Везет как рыжей - Елена Логунова

Аккуратненького старичка было не узнать. Вместо обычного скромного, но ладного костюмчика-тройки на нем был лихой пейзанско-партизанский наряд, состоящий из мешковатых парусиновых брюк и ветхой бледно-оливковой гимнастерки, подпоясанной потрескавшимся от старости широким кожаным ремнем. На нем в кожаном же чехле висел крепкий нож с деревянной ручкой – на правом боку и пучок сухого зверобоя – на левом. На голове у Никанора Васильевича была видавшая виды соломенная шляпа, за спиной – крепкая холщовая торба на широких лямках. Лямки больно резали Галочкину плечи: в торбе, тщательно завернутый в цветной полиэтиленовый пакет с изображением развратной девицы в рваных джинсах, лежал горшок с червонцами, плотно, чтобы не звякали, придавленными сначала круглым куском поролона, а потом еще сверху крышкой. В руке у Никанора Васильевича была гладкая палка от безжалостно сломанной домашней швабры. Она заменяла собой посох, без помощи которого пенсионеру пришлось бы совсем плохо, потому что отягощенный горшком рюкзак не только оттягивал Галочкину костлявые плечи, но и больно колотил его по спине на каждом шагу, сбивая старика с курса.

Оглядываясь по сторонам, Никанор Васильевич с неудовольствием понял, что с экипировкой переборщил: он хотел, чтобы гуляющие по парку сограждане не обращали на него внимания, принимая за чудака-травника, а добился совершенно обратного эффекта.

На Галочкина откровенно глазели. Какой-то впечатлительный ребенок долго гнался за ним на трехколесном велосипеде, гудя клаксоном и весело хохоча. Выгуливаемые гражданами разнопородные собаки азартно лаяли – не то на самого Никанора Васильевича, не то на настойчиво преследующего его шпендрика на велосипеде. Группа молодых бездельников, живописно восседающих на гранитном парапете набережной, при появлении Галочкина разразилась дружным смехом, потом мелодично тренькнула гитара и приятный юношеский голос игриво запел вслед ускорившему шаг пенсионеру: «Мой миленький дружок, прелестный пастушок!»

Уже через несколько минут пастушеская тема получила продолжение: едва раздосадованный всем происходящим Галочкин сошел с мощеной набережной на травянистый откос, как из ложбинки резво выпрыгнули ранее не замеченные им козы в количестве четырех разновеликих экземпляров. Надоедливо мекая и однообразно звеня колокольцами, глупые животные неотвязно бежали за пенсионером, пока он не повернулся к рогатым преследователям лицом и не отогнал их прочь громким топаньем, шиканьем и неприцельным метанием мелких камней.

Отбившись таким образом от стада, Галочкин свернул на неприметную тропку и пошел по ней в глубь леса, при появлении встречных для отвода глаз гундосо озвучивая тексты: «Ромашка – она для желудка пользительная», «Липовый цвет в чаю хорош, а равно и простуды супротив», – и демонстративно обрывая растущий обочь болиголов.

Наконец он остался один в лесной глуши, огляделся, определился с направлением и решительно зашагал напролом через кусты дикой ежевики и рододендрона.

Место Никанор Васильевич присмотрел заранее. Могучий дуб простоял в чаще почти дикого леса не одно столетие и обещал стоять и впредь. Табличка с надписью «Дуб-великан, памятник природы» давала определенную гарантию неприкосновенности этого заповедного уголка на будущее. Сельскохозяйственной ценности скудный лесной серозем под дубом не представлял. Короче говоря, лучшее место для закапывания клада найти было трудно.

Впрочем, Галочкин не планировал расставаться со своим сокровищем навеки – лишь до тех пор, пока не станет ясно, что пугающее внимание к нему со стороны органов было случайным. Никанор Васильевич справедливо полагал, что опасность лучше переоценить, чем недооценить.

Пристроив торбу в зарослях, Галочкин расчехлил нож, аккуратно вырезал квадратную дыру в дерне у древесных корней и выкопал сорокасантиметровой глубины ямку, аккуратно складывая извлеченную из нее землю в кулек с джинсовой девицей. Частью этой земли был затем присыпан помещенный в образовавшийся шурф горшок с монетами, а оставшиеся комья Никанор Васильевич тщательно размял в пальцах и разбросал в зарослях поодаль. Земля над горшком была притоптана, дерновая латка положена на место и полита водой из специально принесенной пластиковой бутылки, а едва заметные швы посыпаны семенами газонной травы «Канада грин», маленький пакетик которой Галочкин загодя приобрел с лотка фирмы «Наше семя».

