галериста и то и дело судорожно разевал рот, что было признаком сильнейшего волнения.

– Совершенство, – выдохнул он. – Чудовищно нервно, выразительно, даже агрессивно… Ты как будто творил в состоянии транса. Какие краски, что за спонтанность и плотность! В ней сочетаются немыслимая первозданная брутальность и нездешняя нежность…

Зак загорелся и воспарил. Белокурый великан ни в чем не признавал «умеренности»: всех художников он делил на ничтожеств и гениев.

– Господь свидетель, ты никогда не писал лучше!

– Эй, давай без подхалимажа! – прикрикнул на друга Лео.

– Никакой лести, дорогой мой, не в этом случае: сейчас я совершенно искренен. Лео Ван Меегерен, вы вернулись. И в отличной форме! Если напишешь еще с десяток таких же картин, я устрою выставку, и она будет иметь феноменальный успех. Фурор! Мы заработаем кучу денег…

– С десяток? Всего-то? Я должен тебе кое-что сказать, Зак…

– О чем, мой птенчик? – безо всякого интереса спросил галерист: он не мог оторваться от портрета Лоррен, подсчитывая в уме продажные цены, проценты и комиссионные.

– Для начала сядь, и я налью нам чего-нибудь покрепче.

Через пять минут бледное от природы лицо Зака лишилось остатка красок, он постарел на десять лет и, в отличие от Гонзо, даже не пытался скрыть слезы.

– Не может быть… – лепетал он. – Это ошибка… Они наверняка ошиблись…

– Нет, не ошиблись.

– Боже мой, боже мой, Лео, какой кошмар! Только не это… только не у тебя, такого молодого…

Они помолчали, потом Зак спросил:

– Сестра знает?

– Нет, Китти пока не в курсе.

– Когда расскажешь?

– Не знаю. Буду тянуть, сколько получится…

Зак снял очки. Вытер покрасневшие глаза. Новость сразила его, но он был не из тех, кто надолго выпускает из виду практическую сторону дела.

– Тебе, наверное, понадобятся деньги?

– Ты уже заплатил мне за картины, так что…

– Этого не хватит! – перебил друга Зак. – У тебя будет много расходов…

Лео спросил себя, как реагировал бы великан, узнай он о «долге» в два миллиона долларов, и решил не думать об этом, во всяком случае пока.

– Я смогу выплатить тебе аванс за эту вещь и несколько следующих, – сказал Зак. – Подпишем договор по всей форме на случай, если…

Галерист не закончил.

– Так и поступим, – угрюмо согласился Лео. – Правильнее будет сразу расставить все по местам, да, Заки? Пока не поздно.

– Я не это имел в виду…

– Именно это.

– На сей раз ты просто обязана обратиться в полицию.

– Знаю.

– Ты должна им все рассказать, Лоррен!

– Да знаю я!

Димитри кипел от ярости. Она понимала его чувства, однако нет ничего хуже поединка с невидимкой. Ее брат метался по гостиной, как Мохаммед Али по рингу, то и дело останавливался взглянуть на «Дозорного» и снова начинал ходить.

– Хочешь, я на некоторое время перееду к тебе? Тут легко разместить целый полк! Не понимаю, как ты можешь жить одна в подобном месте. Здесь ничего не изменилось за двадцать восемь лет, а его призрак никуда не уходит.

Лоррен улыбается. Ее брат все еще живет с матерью на улице Ле-Тасс среди собрания древностей и китайской мебели. Только он способен выноси́ть эту женщину больше часа. Даже Ришар Бекман, пластический хирург, уже десять лет состоящий при матери (и периодически ее «подновляющий»), не решается обитать под одной крышей с драконихой и сохраняет за собой трехкомнатную квартиру на улице Сен-Круа-де-ля-Бретоннери, в квартале Марэ.

– Почем тебе знать? Когда он умер, ты еще на свет не родился…

– Просто знаю, – отвечает Димитри, сдувает со лба волосы и впивается взглядом в Лоррен. – Все картины принадлежали ему. В этой квартире он жил, когда бывал в Париже. А ты теперь выбрасываешь деньги на ветер, чтобы купить «Дозорного». Когда же ты наконец забудешь твоего отца, сестричка?

«Твоего» отца… Она иногда забывала, что отцы у них разные. Над ними висело проклятие, как над кланом Кеннеди: отец Димитри, французский промышленник, переехавший в Штаты и расставшийся с их матерью почти сразу после рождения сына, погиб в автомобильной аварии, когда мальчику было пять лет, оставив ему в наследство только долги.

Лицо Лоррен закаменело. Ее все еще трясло после пережитого в магазине ужаса.

Димитри задумчиво вздернул брови:

– Ты правда веришь, что эти мерзкие сообщения шлет убийца твоего отца? Двадцать восемь лет спустя?.. Какая-то идиотская история в духе Монте-Кристо…

– Упрекать Дюма в идиотизме непатриотично, – рассмеялась Лоррен.

– Не язви, ты прекрасно поняла, что я имел в виду.

Он улыбается,