Обратный путь из леса в парк, а из парка – домой никакими приключениями не ознаменовался, если не считать случайной встречи с незнакомым длинноволосым юношей, одетым в том же сермяжном стиле, что и сам Галочкин. Белокурый хиппи по-свойски остановил Никанора Васильевича, чтобы спросить короткий путь к набережной, и коварный пенсионер с готовностью показал ему тропку к оврагу, где сиротели без пастыря зловредные козы.

– Тебе мороженое купить? – сочувственно спросила Ирка, притормозив у тротуара.

Подруге явно хотелось хоть чем-то меня утешить.

– Купить, – эхом отозвалась я, продолжая тупо смотреть вперед.

– Пойдем. – Ирка вышла из машины, шагнула к холодильному прилавку под пестрым зонтом и близоруко склонилась над стеклом, выбирая мороженое. – Ты какое будешь?

– Такое, – вяло отозвалась я, тоже машинально заглядывая в холодильник, но тут увидела один из ценников и невольно удивилась: – Вот это да! Ничего себе название для мороженого – «Белые ноги!»

– Оригинально, – согласилась Ирка, рассматривая яркую обертку с изображением белого детеныша тюленя на фоне решетки Летнего сада. – Впрочем, ноги, в смысле лапы, в смысле ласты, у него действительно белые. Стало быть, они хотя бы чистые.

– Девушка, дайте мне «Белые ноги», – попросила я продавщицу. – Одни. В смысле одну.

– Одну ногу, – пояснила Ирка.

– Одну штуку, – поправила я.

Девушка за прилавком посмотрела на меня, потом на Ирку, на ценник и хихикнула.

– В чем дело? – нетерпеливо спросила я.

– Это не ноги, – хихикая, сказала продавщица. – Это ночи, «Белые ночи». Просто у меня почерк неразборчивый.

– Почерк неразборчивый! Написала как курица лапой, – краснея, проворчала сконфуженная Ирка.

– Как левой задней ногой, – поддакнула я.

– Белой, – задыхаясь от смеха, пискнула ехидная девица.

Мы с Иркой переглянулись.

– Пошли отсюда, – сердито скомандовала Ирка. – Что мы, в другом месте мороженого не купим?

Мы вернулись в машину, отъехали на пару кварталов.

– О чем думаешь? – поинтересовалась Ирка.

Я вздохнула:

– О белых ногах. То есть о лапах. Как думаешь, может, Тохе кроссовки купить? Фирменные?

– А что, он будет их носить?

– Ясное дело, не будет, – я снова вздохнула и заговорила, все больше повышая тон. – Ира, у меня уже фантазии не хватает! И сил тоже! Вся наша жизнь строится вокруг Тохиных потребностей, большая часть которых – мнимые! Уже четыре дня у нас не дом, а какой-то кошачий санаторий-профилакторий! Все по режиму! Мы его кормим, поим, чешем, развлекаем, выводим на прогулки – в специальной кожаной упряжи, ты только представь! Все мужики с бультерьерами и ротвейлерами, а мой Колян с персидским котом на поводочке, вернее, на шлейке! А кота, между прочим, тоже не враз признаешь: на нем специальный наряд для прогулок, такой чехол-комбинезон из белого парашютного шелка с ручкой для переноски на спине, из-под капюшона только усатая морда видна. Бабки во дворе в обморок шлепаются при виде этого десанта, а другие коты разбегаются врассыпную! А когда они возвращаются с прогулки, я кошачье обмундирование стираю в специальном гипоаллергенном порошке с антистатиком, а Тоху, если промок, сушу феном! Лапы ему мою! Когти подстригаю! Задницу припудриваю! Ему все это жутко не нравится, мне тоже, а куда деваться? Режим расписан до мелочей! Колян по вечерам выходит выбивать Тохины пуховые подушки! А потом мы на троих распиваем валерианку, потому что нервы у всех ни к черту! Нет, поверь мне: так жить нельзя!

– Да, весело вам, – легкомысленно хмыкнула Ирка. – И отказаться, как я понимаю, нельзя?

– Было бы можно – давно бы отказались, – сокрушенно вздохнула я. – А так единственная возможность освободиться от кошачьего рабства – прикончить Тоху, но я же его люблю!

Ирка внезапно нажала на тормоз и порывисто обернулась ко мне. Глаза у нее заблестели:

– А давай, он умрет понарошку!

– Понарошку? – Я внимательно посмотрела на подругу. Она энергично кивала, плотоядно потирая ладони. – Понарошку… Хм… Знаешь, а ведь об этом стоит подумать!

– А чего думать-то? – удивилась Ирка. – По-моему, надо действовать! Значит так, берем кота, сажаем его в коробку и убиваем! В смысле, везем ко мне, а всем заинтересованным лицам говорим, что он умер! Ну же, решайся! Давай сделаем это прямо сейчас!